История пишется победителями (СИ) - Романов Герман Иванович (полная версия книги .txt, .fb2) 📗
— Не поддавайся шантажу, Ники, как бы не предавался истерикам Палеолог и не настаивали все великие князья скопом. Они никогда не отвечали за последствия, и привыкли рассматривать свое положение по рождению как источник всяких благ для себя. Таких персон не зря называют безответственными — привыкшие к роскоши, они не понимают нужд народа.
— Ты прямо социалистом стала, Аликс, — Николай Александрович улыбнулся, прикоснувшись к щеке жены пальцами — та их сразу же прижала ладонью. Они были счастливы в своей семейной жизни, которую старались не выставлять напоказ. Жили скромно, не по-царски как-то, последний дворцовый бал устроили еще перед войной с японцами. Да и в быту многое старались делать собственными руками, и отнюдь не потому, что слуг и лакеев не хватало. Для Ники был тут примером его отец, император Александр III, повседневная одежда которого постоянно чинилась супругой, штопалась, ставились аккуратные заплатки. И если бы не дурное пристрастие к горячительным напиткам, то физически крепкий и сильный, высокого роста монарх, настоящий богатырь, вряд ли бы так рано сошел в могилу.
Александра Федоровна сама с детства чуралась роскоши, воспитывалась с сестрами в строгости, а потому являясь в новом для себя «Доме» чем-то вроде «белой вороны». Единственной бедой была крайняя нервозность супруги, часто переходящая в истерики, но именно так она искала поддержки у своего вечно молчаливого супруга, старавшегося жить по возможности тихо и незаметно. Потому принимавшегося всеми за недалекого, да что там, глупого и нерешительного монарха, которому по своему положению самодержца положено быть искусным политиком. Дабы направлять по продуманному плану огромную империю, вторую по территории, и третью по числу жителей (просто в Китае народа проживало гораздо больше, но за настоящую империю Поднебесную никто из европейцев не принимал). А вот тут самодержец не соответствовал уготованной ему роли — находясь под беспрерывным давлением со всех сторон, Николай Александрович предпочитал затягивать решения, стараясь не принимать ничего, что вызвало бы ожесточенные нападки окружения и думцев, имевших весьма разные, порой диаметрально противоположные точки зрения.
И он постоянно лавировал, оттягивал необходимые действия, а такая неопределенность только ухудшала с каждым днем положение, и отнюдь его не улучшала. Проблемы накапливались годами, к власти рвались откровенные проходимцы, а чиновники не отвечали возложенным на них задачам. И в конечном итоге такая политика привела к революции, а его самого, с супругой, дочерями и сыном в мрачный подвал Ипатьевского дома в Екатеринбурге. Впрочем, последнего сейчас нет — под благовидным предлогом снесли, и это было первым делом, предпринятым царем, после прикосновения к «знаниям из будущего», четыре с половиной года тому назад в Кенигсберге…
— Ники, я всегда хотела видеть в тебе Иоанна Грозного или Петра Великого, но теперь я довольна, что ты Николай, и придет время. когда тебя назовут Благословенным, за то, что не дал пролиться потокам русской крови. Я сильно недолюбливая Вилли, но он прав, когда не желает видеть власть английских и французских, а главное американских плутократов с их порядками, которые приведут к крушению империй. И я так рада, что прикоснулась к «сокровенному», и знаю что могло бы ожидать нашу с тобой Россию.
Николай Александрович ничего не ответил супруге — он и так тихо радовался, что та совершенно изменилась и совсем перестала впадать в истерики по любому поводу. А еще осознавал, что Ивана Грозного и Петра Великого с него теперь точно не будет, так как за него на себя главную ношу взваливали сановники, которых он теперь назначал в соответствии с их взглядами и деловой репутацией, что было не трудно, благо материалов хватало в «электронной библиотеке». Страшно представить, как далеко шагнул прогресс, если в маленькую штучку, размером в две половинки сигареты, уложенных рядом, можно поместить не сотни — многие тысячи толстенных книг. И важные из них Николай с Александрой успели прочитать — отсюда и были сделаны все назначения на важные государственные посты, и реформы перестали «буксовать», что пошло во благо огромной стране. И сейчас прибудет муж сестры, великий князь Сандро, вернувшийся из Кенигсберга в состоянии полнейшего смятения — теперь он тоже один из «посвященных»…
Великий князь Александр Михайлович был одним из немногих исключений из «когорты» великих князей «дома Романовых», что всячески старался принести хоть какую-то пользу своим служением державе Российской. И пожалуй единственным, кто из них извлек горькие уроки из революции — других история ничему не научила…
Глава 28
— Франция опомнилась, и объявила нам войну, когда мы вошли в Брюссель. В Париже сообразили, чем грозит им дальнейшее промедление. И лишили себя самого главного союзника — русские воевать не будут!
Начальник штаба конной группы, фактически являвшейся полноценной армией, генерал-лейтенант Эрих Людендорф только сегодня вздохнул с облегчением, когда ситуация окончательно прояснилась. И сейчас отдавал должное дьявольской предусмотрительности кайзера и канцлера — объявив войну Англии за ее предельно наглые притязания, подкрепленные начавшейся мобилизацией Королевского Флота, высшее руководство рейха поставило все остальные страны в довольно щекотливое положение, вынуждавшее или начать боевые действия против Германии официально, либо незамедлительно объявить о своем нейтралитете. Бельгия и Португалия предпочли сделать первое, поддержав Британскую империю, сателлитами которой они являлись. Германские правительство теперь было освобождено от щекотливости положения — формально ведь не оно начало военные действия, а вторжение было обусловлено претензиями на часть бельгийского Конго, где на границе якобы бельгийские военные застрелили германских чиновников, что само по себе есть «казус белли». Так что требование сатисфакции было вполне законно подкреплено вторжением армии, пусть без объявления войны, чтобы в Брюсселе осознали свой неблаговидный поступок.
Занятие Мозамбика было объяснено желанием помочь восставшим бурам как можно быстрее избавиться от английских колонизаторов в ходе очередной войны. Но на этот раз при помощи немцев, которые лишь на время, без согласия собственника в силу форс-мажора, арендуют всего одну бухту, с предоплатой. Но в ответ получили объявление войны, но поздно сделанное — за два дня Португалия уже лишилась своей колонии, а германская армия и флот прочно обосновались в самой лучшей юго-восточной бухте Африки, заодно оккупировав все побережье Мозамбика.
Прошло трое суток от начала вторжения и участь Бельгии фактически предопределена. Да и сам Эрих, когда ему тогда еще полковнику, предложили возглавить штаб Конной группы, поначалу сомневался в реализуемости предложенного плана. Это сродни безумию — не дожидаясь не то, что окончания мобилизации, задолго до ее начала, нанести мощный удар заранее развернутыми кавалерийскими корпусами и захватить самые важные бельгийские крепости Льеж и Намюр сходу. Поначалу он воспринял это как авантюру, но по мере подготовки перестал сомневаться в гениальном замысле кайзера, став самым ярым из его сторонников. Ведь все прежние представления о начале войны ломались и выбрасывались как ненужное барахло из подлежащего немедленному ремонту дома.
Кавалерийские полки постоянно содержались по полным штатам, чтобы в случае войны прикрыть отмобилизование и развертывание войск. В германии имелось всего сто десять полков пяти эскадронного состава — содержание конницы весьма дорогостоящее дело даже для любой достаточно богатой страны. С началом войны каждый полк лишался одного эскадрона, которые шли на укомплектование двадцати пяти новых сводных кавалерийских полков, по одному при каждом из резервных корпусов, что развертывались по мобилизации. Полсотни полков еще в мирное время придавались в качестве войсковой конницы 25 полевым корпусам, включая гвардию, из расчета по бригаде на корпус. Шестьдесят полков, или тридцать бригад, распределялись по десяти кавалерийским дивизиям, которые и должны были решать главную роль в предстоящей войне с Францией по замыслу фельдмаршала Шлиффена, с которым Людендорфу и прошлось трудиться над его гениальным творением, теперь переработанному и дополненному. И сравнивая два варианта, фельдмаршал произнес странную фразу — «теперь можно умирать, этот план уже не смогут испортить сомнительными новшествами».
