Ладожский ярл - Посняков Андрей (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Толстая, похожая на гусыню, старуха. Выходит ли он? Да, выходит.
– Пожалуйста, побыстрее, мальчик… Побыстрее… Да пожалуйста!
Тротуар. Узкий, выскобленный дворниками. Люди. Впереди, навстречу – смешной старик. Чем-то – может быть, улыбкой или просто морщинистым добрым лицом – похожий на рождественского гнома Юлениссена, что живет в столичном пригороде Корсегаардене на небольшой площади Торгет-Трегаарденс-Юлехус. Раньше, когда Ханс был маленьким, он часто писал ему письма на Рождество. Когда был маленьким… И когда еще были живы родители. Хотя… они не так давно еще были живы… Чуть больше месяца прошло после их нелепой гибели. Именно что нелепой – надо же погибнуть от молнии в ноябре! Одноклассники только диву давались. Ну, сочувствовали, конечно. Да только что ему, Хансу, до их сочувствия? Родителей-то не вернешь, как ни крути. Ханс сглотнул слюну. Вот еще один смешной старик – с бакенбардами, толстый, похожий на увальня сенбернара… знакомый такой. Черт побери! Так это ж полицейский комиссар… как бишь его имя? Не вспомнить. Ишь как спешит, не заметил даже, свернул с тротуара – прямиком, по сугробам, к машине, старому вишневому «вольво». И вдруг перед глазами мелькнул… Нет, показалось… Рядом тормознуло такси – синий «СААБ». Знакомая тачка… Ханс остановился, замахал рукой:
– Наше вам, господин Йоргенсен! Никак опять до поздней ночи работаете?
Таксист – длинноусый, круглолицый – выходя, улыбнулся в ответ:
– Привет, Ханс. Как дела?
– В клуб иду, договорились с Нильсом.
– Репетируете?
– Да помаленьку… Таксист усмехнулся:
– Ну, будете играть, позовите на концерт.
– Обязательно.
Попрощавшись, Ханс пошел себе дальше, мимо огромных сугробов – с утра шел снег, вот и не успели убрать, теперь сгребали погрузчиками в самосвал, – мимо сверкающих витрин супермаркета, мимо катка, наполненного музыкой и детским смехом, пройдя небольшую площадь, свернул на улицу Грига – узенькую, едва разъехаться – там-то и притулился молодежный клуб, маленький, неказистый, зато с небольшим залом – зальчиком – и сценой. Перед дверью переминалась с ноги на ногу какая-то длинная – на голову выше Ханса – девка, а внутри уже мелькала длинная темная шевелюра Нильса – парень деловито перетаскивал в угол большой усилитель.
– Привет, Нильс.
– Явился… Чего опаздываешь?
– Да так… Слушай, сейчас по пути таксиста встретил, Акселя, помнишь?
– А, забавный дядька. Берись, вон, за монитор, тащи…
Нильс – пацан всего-то на два года постарше Ханса – упорно демонстрировал деловитость.
Подтащив монитор поближе к краю сцены, Ханс щелкнул пальцем по тугому пластику большого барабана, прислушался к звуку:
– Классно. Только зачем его розовой фольгой обклеили?
– Это не фольга, краска. Дагне сказала – красиво. Дагне – это была подружка Нильса. Ну, раз она сказала…
Молча подкрутив микрофон, Ханс полюбовался своим отражением в тарелке ударных. Ну и харя! Круглая, расплывшаяся, белобрысая, с широким приплюснутым носом! Ханс расхохотался – нет, конечно же, это не он такой, а отражение. Нильс недовольно покосился на него. Дескать, вот бездельник – опоздал, да теперь еще и хохочет невесть почему. Как маленький, право слово, нашел игрушку. Ханс оторвался от тарелки:
– На ударных сегодня кто с нами? Калле из «Фаты невесты»?
– Нет, не Калле. – Нильс поставил усилитель на пол. – Он вообще ниоткуда, этот парень. Может, всегда будет с нами играть.
– Всегда?! – округлив глаза, восторженно воскликнул Ханс. – Вот это да! Наконец-то. И ты молчал? Друг, называется.
– А ты меньше шляйся где попало… – Нильс старался не показать, доволен, мол, сам видишь, кто тут делает все для группы, вот и ударника наконец нашел. Ну, или почти нашел.
– Я его и сам-то еще не видал. Даже, как зовут, не помню… Стиг, кажется. – Он пожал плечами. – Дагне присоветовала.
– А, ну, раз Дагне… – Ханс картинно развел руками. – И когда придет?
– Да давно уже должен быть. Может, зайти стесняется? Ты у дверей никого не видел?
– Не-а, никого… Только какую-то длинную девку. Ну, она, наверное, просто так стояла.
– А, симпатичная такая блондинка, – выпрямился Нильс, поднимая провод. – Я ее тоже заметил.
– Симпатичная? Ха! Этакая-то дылда… Это, кстати, не она там в дверь заглядывает? Девушка, тебе кого?
Девчонка – высокая, длинноволосая, с глазами, кажется, серыми или голубыми, посмотрев на ребят, усмехнулась:
– Вы – Нильс с Хансом? Приятели переглянулись:
– Ну, да… Я Нильс, а он – Ханс.
– Тогда я к вам, – улыбнулась девчонка. – Стигне меня зовут.
– Что-о?!
– Что слышали. Вам ведь ударник нужен. Ну, так я и есть ударник. Вернее, ударница.
Этого Ханс уж никак не мог вынести. Вытащил откуда-то палки, протянул долговязой девке:
– А ну-ка, помолоти!
– Запросто!
Пожав плечами, Стигне взяла палки, уселась за установку, примерилась и… Трах-тах-тах-бум-бумм…
Молотила минут десять без остановки, раскраснелась вся, волосы разлохматились по плечам, а глаза – ну так сияли… Ханс даже подумал, что прав приятель, девчонка и вправду красивая. И тут же покраснел, застеснявшись собственных мыслей.
А Стигне, закончив, взглянула лукаво – ну как?
– Класс! – выдохнул Нильс. – Где так настропалилась?
Девчонка еще больше зарделась:
– У меня папа такую музыку любит. Так и я с детства…
Немного поболтали, потом попробовали поиграть вместе. По мнению Ханса – совсем неплохо получилось.
– Только вот засмеют нас на первом же концерне, – улучив момент, шепнул он приятелю. – Скажут: вот уроды, девку за ударные посадили!
– Да и черт с ними, – отмахнулся тот. – Стучит-то она классно!
Да, Стигне играла классно, с этим нельзя было поспорить. Даже Калле из «Фаты невесты» далеко было до нее.
Ребята и не заметили, как пролетело время. Стигне случайно глянула на часы:
– Ой, мамочки! Время-то… – Она надела куртку – ярко-красную, радостную, с желтым кленовым листом позади. Ханс с Нильсом не удержались, переглянувшись, прыснули – уж больно детской показалась им курточка. То ли дело у них – черные, с заклепками, молниями. Только вот в мороз по два свитера поддевать приходится.
– Смейтесь, смейтесь, – заматывая шарф – тоже красно-желтый, яркий, словно из рекламы «Соки и воды Гронма», ничуть не обиделась Стигне. -Зато она теплая и удобная. Вам куда сейчас? Мне – в сторону Снольди-Хольма.
– По пути. С Хансом. – Нильс, одеваясь, махнул рукой. – Он как раз там живет, пока…
Ханс обидчиво шмыгнул носом – «пока»! Мог бы и не напоминать. Да и в самом деле, после неожиданной смерти родителей он пока проживал в собственном доме на птичьих правах – под опекой добросердечной женщины Марты Йоргенсен – жены таксиста Акселя. Вообще-то, раз не было родственников, Ханса, как несовершеннолетнего, должны были отправить в муниципальный приют, до установления опеки. Только вот согласится ли опекать Ханса госпожа Иоргенсен? И дозволят ли ей? Ведь была где-то в живых Хансова бабка, вернее прабабка. Она – прямая родственница, да и часть дома в Снольди-Хольме, как оказалось, записана на нее. Где ж ее в таком случае черти носят? Говорят, в Канаде. Ханс вздохнул, совсем не слушая, что говорит ему Стигне. Оба ждали автобуса.
– Какой-то козел, представляешь? – Стигне поежилась. – Вот гад приставучий. Разреши, говорит, тебя проводить. А сам весь такой неприятный, лысый, скинхед какой-то, думает, я из таких, с которыми все можно себе позволить. Вот и сегодня, когда сюда ехала, тоже всю дорогу клеился…
Шипя тормозами, подъехал автобус, длинный, с зауженной крышей. Усыпанный разноцветными лампочками, он походил на зажженную рождественскую елку. Ханс вспомнил встретившихся сегодня «гнома Юлениссена», таксиста Акселя, полицейского комиссара и того… чье лицо быстро промелькнуло в толпе. Ханс узнал бы его и из миллиона. Тот самый лысый нелюдь, что едва не сжег их с Мартой Иоргенсен в заброшенном сарае. Не так и давно Ханса выписали после того случая из госпиталя. Мальчик помнил все – и как тащили его по осеннему саду, связав руки скотчем, и как распластали у дерева, и как едва вырвался… и Марту… и дым из всех щелей. Ужас! Не хотелось бы еще раз пережить все это.
