Наследники по прямой. Книга первая - Давыдов Вадим (список книг TXT) 📗
— Бей. Ну?!
— Я… не могу… — прошептала Даша. Глаза её наполнились слезами, она закусила нижнюю губу. — Не могу…
— Бей!!! — рявкнул Гурьев. Так рявкнул, что Даша, зажмурившись, ударила.
Он ушёл от её удара — легко. Встал сам, протянул Даше руку, помогая девушке подняться:
— На первый раз сойдёт, но! Плохо, дивушко. Очень плохо. Это не я, понимаешь? Злость должна быть обязательно. Злость, но не ярость. Ярость мешает, а злость помогает. Голова должна оставаться холодной. Страх, если научишься с ним правильно обращаться, удесятеряет силы и стимулирует высшую нервную деятельность. Ещё раз.
Снова стремительная подсечка, Гурьев над Дашей, вскочивший Шульгин. На этот раз Даша ударила без напоминаний.
— Лучше, Дарья. Почти нормально. Руки освобождаем вот таким способом, — он продемонстрировал выход из блокировки, заставил девушку повторить несколько раз. — Ну, ничего, ничего. А теперь, когда руки свободны, вот так, — он взял руки Даши в свои, поставил её пальцы у себя на лице в нужное положение, зафиксировал: — Это называется — «болевые точки». Если на них давить, человек от боли перестаёт соображать и начинает вопить так, что собаки в радиусе пяти километров сходят с ума от собственного лая. Поняла?
— Да.
— Тренируем.
Он ещё раз уронил Дашу на маты, навис над ней. Девушка вывернулась, вцепилась пальцами ему в лицо. Больно она ему не сделала, но прикосновение он почувствовал, — на не особо подготовленных к сопротивлению хорьков подействует. Он осторожно отвёл её руки и улыбнулся:
— Ну, вот. Такой ликбез, дивушко. Не растеряешься?
— Нет, — проворчала Даша, поднимаясь с его помощью и одёргивая платье.
— Смотри, — погрозил её пальцем Гурьев. — Я в тебя верю. Завтра после уроков — повторение с закреплением. Ну, ты чего?
— Ничего, — Даша посмотрела на него и исподлобья и ещё больше нахмурилась. — Ты можешь женщину ударить, да?
— Могу, — Гурьев метнул желваки по щекам. — Много чего могу, дивушко. Уж извини.
— Я… Я тебе не верю. Ты не такой, — тихо сказала Даша, кинув взгляд на прибалдевшего Шульгина. — Ты просто за меня испугался, вот и…
— Ну, и не без этого, — утвердительно опустил подбородок Гурьев. — Но это не принципиально.
— Принципиально.
— Хорошо, — Гурьев тоже нахмурился, но в этот момент в зал вошли Фёдор со Степаном.
Гурьев тотчас же этим воспользовался:
— Всё, дорогие. Давайте — Дашу в охапку, доставите до места, потом — по домам, на сегодня достаточно. Завтра после уроков — снова здесь. От Дарьи — ни на шаг. В школу и из школы, до особого моего распоряжения. Денис Андреевич. Вперёд, — он демонстративно кивнул Шульгину и повернулся к школьникам спиной, демонстрируя полное спокойствие и окончание аудиенции.
Когда дверь за ребятами затворилась, он посмотрел на Шульгина:
— Рот закрой, боцман. Сейчас все вороны туда слетятся.
Челюсти Шульгина сомкнулись с таким звуком, что Гурьев едва удержался от усмешки:
— Да ладно тебе.
— Э-эх! Заходи, кума, любуйся… Ну, ты и зверюга, командир! Это ж дети!
— Это дети. А жизнь не детская, Денис. Взрослая. Я бы даже сказал, чересчур, — Гурьев кивнул. — Ты давай, двигай, ребята ждут. К ним не приближайся, делай вид, что погулять вышел. Давай, давай.
Всё правильно, подумал Гурьев. И Денис, и дети были частичками того будущего организма, которому только предстояло ещё родиться. Конечно, Гурьев мог и сам сделать эту работу. И куда лучше неопытного в таких делах Шульгина. Но… Во-первых, ещё ничего не известно, сказал он себе. Во-вторых, нарушать принципы Оккама, а также палить из «Эрликонов» по мухам — занятие неблагодарное и малорезультативное. Пока пусть будет вот так.
Сталиноморск. 2 сентября 1940
Даша со своими телохранителями шли медленно. Еле плелись, можно сказать. Первым не выдержал Степан:
— Вот это да!
— Ну, — подхватил Фёдор. — Видал, как двигается?! Одуреть!
— Я его за руку взял когда — цепь якорная, а не рука, ёлы-палы! А что это такое вообще было?! Не бокс, не борьба…
— Самбо, наверное. Ещё и секретное какое-нибудь. Наверное, такое наши советники изучали, которых в Испанию посылали… Вот точно он в Испании был!
— С чего это ты взял?
— Или на финской. Он точно воевал. Такой… Точно.
— Дашка! А тебе он что показывал?
— Показывал, — Даша вздохнула и посмотрела на мальчишек. — Показывал…
— Ну, всё, — вздохнул Степан и закатил глаза. — Втюрилась. Ещё бы! Который раз в этом году?
— Не болтай чепухи, ладно? — тихо попросила Даша. И это так не похоже было на её обычную реакцию на подобное заявление, что Остапчик смешался и смолк.
— Не, он… Я даже не знаю… Что за тип, а? — покачал головой Сомов. — Разве такие учителя литературы бывают?
— А учителя чего такие бывают? — откликнулся Остапчик.
— Жизни, — сказала Даша и улыбнулась. — Такие вот учителя и должны быть. Давайте его нам в классные попросим. Серафима вечно болеет, да и вообще…
— Так он тебе и согласился, — проворчал Степан. — Дел у него нет, можно подумать.
— А какие у него такие дела? — удивился Остапчик. — Он же в школе?
— Какие-то есть у него дела, — Степан посмотрел на девушку. — Какие-то дела — непонятные. Он на месте не сидит ни секунды, и только старшие классы взял. Не знаю, что за дела. У такого… У такого обязательно есть дела. А учитель он — так, чтобы не приставали.
— Он учитель. Поэтому и дела.
— Нет, рассказывает он, конечно — заслушаешься.
— Не только. Он правда учитель. Настоящий. Вот увидите.
— А ты про дела что-нибудь знаешь?
— Нет.
— Врёшь!
— Я не могу. Я слово дала. Вы всё узнаете, честное комсомольское. Ну, потом…
— Смотрите, — Сомов толкнул Остапчика локтем. — Боцман… Денис Андреич!
— Где!?
— Да вон же… на той стороне…
— Даш, ты не бойся, — Степан дотронулся до её плеча. — Мы эту шпану — в два счёта! Без всякого самбо! Подумаешь!
— Я не боюсь. Это Гу… Это Яков Кириллович боится. Вон, ещё и Боцмана на всякий случай за нами послал.
— Ну, это он зря, — рассудительно произнёс Фёдор. — А почему Боцмана-то? Сам уж тогда пошёл бы.
— Нет, — тряхнула косой Даша. — Он может, но… Он всё может, вообще один, если знать хотите. Но это неправильно. Мы сами должны. Понимаете? Обязательно сами!
В голосе Даши звенела такая непоколебимая убеждённость, что юноши не нашлись, что ей возразить.
Пока Денис провожал детей, Гурьев тщательно проинспектировал спортинвентарь. Конечно, до тех условий, что он создал для себя на Базе, было куда как далеко, но перебиться можно. Он уже столько времени обходился без нормальной силовой тренировки — чтобы мышцы и связки гудели от напряжения — что ощущал от этого явное физическое неудобство. Он снял рубашку, надел на штангу блины, доведя вес до шести пудов, и принялся отжимать её из положения лёжа вверх короткими и частыми движениями.
Вернувшись на квартиру — домой, — он застал смущённого сытого Шульгина и дебютантку с компаньонкой, развлекавших боцмана баснями и какими-то сладкими коврижками.
— А ему вообще на диету садиться пора, — распорядился Гурьев. — Посмотрите-ка на этого циркового чемпиона — брюхо скоро до земли отвиснет. Что такое?!
— Раньше, Яков Кириллович, дородность считалась существенным признаком красоты, достоинства и богатства, — вздохнула Макарова.
Даша засмеялась, а Денис затоптался медведем:
— Так я пойду, что ли?
— Пойдёшь, только со мной.
Гурьев завёл физрука в свою комнату, усадил и кивнул:
— Я понимаю, что у тебя накопилось просто туева хуча вопросов, Денис. Ничего я тебе рассказать пока не могу. Наберись терпения — будешь мне хороший мальчик, всё узнаешь. В своё время.
— Ну хоть самое начало, — проныл Денис. — Да это ж невозможно, командир… Чтобы такие фокусы выкидывать — это надо… Да сам Поддубный так не умеет!
— У нас с ним разные школы, — усмехнулся Гурьев.
