Флибустьер - Ахманов Михаил Сергеевич (книга жизни .TXT) 📗

На улице, покачиваясь и опираясь на Хенка, стоял Мортимер, вполне живой и даже с целыми зубами. Увидев Серова, он лязгнул челюстью, раскрыл рот и прохрипел:

– Кх-худа? В-веселье т-тохко начинается!

– На корабль, – сказал Серов. – А веселья с меня хватит. Я уже совсем веселый.

– Кх-как? А к ш-шухам?

– К кому?

– К шлюхам, – пояснил Хенк. – К девкам то есть. Здесь даже хранцузские есть, из вашего Парижу.

– И дорого берут?

– За двадцать песо можно сговорить.

– Атомные цены! – пробормотал Серов и повернул к причалу, где стояли шлюпки с «Ворона». В кошельке у него позванивали две последние монеты.

Ночевал Серов, как обычно, на шкафуте верхней палубы. «Ворон» был почти безлюден, команда спускала монеты в кабаках и веселых домах, а стерегли корабль три несчастливца, которых должны были сменить на утренней заре. Первым из них был турок Фарук, занесенный судьбой в Вест-Индию, где он из магометанства вышел и крестился, поскольку христианам дозволялось пить вино. Вторым – Рик Бразилец, крепкий, иссине-черный негр, родившийся уже не в Африке, а в португальских колониях по эту сторону океана. Он сбежал с плантаций то ли Параибы, то ли Пернамбуку [35] еще в далекой юности, прибился к буканьерам, был трижды или четырежды продан, пока не достался капитану Бруксу. Имени третьего стража, мрачного тощего ирландца, Серов не знал и выяснить тем вечером не мог – ирландец, раздобыв бутылку джина, вылакал ее и теперь храпел на квартердеке.

Под ним, в одной из крохотных офицерских каюток, тоже храпели. Боцман Стур, выполняя приказ начальства, запер Росано, снабдив квартой горячительного, и теперь винные пары, сопровождаемые утробными звуками храпа, циркулировали от итальянца к ирландцу. Рик с Фаруком, игравшие в карты, предложили Серову развлечься, но он отказался, сославшись на полное безденежье. Потом отнес сундучок в корабельную кладовую, велел индейцу ложиться, лег сам и через минуту заснул.

Сны ему виделись причудливые. Будто сидит он в кафе на Арбате с Шейлой Джин Амалией, одетой вполне по-современному, в блузку и мини-юбочку, и обсуждает планы на вечер: может, милая, закатимся к «Старому Пью», съедим цыпленка табака, а после – в бар Караччи, что на углу Лесной? Там три негритянки с Гаити стриптиз показывают, народ валит валом, и говорят, что всякое Москва видала, а вот такое – никогда. Шейла возит ложечкой в креманке, мнет мороженое и отвечает уклончиво – мол, какой интерес на негритянок смотреть?.. А что до стриптиза, так это можно устроить, но только не в баре, а в более интимной обстановке – ты ведь, дорогой, один живешь? Один, как перст, отвечает Серов и тянется облобызать ей ручку. Но нежная эта рука вдруг превращается в лапу с корявыми пальцами, и жуткая рожа Страха Божьего нависает над Серовым. Страх хрипит, сопит и начинает изъяснятся на каком-то странном языке, польском или украинском, а может, и русском, но с украинскими словами: «Пан, а, пан! Ты песюками не богат? Тряхни мошной, тачку возьмем и – геть-геть в „Славянский базар"! Щирый шинок, и рома там залейся! Выпьем чарку, и айда испанцев бить!» «Не могу, – отвечает Серов, огорченный исчезновением Шейлы, – никак не могу. Дела у меня, понимаешь? Должен лететь». – «Куды?» – «В аномальную зону, конечно». Страх мрачнеет, грозит пальцем: «Ох, хлопец, зря, зря… Жди беды!» «Беда уже случилась», – молвил Серов и проснулся.

Как оказалось, вовремя. Солнце поднималось над горизонтом, а на палубу «Ворона» взошел Уот Стур со сменной вахтой и озирал теперь корабль придирчивым взглядом. Осмотрел шкафут, шканцы и квартердек, мачты и реи со свернутыми парусами, покосился на турка и негра, на пробудившегося уже ирландца, на Серова и, разумеется, на индейского мальчишку. Поворочал башкой так и этак, нахмурился недовольно и ткнул в него пальцем:

– Людоед здесь откуда?

– Вовсе он не людоед, мастер Стур, – доложил Серов, быстро поднимаясь на ноги. – Мой индеец. Я его купил. Вчера.

Боцман пригляделся к парнишке.

– Он с испанского Мэйна [36] , с Ориноко, по татуировке вижу, а там все людоеды. Прочь с палубы, нехристь поганый!

Гордо выпрямившись, индеец ударил себя кулаком в грудь и вдруг заговорил на ломаном английском:

– Чичпалакан не кушать человеки! Зачем? Черепаха есть, рыба, ящерица… Человеки не нужен кушать, нужен, чтоб убивать. – Он подумал и уточнил: – Испанский человеки.

– Разбирается, отродье дьявола, – буркнул Стур. – И много ты убил испанцев?

Парень выставил два пальца. Ну и ну! Лихой юноша! – мелькнула мысль у Серова. Другая тут же ее догнала: врет, наверное, цену себе набивает – по внешности совсем дитя!

Он поделился этим соображением с боцманом, но тот, усмехнувшись, покачал головой.

– Какое дитя, придурок? Видишь, татуировка, кайман колечком на груди? Взрослый воин, и лет ему за двадцать. Эти, с Ориноко, невысокие и безбородые, только с виду сопляки, а дай им ножик, быстро печень вырежут.

Чичпалакан, переминаясь с ноги на ногу, растопырил пальцы и затряс ладонями.

– Нет, нет, не резать! – Он прикоснулся пятерней к плечу Серова. – Большой воин, хозяин! Взять мой от цлонг-чи, от злого, как ягуар! Чичпалакан рад. Чичпалакан показать дыру в земле.

Боцман внезапно насторожился. Его лицо, и так не слишком выразительное, закаменело, зрачки впились в индейца, будто тот не о дыре говорил, а как минимум о тайном кладе, зарытом Генри Морганом где-нибудь поблизости. Скажем, в саду губернаторской резиденции.

– Дыра? Что за дыра?

– Старый дыра, очень старый, – охотно пояснил Чичпалакан. – Испанский человеки доставать из нее такое. – Он показал на серебряное кольцо в ухе боцмана.

– Рудник! Рудник, клянусь мачтой и якорем! – пробормотал тот и повернулся к Серову: – Вот что, парень, с индейцем этим пусть капитан разбирается. Капитан и мистер Пил. У Пила тоже отличный нюх, где можно деньжат срубить по-быстрому… Эй, Бруно! – Стур махнул одному из новых вахтенных. – Приглядишь за людоедом. Накорми и отмой, а то больно уж грязен… Фарук, выпусти лекаря и тащи сюда! Ты, Эндрю, рожу сполосни и сопли подотри. Пойдете к губернатору.