Неожиданность (СИ) - Попов Борис (книга бесплатный формат .TXT) 📗
— Ишь, как с рюмки-то разобрало, — подивился мой опытный собутыльник Слава, — с нашей водки тебя так не растаскивало!
Я промолчал, криво усмехаясь набитым ртом. После смертельных объятий черного колдуна моя усиленная память стала давать сбои. Чего-то все-таки порушил, гад! Обратился в дороге к священнику-целителю Николаю, а затем к довольно-таки сильному волхву Богуславу.
Вердикты совпадали до мелочей: было, но, к сожалению, утрачено — порвана в клочья и расплющена одна из значительных линий моего биополя. В данный момент восстановить ее не представляется возможным. На мой вопрос, когда такая славная особенность, как великолепная память, восстановится, я получил два исчерпывающих ответа.
Ответ попа:
— Молись, сын мой, у Бога чудес много.
Богуслав:
— Шансов столько же, как и при отращивании оторванной ноги. А вдруг все-таки вырастет!
Говорили они по-разному, но что в лоб, что по лбу, а смысл один и тот же — не будет у меня больше никогда идеальной памяти! Впрочем, при свободном доступе в Интернет это не так уж и важно.
А в случае с греком сработала моя обычная, исконная память. Фамилия Ламврокакис фигурирует в «Истории одного города» Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.
«Беглый грек без имени, отчества и чина».
Как точно сказано! Обращение гостеприимца: «как тебя там», тоже вполне соответствовало теме.
Корчмарю родственник был более известен, и он, ничего не спрашивая, сразу же налил племяшу стакан вина, который тот выпил залпом, и вздохнул с облегчением:
— Эх, хорошо пошла! — а потом как-то незаметно и тихо пристроился среди ватажников.
Такой тип людей я хорошо знаю. Христо так и будет виться возле нас, почуяв запах денег. Жестко отгонять его я резона не видел, — может еще и пригодится для наших дел этот всезнающий шнырь.
Вдобавок, он сразу нашел себе родственника, и отнюдь не Наину, у которой родня была рассеяна по всему белому свету. Им, как ни странно, оказался Кузимкул. Как-то сходу вникнув в наши расклады, проявив при этом недюжинные знания русского языка, и выяснив, что боец с Волжской Булгарии, Христо аж заорал от радости и полез к нему обниматься.
— Брат! Мы наконец-то встретились в этом враждебном для нас городе! Ваш род ушел на Волгу, а предки моей матери обосновались в Болгарии.
За это немедленно и выпили. Что и говорить, близкий родственник нашелся — всего несколько веков как разделение прошло, родная кровь на это не смотрит, свой своего сердцем чует!
Закусывали мы оливками, красным, желтым, фиолетовым, зеленым, а также черным виноградом, поздними синими сливами, потом ели жирную свинину, плавающую в густой, насыщенной острыми и ароматными специями подливке. Следом пошла крупная нежнейшая морская рыба почти без костей, умело поджаренная в оливковом масле, потом толстые куры, запеченные до хрустящей корочки. Все было приготовлено очень искусно, и на удивление вкусно.
Обычный виноград не люблю и есть его не могу. Вкус мне, конечно, нравится, но вот его зернышки вечно запоганят всю картину. Как с этой ягодой не бейся в плане очистки от косточек, какая-нибудь из них обязательно останется, попадется мне на зубы, захрустит, и я все это сплюну. Поэтому употребляю только не очень вкусный меленький бескосточковый зеленый кишмиш. Здесь зеленый был слишком крупен, и косточки даже просвечивали через кожуру.
Положил одну не очень большую черную ягодку в рот просто чтобы местный вкус узнать, и вдруг эта виноградина неожиданно оказалась без косточек. Окрыленный успехом закинул еще одну — то же самое. Торопливо съел еще штук пять, косточки не попадались. И на вкус очень приятен!
Вот оно как! Я ведь всю свою жизнь полагал, что кишмиш — это очередной невиданный успех советских мичуринцев 20 столетия. А он, оказывается, уже и в 11 веке вовсю плодоносит. Хотя это может быть чисто крымское достижение, потом благополучно забытое, кто ж его знает.
Спросил об этом у бегающего туда-сюда хозяина.
— Этот виноград без косточек из Персии в свое время завезли, — просветил меня грек. — Он раньше зеленый да желтый был, персы его кишмишем звали. А у нас в Таврике он изменился: почернел, стал послаще, и морозы начал хорошо переносить.
— А у вас бывают морозы? Потеплело же вроде.
— Раньше каждый год обязательно были, теперь крайне редко случаются. Только этот сорт скоро сойдет на нет.
— А что ж так?
— Хоть и вкусен, да ягод от него крайне мало, невелик дает урожай, потому и очень дорог. Виноградари от этой Астры, как его у нас зовут, стараются избавиться, посадить высокоурожайные сорта. Да его и мало кто любит, косточковые гораздо вкуснее. Поэтому я вам этого винограда немного и положил. Если мешает — унесу.
— Положи-ка его лучше побольше, — скомандовал я, — как раз за нашим столиком любитель Астры выявился. Это я. Слав, ты какой виноград больше любишь?
— Никакой. И ем его крайне редко, не люблю.
— В общем, все остальные сорта винограда по другим столикам разнеси, нам только кишмиш оставь, — дополнил я свое распоряжение корчмарю. Вот теперь и позабавимся!
Вкусный хлеб был выше всяких похвал. На Руси выпечка тоже хороша, но там хлебобулочные изделия были плотные и грубоватые, даже если и брали свое начало от пшеницы. Здесь хлеба были нежны, воздушны, и просто таяли во рту. Эти шедевры хлебопеков можно было кушать сами по себе, безо всяких добавок вроде мяса, сыра или овощей.
— Хлеб у вас уж больно хорош, — заметил я трактирщику, когда он подскочил с очередной переменой блюд, — сами печете?
— Нужды нет, — отозвался кормилец, — у Дамианоса две пекарни, он полгорода хлебом обеспечивает.
— Славно у него получается! — дожевав, сказал Богуслав. — Талант, видать, у человека.
— А иначе нельзя, — объяснил корчмарь. — Наши законы не менялись с той поры, как нами Константинополь начал править, и порядки для хлебопеков строги. Испек и продал плохой хлеб, тебя могут обрить наголо, беспощадно высечь, просто изгнать из города. В Херсонесе не бывает жалоб на качество хлеба.
Вам спаржу как пожарить: с грибами или с омлетом? А может мидий-ракушек приготовить? Устрицы и каменные крабы будут только завтра.
— А каменного как есть, — растерянно спросил Олег после моего перевода, — грызть что ли?
— Его каменным не за невиданную твердость зовут, — терпеливо пояснил трактирщик, — просто он вечно среди камней на дне моря прячется, его там и ловят.
— Мастер, а на что краб этот вкусом похож? — спросил Ваня многоопытного меня.
— Да вроде рака, — просветил я юношу, — только здоровенный. Именно каменного не ел, в дальних морях других ловил.
А самому подумалось: черт его знает, откуда этих других в наши магазины завозили, жена всегда сама для новогоднего салата консервированных крабов брала, я от них и упаковок-то ни разу не видел, но то, что они не с Черного моря доставлялись, это было однозначно.
— Каменный очень вкусен, — заверил корчмарь и погладил себя по здоровенному пузу, — с травяным, который на сушу часто вылезает, и не сравнить — очень хорош. Главное, не переварить, и все будет просто отлично!
— Если Хрисанф сварит, — причмокивая от вожделения, объявил Христо, — это всегда будет выше всяких похвал! Просто пальчики оближешь!
— Скажи, Хрисанф, — решил уточнить я, — вот мне спаржу в своей жизни повидать не пришлось, но слышал как-то краем уха, что ее просто так едят, а ты жарить ее с чем-то собрался. Почему ж так?
— Так ты ж, поди, про белую спаржу слыхал, а у нас тут не Константинополь, такой нету. Зато в изобилии зеленая морская на побережье растет, ее у нас целые заросли, и она другая. Эта спаржа через свои корни морской водой напоена, изрядно солоновата, и на вкус один в один как соленый огурчик. А вот прожаренная, да с чем-нибудь еще перемешанная, имеет незабываемый вкус самой лучшей белой спаржи.
Тут корчмарь, он же шеф-повар, скромно добавил:
— Но жарить ее тоже надо уметь.
Попробовать, конечно, страшно охота, но в 21 веке этот деликатес был дьявольски дорог. Опасаясь возможного разорения, я спросил:
