Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка - Сапаров Александр Юрьевич (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Как я сейчас жалел, что не имею возможности проводить местную анестезию! Ведь эфирный наркоз все-таки серьезная вещь, имеющая массу осложнений, правда, и местная анестезия тоже иногда дает аллергические реакции. Сколько я слышал историй, когда после инъекции лидокаина или новокаина умирали люди, а потом врача, назначившего укол, годами таскали по судам.
Но я уже дал указания собирать ячмень с желтыми стебельками – надеялся, что смогу выделить из него анестезирующее вещество.
Вечером я сидел и размышлял, где мне взять линзы для микроскопа. Увы, мои скромные познания ответа на этот вопрос не давали. Я, конечно, знал, что стекло варится из соды и песка, но как это происходит и как потом сделать из него линзы, оставалось загадкой.
Я помнил из какой-то статьи, что в новосибирском институте еще в семидесятых годах получили линзы путем оплавления стеклянной нити и последующей шлифовки и полировки. Так что дело оставалось за малым: где взять стеклянную нить и чем шлифовать получившийся шарик. А вообще, для начала мне не повредило бы иметь увеличительное стекло для того, чтобы проводить мелкие манипуляции на лице.
И я решил, что с завтрашнего дня начну обход московских рынков в поисках линз и стекла. Ведь варят венецианцы прозрачное стекло уже два века, может, какие-никакие осколки занесло и к нам. Спиртовка у меня есть, вытяну стеклянную нить, и будем смотреть, что получится.
Но обойти утром рынки не очень получилось. Слава, которая пришла ко мне после исцеления лица Брянцева, расходилась волнами по Москве, и каждая волна приносила все более высоких гостей.
Сегодня мне уже пришлось принять двух немалых бояр, и это заняло большую часть дня. Но все-таки во второй половине я выкроил время для инспекции моего производства.
Что бы ни говорили о том, что человеку от сохи нельзя внушить правила асептики и антисептики, а Антоху мне удалось выдрессировать быстро. Конечно, здесь играло большую роль то, что в отличие от вшивой Европы у нас даже в крестьянских семьях как-то не принято было ходить вшивым. И баню все посещали регулярно, поэтому мытье рук перед едой и перед работой с медикаментами удалось привить очень быстро. Ну а сам Антон в мастерской не стеснялся в выражениях и раздаче тумаков, в том числе получали их и девушки. Так что когда я зашел в длинный сарай, где у меня производились всяческие ингредиенты, порядок там был на уровне. Конечно, о лабораториях нашего времени оставалось только мечтать, но все-таки в помещении имелся чисто выскобленный пол. Все работники ходили в холщовых балахонах с рукавами, причем носили они их только здесь. На двух столах стояли немногочисленные, грубо сделанные глиняные колбы, реторты. Современный химик пришел бы в ужас от таких изделий, но мне и это казалось богатством. Если у входа в сарай еще пахло самогоном, то в его глубине уже стоял резкий запах эфира и спиртовых настоек трав, которые по моему заданию стали собирать женщины и дети. Я прошелся по лаборатории, сделал пару замечаний и, поняв, что здесь все идет как надо, отправился на рынок.
Мне пришлось объехать немало рядов, пока я не нашел какого-то старика-татарина, уныло смотревшего перед собой. У него на лотке кроме всего прочего на тряпке лежало мутное увеличительное стекло. На это стекло внимания никто не обращал, и, когда я в сопровождении холопов подъехал к татарину, тот перепугался. Отдал он мне это слегка желтоватое поцарапанное стекло почти даром, сообщив, что никто не понимает, какую драгоценность он продает. Но это все равно было не то, даже после шлифовки этой линзой вряд ли можно было пользоваться. Но время оказалось позднее, и мне пришлось прекратить поиски. Я уже совсем было собрался уезжать с рынка, когда заметил небольшую толпу рядом с одним купцом, по обличию европейцем. Действительно, это был, по всей видимости, венецианец, не знаю уж как попавший в Москву. И около него лежало несколько стеклянных изделий. Не ведаю, что он делал с ними, но цена была такая, что, наверное, на эти деньги можно было скупить половину рынка. Но мое внимание привлекло несколько лежащих в уголке разбитых стеклянных украшений. И я пристал к купцу с просьбой продать их. Вначале венецианец сопротивлялся, но потом все-таки за полтину денег отдал мне несколько кусочков прозрачного как слеза стекла. Довольный проведенным днем, я поехал домой. Завтра меня ждала работа по основной специальности – приведение в порядок женских лиц.
Вечером в своем кабинете я сидел и при свечах бесцельно чиркал свинцовым карандашом листик серовато-желтой бумаги. Вопрос стоял серьезный – что делать? Если все взять на себя, скорее всего, кончится это дело плохо. Иоанн Васильевич также пока меня не призывал, да и некогда ему было обо мне думать, много у него забот. Наверное, все-таки придется идти на прием к митрополиту, доказывать, что могу сделать аптеку не хуже царской и научить монахов кое-чему новому в уходе за больными. Нужно было найти кузнеца, чтобы только для меня делал инструмент. Вроде я слышал, что шведские руды получше, чем наши, и инструменты будут покачественней.
В общем, вопросов накопилось много, и надо было с чего-то начать, а я никак не мог решить с чего.
В результате решил, что утро вечера мудренее, и улегся спать. Спал плохо, все время снились кошмары, и лишь под утро я заснул крепким сном.
Утро было мрачное и дождливое, из кровати вылезать не хотелось. Но сегодня у меня были назначены две операции. И поэтому я решительно выбрался из своей спальни и спустился вниз.
Едва успел позавтракать и проверить готовность операционной, как в ворота застучали. Прибыла моя первая пациентка.
Боярыня Хованская была крепкой пожилой женщиной. Пока ее муж, князь Андрей Петрович Хованский, мотался по стране, выполняя приказы царя, она сильной рукой держала все хозяйство. Вчера, когда, кроме нас двоих, в кабинете никого не было, она сняла кику, развязала платок и продемонстрировала огромную бородавку около левого уха. Хотя прямо она не говорила, но я понял, что именно из-за этой бородавки муж, приезжая домой, как своей законной жене уделяет ей внимание только формально… Боярыня надеялась, что, если этой штуки не будет, муж станет более внимателен к ней. Сейчас Андрей Петрович как раз был в войсках, выполнял очередной приказ царя, и у княгини имелось время на лечение. К ней переходила туча всяких бабок, которые заговаривали бородавку, окуривали ее всякими дымами, боярыня даже прикладывалась к мощам святых, но все оказалось бесполезным. Когда же она за большие деньги пригласила одного из придворных врачей, тот сразу сказал, что удалит эту штуку, но придется потерпеть, потому что будет очень больно, и потом останется большой шрам.
Но когда боярыня Хованская сначала услышала, а потом увидела лицо Ивашки Брянцева, которого она сразу даже не узнала, поняла, что потратит любые деньги, но поедет к Щепотневу.
В ее бородавке, слава богу, ничего необычного не было. Хотя у меня еще отсутствовал микроскоп, но я и без него видел, что это обычная фиброма, без признаков озлокачествления. Единственным неудобством была очень широкая ножка, на которой бородавка сидела, и мне пришлось обдумывать, как удалить фиброму, оставив максимум кожи щеки. В моем прошлом мне ни разу не доводилось делать такую сложную операцию. По одной простой причине – женщины просто не доводили свои лица до такого состояния и не давали вырастать таким монстрам.
Когда я представил себе князя Андрея, целующего свою жену в губы, в то время как огромная бородавка прижимается к его щеке, мне самому стало нехорошо.
Княгиня, естественно, явилась не одна, она приволокла с собой двух приживалок, старых бабок с бегающими глазками. Те, пока мы беседовали, успели обежать весь двор и переговорить с кучей народа. Но, видимо, сведения получили в мою пользу. Потому что после того как мы все обговорили и пошли с княгиней в операционную, бабки, следуя за нами, скромно помалкивали.
