Час новгородской славы - Посняков Андрей (электронная книга TXT) 📗
– Ой! – вскрикнула Маша, зарделась.
– Завел он мастерскую ткацкую, а прях не сыскать. Не просто так – за плату. Да при монастыре женском жить. У тебя пальчики долгие, проворные – как раз бы ему подошла. Да и для парня твоего дело найдется. У знакомца-то моего – кузня да мастерская замочная. Подмастерье рукастый нужен. Живет он хоть и небедно, да одиноко. Детушек Бог не дал, к старости некому и поддержать, в делах помочь. Ондрюша-то, говорят, замки делает?
– Делает. В учениках он у мастера Тимофея Рынкина, самого Анкудинова Никиты племянника.
– Вот и славно. Сделаю под старость доброе дело – и в монастырь. Иноческий постриг приму. По секрету скажу… Мать-то твоя, Фекла, горбуну-тиуну со Щитной хочет тебя отдать. Знаешь, горбуна-то?
– Как не знать! – Сердце Маши захолонуло от тоски. – То верно ли?
– Верно, верно. То мне сейчас только келарь Амвросий сказывал. Так поедете, с Ондрюшей?
– Поедем, батюшка! Куда хошь поедем.
– Так Ондрюша согласен ли будет?
– Согласен!
Ах, краса, прямо царевна греческая! Такую бы… Ладно, пока о том не время думать.
Митрий Акимыч поскреб бородку:
– Ты только матери не проговорись. Мы уж потом, как отъедете, сами все объясним, с Амвросием. Так что еще и благословенье ее получишь!
Благодарствую, мил человек!
Вот ведь попадаются на свете святые люди! А она-то, дура, как раньше об этом Митрии думала!..
Митря говорил что-то ласковое, пока возок ехал к Машиному дому, держал девушку за руку. Та тихо смеялась, не в силах поверить своему будущему счастью. Ну, пусть пока и не так люб Ондрюша, да парень хороший. Стерпится-слюбится.
Козлобородый Митрий теперь казался ей совсем другим – великодушным, благостным. И голос у него вовсе не дребезжащий – добрый, ласковый голос. Не видела Маша полуприкрытых веками глаз Митри – похотливых, жестоких, беспощадных.
Незадолго до того побывал он в доме у Феклы. Гостинцев привез детям, разговаривал долго. Сказывал, будто открылся в любви своей Маше и та не отвергла его. Говорил, что богат изрядно, что будет у него Маша, словно у Христа за пазухой, как и все Феклино семейство. Вот, правда, отец-келарь из монастыря Михалицкого сказывал, некий Ондрюшка-смерд, Никитки Листвянника сын, подговаривал Машу бежать. В Москву решили податься, чтоб не сыскать никогда было. Как бы не сбежала раньше времени, Маша-то.
– Ты, Фекла, о разговоре нашем ей не говори ничего. Так, присматривай иногда. А как что худое заметишь – сразу беги к келарю.
– К отцу Амвросию?
– К нему.
– Сполню, батюшка.
– Ну, Бог в помощь.
Вечером, вытянув ноги к горячей печке, сидел Митря на лавке, в старом доме покойного боярина Ставра. Не нашлось у боярина смелой родни, чтоб высудить дом и усадьбу у московского князя. Так и поселились в доме московские, да и Митря прижился. А вольготно без Ставра – сам себе хозяин! И все дворовые девки – твои!
Девки, значит… Хлопнул Митря в ладоши, слугу позвал:
– Эй, Максютка!
– Здесь, батюшка! – высунулся в дверь чернявый косоротый парень. Видно, в детстве порвали в драке рот, так и сросся, налево губами скособоченный.
– Собирайся. Засветло поскачете с ребятами. Сам знаешь куда… Скажешь, есть для Аттамира-мирзы товарец. Парень и девка. Обоим лет по шестнадцать. Девка – красоты неописуемой. Ровно царевна греческая. Самому бы оставил, да деньги нужны… Ежели возьмет обоих, отправим обоих. Ежели только девку, то… Ну, там видно будет. Скорее всего, парня порешить придется.
– Сделаем, батюшка Митрий Акимыч! Порешить – это мы враз, сам знаешь.
– На то вас и держу, смердов.
Над ночным засыпающим Новгородом вставала золотистая луна. Лаяли-заходились собаки во дворе усадьбы. За городской стеной воем отзывались волки.
Олег Иваныч устало посмотрел на заваленный бумагами стол. Новая должность куда как хлопотна. Прежний посадник, Епифан Власьевич, возиться с бумагами не любил и просто забрасывал их в огромных размеров сундук, безо всякой регистрации. Думал поручить потом дьякам, да благополучно о том забывал, о чем не особенно и печалился. Пес с ними, с бумагами.
Разобраться с подобным архивом оказалось делом трудным. Хорошо еще, помогал Гриша.
Вот и сидели они сейчас вдвоем, полуночничали. С утра намечался молебен. Потом – ливонское посольство. Потом – купцы-ивановцы. Потом… В общем, не продохнуть.
После вечерни – а они ведь с Гришей и туда не поспели, грешники! – заглянула Софья, поглядев на суженого, покачала головой да махнула рукою: сиди уж, разбирайся. Сегодня вечером обещались прийти новые подруги, из тех боярынь, с которыми Софья близко сошлась во время предвыборной агитации. Устроить небольшие посиделки, вспомнить девичество, заодно порешать, как ловчее провести через вече и Совет Господ закон о женском равноправии. Ну, хотя бы пока в вопросах голосования… Мужья на посиделки не пустят? Пусть только попробуют! Забыли, как горшки с кашей в головы летают?
Ульянку, кстати, тоже позвали, секретарем – решения новоявленного женсовета записывать. Гришаня только и посетовал, что прошлой ночью слишком уж мало читал Ульянке Аристофана. «Женщин в народном собрании».
Услыхав такое, Олег Иваныч засмеялся. Не просто засмеялся – захохотал:
– Ночью, Гриша, делом заниматься надо, а не книжки умные читать!
Гриша надулся, углубившись в бумаги. Аккуратно раскладывал в разные кучи, в соответствии с их принадлежностью. Уголовные дела – к уголовным, имущественные тяжбы – к имущественным, земельные – к земельным.
– А вот это не знаю, куда и класть. Глянь-ка, Иваныч. Вон, тут человек пропавший… И вон, тоже такая же заява.
– Складывай пока вон в тот угол, потом перечтешь и выпишешь общее.
– Какие красивые девки! – не отрываясь от чтения бумаг, заметил вдруг Гриша.
– Ты чего это про девок? Ульянки, что ли, мало?
– Да нет, – Гриша смахнул со лба прядь длинных волос. – Вот ты сказал выписать общее. Я и выписываю. И смотри, что выходит: все пропавшие – а тут уже восемь случаев за последние два года – красивые молодые девчонки. Одной шестнадцать лет, другой четырнадцать, третьей…
– И что, все красивые?
– Сейчас прочту описание. К примеру, вот…
– Ладно, верю. Только в чем тут странность-то? Мало ли мест для зарабатывания денег найдет себе красивая девушка? Если, конечно, наплюет на общественную мораль и нравственность.
– На что наплюет?
– На родителей и правила благочестия.
– А!
– Бэ! Из каких они все семей?
– Сейчас посмотрю… Гм… Похоже, все из бедных.
– Ну вот, я и говорю.
Олег Иваныч вытер со лба пот. В палатах было жарко натоплено. Подошел к окну из венецианского стекла, распахнул. С улицы ворвался свежий ветер и громкая ругань стражников. Олег Иваныч прислушался. Ругались, похоже, по-латыни. Гм…
– Слышь, Гриша, чего это они там расшумелись? Сбегал бы, посмотрел? Заодно голову проветришь.
Отрок недолго отсутствовал. Вернулся… в компании португальского дворянина Жоакина Марейры!
– Жоакин!!! Вот так встреча! Какими судьбами?! Блин, как же это по-латыни?
– Сик транзит глория мунди, – улыбнулся в бороду Жоакин. – Так проходит слава земная. Это я о сокровище.
– Ты его вывез наконец?
– Вывезли. Но без меня. Полагаю, некий хорошо известный тебе Касым…
– Не переживай, Жоакин! Думаешь, зря я так настойчиво приглашал тебя в Новгород? На Ладоге заложим верфь. Будем строить когги.
– Когги? – Жоакин Марейра презрительно хмыкнул. – Каравеллы! Только каравеллы, друг мой!
– Хорошо, каравеллы! Ты как здесь? Через Швецию или Литву?
– Через Литву. Ехал с купеческим обозом. Я ведь разорен – интриги конкурентов! Моя верфь в Порто описана и продана за долги. Работники разбежались. Долговая тюрьма неминуемо ждала и меня. Оставалась еще надежда на сокровище, но… На острове Святого Бернара я обнаружил только опустевший колодец. Нечем было даже расплатиться с капитаном судна, что я нанял. Хорошо, тот удовлетворился авансом и подкинул меня до Брюгге. Я продал все драгоценности, что были при мне, – перстни, цепочку, даже ножны. Вот, наконец, добрался. Скажу вам, сеньоры, это был нелегкий путь, очень нелегкий. Особенно в Литве и псковских землях. Несколько раз на нас нападали разбойники. О, сколько раз я вспоминал о твоей аркебузе!.. Кстати, она еще цела?
