Неизданные записки Великого князя (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич (читать книги онлайн полностью TXT) 📗
Сандро с интересом повертел в руках зеленую бумажку с надписью "Три рубля". Ага, кое-что ясно: СССР — это аббревиатура от Союз Советских Социалистических Республик
И на желтой бумажке "Один рубль" такое же и еще надписи на разных языках: Один рубль, про карбованец — это малороссийцы так говорят, адзын рубель — тоже славяне, а вот всякие бир сом, бир манат — это Азия, что-то из латиницы — видимо Курляндия, Лифляндия, вот и знакомая надпись — по грузински: один рубль. В общем 15 надписей разными языками — вот вам и Союз. Так, вот крупная монета — а это что за профиль?
— Так это Ульянов-Ленин, только постаревший — вот надпись по кругу "100 лет Ленину" [16].
— Это что, ваш вождь до 100 лет дожил? А еще что-то есть?
— Выходит, так. Не буду скрывать — там еще и письмо Ленину есть, запечатанное, лично в руки. И передать это письмо кому надо — моя задача, после того как я буду уверен, что вы в безопасности. Так, что, адмирал, наша победа — это факт и будущее — за нами. Может, присоединитесь к нам?
— Боюсь, что меня не поймут и, прежде всего, моя семья. Не хочу быть изгоем.
— Я вас понимаю, поэтому не настаиваю, каждый делает свой выбор. Но вот одно должно быть решено между нами сейчас. Скоро здесь будут немцы, они уже везде. Незаметно мне и моим товарищам не исчезнуть. Если уж мы сохранили вам жизнь, помогите сохранить ее и нам. Прошу вас засвидетельствовать немецкому командованию, что мы не сделали вам ничего плохого и подготовьте других Романовых тоже это подтвердить. А в качестве примера — я сейчас передам всем их драгоценности. Все это время они были у меня в потайном месте и я никуда их не отправлял, иначе бы они все равно не дошли до Петрограда. Он забрал документы, сложил их с деньгами в портмоне и вышел, а я пошел оповещать обитателей Дюльбера. Особое внимание я уделил Николаю Николаевичу — он вначале терпеть не мог Задорожного, но после событий сегодняшней ночи старый Главком поменял свое мнение.
— Лихо они всыпали этим ялтинским бандитам, такой бой был ночью! Конечно, я заступлюсь за него перед немцами и не дам повесить, так же как и его людей. Правда. Петюша — обернулся он к сыну.
— Да, папа, я согласен с тобой — покорно ответил Петюша.
Ксения уже была согласна пощадить Задорожного, она за ночь так переволновалась за меня, что уже считала сурового комиссара ангелом-спасителем.
И больше всех расцвела моя теща, когда Задорожный появился в столовой с железным ящиком, в который были сложены драгоценности.
— Граждане, вот ваши камешки, смотрите — ничего не пропало. Сверьтесь по описи.
И правда, все было в целости и сохранности до последней бриллиантовой булавки. Мария Федоровна была на седьмом небе, если бы не этикет, расцеловала бы Задорожного. Я подозреваю, что он ей нравился — ей всегда нравились такие огромные медведеподобные мужчины.
— Господа, — сказала она, предлагаю вручить нашему защитнику, ценный подарок, например, золотой кубок с дарственной надписью.
Задорожный от подарка отказался, тогда Мария Федоровна предложила устроить в честь него грандиозный обед и выразила желание заказать бюст комиссара скульптору Дерюжинскому [17], которого привез Феликс Юсупов.
— Забота о нас Задорожного и желание его охранить нас от жестокости революции приближают нас, людей, к Богу — сказала вдовствующая императрица [18]. Феликс на это лишь скривил губы.
Даже Ольга Александровна поблагодарила комиссара, но осталась при своем мнении о нем как о хладнокровном убийце.
Так, на мажорной ноте, дождались приезда немецкого генерала. У всех вызвало шок известие о том, что в Крыму немцы, кроме того же Феликса Юсупова, по-видимому, у него были свои каналы информации.
Немецкий генерал объявил, что кайзер лично приказал ему взять под охрану членов свергнутой династии и обеспечить их безопасность. Он был до глубины души удивлен, что узники потребовали оставить в качестве охраны их тюремщиков и мучителей (о "стокгольмском синдроме" тогда еще не слышали). Особенно усердствовал Николай Николаевич. Он заявил, что под немецкой охраной он будет чувствовать себя военнопленным, поэтому пусть его охраняют русские.
— Только вот русские ли они? — подумал я. Я уже замечал странную молчаливость отдельных охранников. Прогуливаясь по террасе, там где лестница спускается к морю, я как-то слышал разговор охраны. Там был усиленный пост, с пулеметом, обложенным мешками с песком, поскольку это направление было особенно опасным с точки зрения проникновения нежданных гостей. Обычно, вечером, с момента включения прожекторов, там дежурили два пулеметчика и зона патрулировалась еще двумя охранниками. Так вот, один из них обратился к тому, что за пулеметом. Пулеметчик что-то ответил на ломаном русском. По-моему, матрос попросил у пулеметчика махорки. Тот невразумительно ответил и на помощь ему пришел второй номер расчета.
— Ми нэ курэм (причем, "р" звучало как английское "ар").
— Да чего ты к чухне привязался, — сказал попросившему закурить второй матрос из патруля — Знаешь, небось, что у них снегу зимой не допросишься…
Я не знаю, действительно ли среди охраны были жители Эстляндии и Лифляндии, говорят, что на службе у красных много латышей, но мне показалось, что фраза была сказана с явным английским акцентом. [19]. Кто его знает, кем они были, пусть это будет еще одна тайна, вроде той, кем на самом деле был комиссар Задорожный. После ухода Советов его отношение к нам стало подчеркнуто-уважительным, совершенно исчез грубый тон и рык. Немцы, все же не доверяя "большевикам" как они именовали нашу охрану, хотя, как я понимаю, большевиков там практически не было. В день прихода немцев из отряда исчезло 6 человек: двое тех, кто говорил с жутким акцентом — те самые "чухны" и четверо соглядатаев-представителей от севастопольского совета, перед которыми и ломал раньше комедию Задорожный. Остальные были доверенными людьми Задорожного, только вот большевиками они точно не были. Сам Задорожный говорил, что они, как и он сам — левые эсеры, у которых союз с большевиками, но не афишируют своей партийной принадлежности. Я ни разу не видел, что бы охрана собиралась на митинги, тем более праздновала "пролетарские" праздники. Караул четко менялся вне зависимости от дня рождения какой-нибудь там Розы или Клары, или уж, не дай бог, Карла с Фридрихом.
Я всегда помнил слова Задорожного, что они выполняют приказ, но чей, комиссар ни разу не сказал. Однажды он ушел от ответа, сказав, что мандат его подписан Лениным, но он не говорил, что выполняет приказ Ленина или какого-нибудь Троцкого. Может быть, он выполнял приказ левоэсеровского вождя, уж не знаю как его по имени и зачем левым эсерам живые Романовы. Ага, вот и он, легок на помине.
— А не съездить ли нам, господин адмирал в Севастополь? — сказал Задорожный. — хочу посмотреть, как там флот. С гауптманом я договорился, он дает нам бричку и фельдфебеля в охрану.
— Почему бы и нет, за полгода это будет первый выезд "в свет", надоело тут в Дюльбере, хоть и райское местечко. Надо сказать, что генерал, уезжая и бормоча себе под нос что-то о сумасшедших русских князьях, предпочитающих доблестных немецких зольдатен большевикам-убийцам (я ему дал письмо кайзеру, подписанное всеми, исключая, впрочем, Ольгу Александровну, в котором Николай Николаевич, как старший, просил оставить отряд Задорожного в качестве личной охраны), выделил для связи с ним немецкого гауптмана, совершенно ужасно говорившего по-русски вместе с усатым фельдфебелем огромного роста, не говорившем совсем, а только "евшим глазами начальство". Впрочем, все князья говорили по-немецки и даже Задорожный кое-как, но объяснялся.
