Балаустион - Конарев Сергей (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Налетевший ветер завернул края пергамента, растрепал волосы Галиарта, улетел дальше, зашумел в ветвях деревьев. Сын наварха и историк находились в укромном уголке одичавшего парка за старым дворцом Эврипонтидов, от самого дворца долетали стук молотков, визг пилы, грохот вываливаемых камней, звонкие голоса строителей и прочие звуки не прекращающегося ни днем ни ночью ремонта. Пирр и его ближайшее окружение уже заняли несколько наименее обветшавших покоев в правом крыле дворца, остальные помещения спешно приводились в порядок.
– «После слово взял сам эфор Фебид и говорил о вызревшей среди верхушки спартанцев измене. Глава эфоров объявил о иноземцами направляемом и готовившемся исподволь насильственном присоединении Спарты к Ахейскому союзу. Имена виновных – и царя Эвдамида, и многих из первых людей государства – были названы открыто, и узнали спартанцы, что вожди их запятнали себя не одним лишь заговором, удержание власти целью имевшим.
Вслед эфору выступили известные стратеги Брахилл и Никомах, верховный жрец Полемократ и некоторые из геронтов. Все они поддержали обвинения против Агиадов. Спартанцы кричали, чтобы им показали Пирра, – поелику разошелся слух, что наследник Эврипонтидов погиб, – и не успокоились до тех пор, пока тот не взошел на трибуну. Страстной и исполненной гнева была речь его, но не о гибели отца говорил Эврипонтид. Слово его было о боли и позоре Спарты и всей Греции, сломленной, запуганной и оскверненной надменными иноземцами. Не к мести Агиадам призывал царевич Пирр, но к великой войне – священной и благородной, к войне за свободу, к войне за возвышение. И лакедемоняне, почти позабывшие звук вольного и смелого слова, дивились и ликовали…»
– Не думайте, о сограждане, что мы останемся одни в борьбе против могущественных противников, – металлический голос Пирра перекрывал возбужденный гул толпы. Агора и все подходы к ней – улицы, портики и лавки были заполнены народом, люди облепили прилегающие стены, статуи и крыши. Галиарту еще не доводилось видеть в Спарте такого столпотворения. – О, нет, клянусь священным Палладием! Силы Эллады велики, и за время вынужденного мира выросли многочисленные поколения эллинов. Эллинов, не желающих более быть слугами римлян и македонцев! Народ наш – как критский бык, приученный есть сено и терпеть кнут погонщика. Но разозлите этого быка, дайте ему попробовать крови, и он растерзает самого погонщика и свору его собак! – Пирр уже кричал. – Мы, спартанцы, встанем первыми, сбросим ярмо, разозлим быка, разбудим Грецию!
Толпа взорвалась оглушительным и страшным ревом. Тысячи воздетых над головами рук сжались в крепкие кулаки, лица лакедемонян перекосились от страсти, глаза сверкали, а глотки исторгали громогласные воинственные лозунги.
– Долой римлян!
– Смерть македонцам!
– Война! Война!
– Да здравствует Спарта!
– Да здравствует государь Пирр!!!
Галиарт и сам чувствовал, как от голоса царевича по его плечам и затылку горохом барабанят мурашки восхищения, и безудержный восторг наполняет голову, и на глаза наворачиваются слезы. Слезы радости сын наварха видел и на ресницах спартанцев, стоявших в первых рядах – страстная речь молодого Эврипонтида свежим ветром раздувала тлевшие в душе каждого угли самоуважения и патриотизма. Толпа бесновалась и напирала на ораторскую трибуну. Два явившихся на собрание эфора, Фебид и Полемократ, глядели на эту яростную стихию: Скиф – со злорадным торжеством, Фебид – с плохо скрытой тревогой. «Помог разбудить дракона, и теперь сомневается – не допустил ли ужасную ошибку, – усмехнувшись, догадался Галиарт. – Ваш мир ломается, господа высокие магистраты. Поздно каяться, камешек уже покатился по склону горы, и горе тому, кто стоит у ее подножья!» Его собственный отец, наварх Каллиброт, стоял среди сторонников Эврипонтидов, и с сыном поздоровался без прежней неприязни, и даже предложил ему – великие силы, не накричал, не приказал, а именно предложил! – вернуться в родной дом. Галиарт ответил неопределенно, сославшись на службу, но в душе был очень польщен. Магия обаяния и речей Эврипонтида тронула не только старого морского разбойника Каллиброта – многие из вчерашних сторонников Агиадов сегодня бурно поддерживали Пирра. Многие, но далеко не все – иные, подобно Фебиду, хмурились и переглядывались исподлобья, другие взволнованно переговаривались, третьи нацепили на лица бесстрастные маски. Среди последних был и полемарх Демонакт – единственный из Агиадов, осмелившийся явиться на созванную Фебидом апеллу. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, ловя бросаемые на него недружелюбные взгляды и замечая, что стоящие рядом стараются отодвинуться подальше, дабы их не заподозрили в дружественном к нему отношении. Вскрытый заговор ужаснул спартанцев и наполнил их сердца ненавистью к Агиадам, единолично правившим Лакедемоном почти десятилетие.
Галиарту было немного жаль старого вояку, который, верно, немногое знал о деяниях племянников, иначе поостерегся бы придти на собрание. Вместе с тем сын наварха испытывал острую мстительную радость. Так вам, самоуверенные повелители города, так вам, негодяи! Хлебните досыта унижения и горя – за Тисамена и Энета, за Корониду с Софиллой, и за старого царя Павсания – за все черные дела ваши! Берегитесь теперь лютого гнева врагов ваших и озлобленного народа гоплитов.
Лакедемонян, которые пробудились и жаждали возмездия. Из толпы послышались громкие крики:
– Долой Агиадов!
– Смерть иноземцам!
– За Эврипонтидов, в мечи врагов Спарты!
– Идем ко дворцу Эвдамида!
– На Персику! В Эврот ахеян, в огонь римлянина!
Над головами тут и там заблестели подъятые мечи. Впрочем, пришедших вооруженными было немного. Дабы исправить эту ошибку, слуги и младшие сыновья, повинуясь отцам семейств, бросились, пробивая себе дорогу в давке, прочь с площади – домой, за оружием. Другие, более нетерпеливые, принялись крушить окружавшие агору оружейные лавки и выламывать железные прутья из ограды Герусии.
Как будто кисть жестокого Бога мазнула по головам тысяч собравшихся спартанцев – в какой-то неуловимый миг множество различных и относительно здравомыслящих людей превратилось в одно огромное, неповоротливое, одержимое стихийной страстью разрушения существо. Не слушая более маленького человечка, своими безрассудным красноречием и яростью породившим его, чудовище обратило тысячи налитых злобой глаз к угловатой громаде стоявшего неподалеку дворца иноземцев и неуклюже поползло к этому логову врагов. Чудовище жаждало крови.
«Эврипонтида речью возбужденные, двинулись лакедемоняне к Персидской стое, в коей издревле официальные послы и иноземные гости Спарты останавливались. Велика была ярость народа, и многочисленному посольству ахейскому, равно как послам римскому и македонскому грозила участь злая. Однако Священная Мора, охранять иноземцев приставленная, не дрогнула. Мужественным стратегом Деркеллидом ведомый, стал отряд у ворот и у ограды, Персику окружавшей. Толпы вожди закричали, чтобы воины, если они настоящие лакедемоняне, освободили проход, и допустили граждан Спарты расправиться с врагами ее. Деркеллид из рода Аристона, Священной Моры предводитель, отвечал так: „Коли хотите вы крови иноземцев, разбавьте ее кровью сограждан. Мы же, клятве своей верны, будем стоять“. И лакедемоняне, видя среди защитников Персики братьев и отцов своих, отступились.
Другая часть воспламененного люда направилась ко дворцу Агиадов, его цитаделью предательства почитая. Здесь толпе, водительствуемой эфором Полемократом, а также соратниками Пирра Эврипонтида Лихом, сыном Эолая, и Фениксом, сыном Термолая, противостоял царский отряд Трехсот. Эврилеонт, Отряда славный военачальник, номаргов повел самолично и оттеснил граждан, большинство коих были неоружны, от ворот. Спартанцы требовали, чтобы царь Эвдамид вышел к ним и ответил на обвинения, но услышаны деспотом не были».
– Кого защищаешь ты, закосеневший в муштре солдафон, безумный слепец? Человек, которому ты присягал – изолгавшийся и бессильный злодей, подлый выродок известного своими преступлениями отца. Эти люди извратили сами основы государства Лакедемонского, предали его иноземцам, привели город к чудовищному моральному упадку!
