Спасти СССР. Манифестация (СИ) - Королюк Михаил "Oxygen" (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
- Ага, - глубокомысленно сказала Кузя и вдруг сильно толкнула меня в придорожный сугроб.
Я испытал в полете короткое, но острое дежавю.
- Твою ж... - отплюнул снег. Перевернулся, ломая хрусткую корку, на бок и посмотрел снизу-вверх, - ты чего, Кузя? Лизол в голову ударил?
- Все! - голос ее повеселел, - я на тебя больше не сержусь. Вылазь уж оттуда, хватит барахтаться у моих ног. На, держи.
И она протянула мне ладошку.
Соблазн был велик.
"Вот сейчас ка-а-ак дерну на себя... Ка-а-ак завизжит она радостно..."
Это меня отрезвило. Я осторожно взялся за горячие пальцы и выкарабкался из сугроба. Посмотрел на Кузю и получил в ответ безмятежный взгляд. Похоже, она умела встречать неудачи с ясным, почти веселым лицом. И когда только научилась?
- Пошли, хулиганка, - я вздохнул и подставил локоть, - уж полночь близится.
- А ты чего вздыхаешь? - ткнула Кузя меня в бок, - у тебя-то все - лучше некуда. Счастливчик.
Я промолчал. Счастливчик - с этим не поспоришь. Но отчего ж тогда бывает так хреново?
Суббота 11 марта, раннее утро,
Ленинград, Измайловский пр.,
Как я вытаскивал себя из теплой кровати в пять утра - заслуживает отдельной саги. Не помог ни прохладный душ, ни крепкий чай, и за стол на кухне я сел с гудящей, словно после разудалой пьянки, головой.
Было очень тихо, город еще спал. Желтые фонари освещали совершенно пустынный проспект. Часа два у меня было: мама раньше семи не встанет. Мелкая, как выяснилось в последние дни, тоже еще та засоня: вечером не уложить, утром не поднять. Поэтому я разложил для вида учебники по математике, несколько исписанных символами листов и, на всякий случай прислушиваясь к квартирной тишине, застрочил скорописью в тетради.
Минут за сорок я закончил дописывать структуру польского националистического подполья и каналы их связи со станцией ЦРУ в Варшаве и, далее, с обосновавшимся в США бывшим агентом гестапо Зигфридом Ханфом, что из-за океана руководит теперь "Свободной Польшей". На этом я с облегчением подвел черту и усмехнулся про себя: в этом варианте истории план по дестабилизации Польской Народной Республики ляжет на стол Президенту США чуть ли ни день в день с Москвой.
Поможет?
Я не был в том уверен: Брежнев любил Герека, а тот любил читать по утрам "Le Monde". Плохое сочетание.
Оставалось нанести coup de grace* - ответить на вопрос Андропова о советском человеке.
(*coup de grace - фр., добивающий удар)
"Как приятно думать, что человек по природе своей хорош, разумен и справедлив", - тосковал я, глядя в окно, - "и лишь угнетение злых властей не дают ему раскрыться. Сбрось их - и будет все хорошо... Только отчего-то, когда этого человека освободили от СССР, он сразу бросился назад, и даже не ко вчерашнему, а к позавчерашнему дню"?
Пощекотать, что ли, своему визави нервы? Кое-что о мыслях Андропова на эту тему я теперь знал из воспоминаний его сотрудников.
Я сел и начал выводить заимствованным почерком:
"Согласен с Вами, Юрий Владимирович, в том, что советский человек - это "социалистическое дворянство", люди, способные испытывать нравственную ответственность за общие интересы..."
Тот же день, вечер,
Ленинград, Бородинская ул.
На плов по заселению в снятую квартиру мы так и не сподобились. Мелкая долго гремела на кухне посудой, проводя ревизию доставшегося ей хозяйства, и когда мы выбрались за продуктами, на рынок идти было уже поздно. Поэтому ограничились булочной и гастрономом "Диета".
Дома (да, я уже осторожно пробовал это слово на вкус) я прокрутил очень жирную свинину с говядиной и возжелал поруководить дальнейшим. Мелкая посмотрела на меня снисходительно и, притворно сердясь, пыталась прогнать со своей территории. Потом доверила чистить картошку, но время от времени с опаской косилась на нож в моей руке.
Фарш она вымешивала вручную, долго и тщательно, потом смачно шлепала его о стол. Пухлые котлеты жарила на термоядерно-разогретой толстой чугунной сковороде. Когда волна умопомрачительного аромата пошла на спад, отправила их в духовку доходить на медленном жаре, а сама взялась за поспевшую картошку.
Через полчаса на широкую, аэродромного размера тарелку легла горка сливочно-белого пюре, две котлеты и нарезанные кружочками бочковые огурцы.
На этом завод храбрости у Мелкой закончился, и она замерла напротив, следя за мной напряженным взглядом.
- Предо мной лежит котлета, - замурлыкал я, - я люблю ее за это.
Откусил и заурчал, испытав восторг от совпадения идеального с реальным. Был, был у меня котлетный эталон, заданный невесть кем на заре детства, и с тех пор свято хранимый в моей внутренней палате мер и весов. Это был как минимум он. Я испытал момент истины и воспарения духа.
- Божественно, - промычал с полным ртом.
Лицо у Мелкой дрогнуло, расслабляясь, и она с азартом заработала вилкой.
- Любите жизнь, и она полюбит вас в ответ, - прокряхтел я, расстегивая пуговицу на рубашке. Потом добавил: - Бесподобно. Теперь, главное, не ленись готовить на себя одну. Себя надо любить. Если ты не любишь себя, то как ты полюбишь кого-то другого?
После небольшой, на полтарелки добавки я впал в благодушие. Даже подслушанная часом ранее по "Радио Израиля" новость об уничтожении высадившейся на побережье группы палестинских террористов уже не сильно волновала меня. Да и в любом случае, террор - это не наш путь, не о чем тут жалеть...
Чай мы уволокли в комнату и расположились у подножия дивана, прямо на ковре. Мелкая привалилась к моему плечу и, судя по блуждающей улыбке, не очень-то вслушивалась в переживания дикторов по поводу возможной победы "левых" на воскресных выборах во Франции.
"Вот и правильно", - думал я, легонько почесывая ей темечко, - "вот и верно. Пусть дом напитается доброй памятью, ей потом будет легче здесь одной".
- Ты куда? - встревожилась Мелкая, когда я встал и направился в прихожую.
- Маме отзвонюсь схожу. Я ж так и не предупредил.
- Ты... Ты еще вернешься?
- Обязательно, - сказал я серьезно и повторил: - обязательно вернусь.
У телефонной будки на Пяти Углах толклась небольшая очередь. Когда нагретая множеством дыханий трубка дошла до меня, я был готов к непростому разговору.
- Мам?
- Ну, ты где застрял, Дюш? Пол-десятого! - в мамином голосе звенела тревога.
- Мам... Я сегодня не приду, - я смог-таки уронить эту фразу в трубку.
Наступила тишина. Я перевел дыхание, а потом нарушил мертвое молчание:
- Очень надо... И, поверь, это не то, о чем ты сейчас думаешь. Я мог бы что-то придумать и даже найти, кто это подтвердит, но не хочу. Просто очень надо.
- Это... опасно? - наконец заговорила мама.
- А! Нет, конечно! - воскликнул я с облегчением, - ничего предосудительного. Честно. Сейчас пойду спать.
- Тогда почему бы тебе не сказать мне все как есть? - вот теперь в мамин голос густо набилось грозовых ноток.
По моим губам скользнула легкая улыбка: слава богу, не слезы, а уж женский скандал я как-нибудь перетерплю.
- Тогда твоя фантазия получит отправную точку и развернется во всю свою безжалостную ширь. Мало не покажется никому, и тебе в первую очередь, - пояснил я свою позицию.
- Ну, Дюша! - мне даже показалось, что я услышал, как она притопнула ногой, - я же изведусь тут одна! Так нельзя!
- Представь, что кому-то сейчас хуже...
Мама немного посопела в трубку, потом мстительно уточнила:
- Если завтра с утра позвонит твоя Тома, что ей передать? Где ты?
- Уехал пораньше на олимпиаду, на город, - спокойно ответил я.
Мама чуть слышно ойкнула.
- А завтрак?!
- Накормят, напоят и спать уложат, - попытался я ее успокоить, - а утром - в обратном порядке. Мам... Ну, не волнуйся ты так... У меня все в порядке, но я взрослею. У меня будет все больше и больше своих дел. Это нормально.
