Первый свиток. Император (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич (полные книги txt, fb2) 📗
Увы! Непомерному римскому честолюбию стало тесно в рамках закона и традиций. Государство долгое время поощряло в гражданах стремление к славе, почестям и такая политика приносила хорошие плоды и вывела Рим на первое место в мире; она же его ввергла в бездну произвола… Государство погружалось в пучину анархии, подобно судну, несущемуся без управления, так что здравомыслящие люди считали счастливым исходом, если после таких безумств и бедствий течение событий приведет к единовластию, а не к чему-либо еще худшему. Многие уже осмеливались говорить открыто, что государство не может быть исцелено ничем, кроме единовластия, и нужно принять это лекарство из рук наиболее кроткого врача, под каковым они подразумевали Помпея.
Красс давно уже решил низвергнуть Помпея, так же, конечно, как и Помпей его. После того как Луций Кассий Лонгин, которого любой из них в случае победы имел бы своим противником, показал, что готов принять высшую власть любого, кто оставит ему флот, Крассу, если он хотел быть первым, не оставалось ничего иного, как уничтожить того, кому первенство уже принадлежало. А Помпей, чтобы не допустить такого исхода, должен был своевременно устранить того, кого страшился. Но Помпей лишь недавно начал опасаться Красса, а прежде относился к нему с пренебрежением… Красс же в галльских войнах упражнял и себя и войско, и подвигами своими настолько увеличил свою славу, что она сравнялась со славой побед Помпея'*
* См. примечание в конце главы
Некоторое время все оставалось на уровне слухов и глухого недовольного ворчания одних совместно с веселым говором их оппонентов. Даже до драк между спорщиками не доходило. Однако против Красса и Лонгинов сплотились все ненавистники, от защитника старины и республики консерватора Катона до желающего самому стать диктатором Помпея, от противника триумвиров оратора Цицерона до орды мелких завистников. Они распускали слухи, что Красс не покорил галлов, а сам куплен ими и скоро приведет их, как Бренн, на Рим. Другие слухи гласили, что этот слух про галлов распускают приверженцы олигархов. Сенаторы, говорили сторонники этих слухов, завидуют покорителю Галлии, отомстившему за старинные римские обиды. Да еще и захватившим немалую добычу. Поэтому, говорили и Помпей перешел на сторону Сената. Ходили и вообще невероятные слухи. Говорили, что Рим падет во время очередного вторжения германцев. Защитить от которого может только войско, возглавляемое Помпеем, утверждали одни. Другие говорили, что Крассом. Но этот слух большинство граждан посчитало недостоверным, потому что где те германцы и причем тут эти два из трех триумвиров. Третьего из которых проклинал каждый пятый, не считая каждого третьего квирита. Потому что зерно в Рим не пропускал его флот. При этом проклинающий обычно не вспоминал о том, что, находясь в Британии, вождь флота лично этим руководить никак не мог. Как не вспоминал и о когортах Шестого легиона, осадивших главную базу флота. Что, надо заметить, вспоминали их оппоненты в первую очередь. Объявление о наборе в легионы первоначально ничего не изменило, разве что споры стали ожесточеннее, а слухи злее. Но когда стало известно, что сообщение с Галлией прервано по решению консулов, самым тупым и ленивым гражданам стало ясно, что войны не избежать.
Самыми же ярыми сторонниками новой войны оказались сенаторы. Открытые сторонники триумвира давно не посещали Сенат, скрываясь на своих виллах или в Мизенуме. Если же учесть, что из оставшихся сенаторов многие занимали у первого богача Рима деньги, то их энтузиазм становится куда более понятным. Долги теперь можно будет не отдавать, к тому же появился шанс поделить невиданные богатства Красса между победителями. Возможность поделить такие богатства, пусть даже не в монетах, но в римских домах, виллах, конезаводах и серебряных рудниках, вскружила не одну сенаторскую голову. О возможности неудачи почти никто не думал. Несмотря на успехи в Галльской войне, многие продолжали считать, что Красс намного уступает Помпею в полководческих талантах.
В отличие от патрициев и сенаторов-оптиматов, среди всадников сразу появилось несколько партий. «Старые» всадники, римское торгово-промышленное сословие, почти все оказались на стороне Красса, который имел деловые отношения либо с ними, либо с их партнерами или товариществами, и часто защищал интересы всадников в Сенате. Небольшая часть, конкурировавшая с Крассом либо его партнерами, поддержала оптиматов. Влившиеся в сословие после Союзнической войны италики — торговцы и промышленники в большинстве своем оказались солидарны со своими римскими коллегами, опасаясь власти оптиматов. А вот италики-землевладельцы, попавшие во всадники по имущественному цензу, распались на две почти одинаковые части. Одни поддержали оптиматов, из солидарности землевладельцев. Вторые предпочли остаться нейтральными. В общем, в сословии всадников царили разброд и шатания.
Зато среди римского небогатого римского плебса и пролетариев сторонников оптиматов, за исключением их клиентов, найти оказалось сложнее. Они-то хорошо помнили, кто предложил и добился принятия в Сенате законов о возвращении упраздненных при Сулле народных трибунов и возобновлении выдач хлеба беднейшим гражданам. Были, конечно, недовольные Крассом из-за его инсул, в которых им приходилось жить. Были и завидовавшие богатству, которое, как обычно считают такие люди, боги дали не тому и слишком уж много. Но даже противники триумвиров в ряды легионеров встать не спешили. Конечно, Помпей великий полководец, но ведь и Красс не прост. Побить галлов и германцев, да еще и захватить всю Галлию не проще, чем разбить Митридата. Понтийцы, конечно, не варвары и воевать умели, но германцы воюют не хуже, пусть и по-варварски. Рассказы о закаленные в боях с варварами — германцами воинах Красса быстро отбивали у многих квиритов, желавших записаться в воины Помпея, эти стремления. Впрочем, Рим большой и потому желающие заработать лишний сестерций нелегким воинским трудом встречались. Но добровольцев оказалось мало, а прибегать к принудительному набору ни Сенат, ни Помпей не решились.
Поэтому Помпей отправился в провинции, рассчитывая набрать латинян и успевших уехать из Рима ветеранов. В его отсутствие часть сенаторов пыталась добиться примирения Сената и Помпея с Крассом. В ответ на выступление сенатора Сульпиция Гальбы на эту тему высказался сам Марк Порций Катон.
— … попытка примирить обоих государственных деятелей — дело само по себе прекрасное, мудрое и как бы отвечающее интересам государства. Но на самом затеянное с дурным намерением и проведенное с тонким коварством. До появления триумвирата разделенные на две части авторитет и могущество, как правильно размещенный на корабле груз, выравнивали крен и поддерживали равновесие в государстве. С образованием триумвирата же авторитет и могущество сосредоточились в одном пункте и сделались настолько неодолимым, что способно опрокинуть и разрушить весь существующий от наших прадедов порядок вещей. Поэтому, сенаторы, не раздоры, не вражда этих государственных деятелей, а их объединение и дружба принесли республике первейшее и величайшее несчастье.* И разрушение этого порядка вещей есть благо, сотворенное богами для пользы и процветания республики… — дождавшись прекращения криков и оваций сенаторов, Катон продолжил. — Предлагаю назначить искреннего и верного сторонника Сената и народа римского Гнея Помпея Великого единственным консулом без коллеги с момента издания senatusconsultum (указа Сената)…
Окончание речи утонуло в сенаторов, принявших сказанное Катоном с радостью. Еще бы, в зале остались в основном те, кто Красса ненавидел или боялся. Предложенный же Катоном выход показался им наилучшим. Никто при этом и не вспоминал, что «верный и искренний сторонник народа римского» вместе с Суллой истреблял этот народ и гонял сенаторов, словно овец.
Известие об утверждении его консулом без коллеги Помпей получил в Кампании. Эта новость оказалась очень кстати, обрадовав Помпея, недовольного малым числом завербованных в Кампании рекрутов. Впрочем, особого успеха именно в Кампании он и не ждал. Он помнил, что в 411 году от основания Города Капуя, окруженная враждебными племенами, вынуждена была просить защиты у Рима. Римляне по достоинству оценили их добровольное присоединение и скоро кампанцы получили римское гражданство. Но, они не оценили столь высокой чести, продолжала считать римлян как на варварами и тяготилась вынужденной зависимостью от Рима. Едва в Кампании появился Ганнибал, Капуя перешла на его сторону. В благодарность за это пуниец пообещал после победы над Римом сделать город столицей Италии. И кампанцы поверили ему. За что после поражения Ганнибала были наказаны, а город заселен вольноотпущенниками и римскими колонистами. Но, как ни странно, новое население города переняло привычки прежних жителей и старалось как можно меньше участвовать в римской политике. Так что надолго задерживаться в Капуе Помпей не собирался. Проверил состояние осаждавших Мизенум когорт Шестого легиона и дождался новостей из Рима. Которые его порадовали.
