Мурчание котят (СИ) - Агатова Анна (чтение книг TXT, FB2) 📗

Как сейчас, например.

Едва Дукс вошел в общий зал офиса, как Полит — его помощник по делам стейтов — выскочил из-за своего куцего столика и бросился наперерез, пытаясь первым попасть к проёму в кабинет и закрыть его своим тщедушным тельцем.

— Дукс, уважаемый! Гранд-шеф! Вам с голубем пришла почта от главы стей…

Фнорре и Свер, не дав договорить, ловко оттеснили Полита к его обычному месту и освободили проход.

— У гранд-шефа важный опыт сегодня, уважаемый. Здравствования тебе вечного среди Леса!

— Но!… — попытался выдернуть руки из крепкого захвата помощник.

— Никаких но, Полит, — прорычал угрожающе Фнорре, приближая свое грубое лицо. И прозвучало это так, будто он угрожал приложить его не кулаком, а сiлой, и ручался за плохие последствия. Свер, по обыкновению молчал. Но испуганный взгляд Полита, метнувшийся было к нему, спрятался за трепетавшими от ужаса веками — искать понимания или помощи у этого подручного гранд-шефа было бесполезно.

И пожилой помощник обмяк, перестав сопротивляться.

— Вот так-то, — оба подпевалы Дукса одновременно отпустили старика. Огромная ручища Свера — он был самым крупным из троицы — ещё и нежно коснулась плеча Полита, будто стряхивала невидимую пушинку. Тот дернулся и сжался в комок.

Фнорре хмыкнул, отпустил руку нервного помощника и ушел вслед за Свером за перегородку, закрывавшую проход в кабинет. Он, правда, давно перестал быть кабинетом. Теперь это был просто проход в лабораторию самого главного шефа планеты Лес.

Глава 3. Эрвин

Эрвин проснулся как от толчка. Только что спал, но открылись глаза и — ни одного воспоминания из сна, ранний зелёный свет из окошка заливает комнату, над головой знакомый потолок. Каждая жилочка огромного листа гигантского клёна как родная, складывается в рисунок — вот большой самолёт раскрыл пасть, из неё торчит полусъеденный детёныш. Или это мелкий дракончик. Вот кувшин с крышкой, слева — россыпь звёзд.

Каждый день перед глазами эти рисунки, видены множество раз. Бесконечный, утомительный миллион раз. Всё знакомо до зубовного скрежета, и так же до скрежета ненавистно.

Эрвин скривился.

Пожелать бы кому-то доброго солнца над Лесом, доброй воды. Пожелать бы, да рядом никого. Новый день в одиночестве. Обычный, привычный, как тысячи прошедших.

Вздох оборвался на середине — что-то тяжёлое упало сверху, запечатав дыхание, забив мехом рот и нос, перекрыв кислород тяжёлой тушей. Секундное замешательство, и опытный воин и охотник понял, чья шерсть залепила рот и лицо. А раз так… Резким движением обхватил зверя, одновременно переворачиваясь и подминая под себя Арту. Прижал её всем весом к кровати, и в живот ему вонзились острые рысьи когти — зверюга отчаянно отбивалась задними лапами. Пришлось прижать ещё сильнее, да, видимо, перестарался — у наглой кошачьей морды что-то хрустнуло, послышался тонкий, придушенный визг.

Эрвин ухмыльнулся и ослабил хватку. Смешная! Неужели до сих пор верит, что может его застать врасплох? Что он не среагирует? Жаль, конечно, если помял немного, но зато запомнит.

— Эй ты, старая самка цуккана! — Эрвин привстал и вытащил из-под себя подвывающую страдалицу за загривок.

Она извернулась, пытаясь цапнуть за руку, но, потерпев неудачу, обвисла мешком, посмотрела укоряющее и отвернулась. Обиделась, наверное. Выглядела повисшая рысь забавно, словно котёнок-переросток: свесив лапы, отвернув морду и подметая пушистым хвостом пол.

— Ты мне ещё пообижайся, цукканово отродье! Прыгаешь мне на брюхо, когти пускаешь в ход и думаешь, не получишь отпора?

Арта только сильнее дернула хвостом, но лобастую голову так и не повернула.

— Ладно, прощаю, — проявил Эрвин великодушие и отставил большущую кошку в сторону, — давай сделаем зарядку и пойдём завтракать.

Эрвин одним прыжком выскочил из кровати, влил каплю сiлы в постель, и та мигом пришла в порядок — колонии пушистых бактерий очень любили сiловую подпитку. Эрвин вздохнул. Он как добрый хозяин всегда подкармливал свои растения и животных, не жадничал. Да и сiлы у него было на двоих, а тратить некуда.

Вздохнул, покрутил шеей разминаясь и упал на пол.

Перекат, стойка на лопатках, мостик. Покрутиться на голове в одну и в другую сторону. Вскочить, пара выпадов против невидимого противника. Упор лёжа, стойка, отжимания. Примерно на двадцатом на спину осторожно забралась Арта, балансируя при движениях хозяина и вцепляясь в его одежду острыми когтями.

Эрвин улыбнулся и сморгнул пот, продолжая упражнения — он знал, что рысь не обиделась по-настоящему, а рысь знала, что хозяин не по-настоящему сердился на неё. Это был их привычная игра, за которую человек был благодарен своей питомице.

Иногда, как сегодня, он думал о том, как начиналось бы его утро, если бы Арта не держала бы его в тонусе своими внезапными нападениями. Как было бы тоскливо открыть глаза и увидеть знакомый до боли потолок, хоть и ни в чём не виноватый, но ненавидимый глухой, придушенной ненавистью, увидеть в большом окне знакомый зеленоватый свет Звезды, проникающий через зелень родного Леса. И не радоваться всему этому, лежать на упругой пене колонии постельных бактерий и раскисать от жалости к себе, от безделья, от одиночества.

А иногда, после очередного утреннего нападения, Эрвин размышлял, пытаясь найти систему в этих наскоках. Зверушка иногда изобретала что-то новое, а иногда использовала уже опробованное раньше. Как она выбирала, с какого способа начать день, было непонятно. И сколько Эрвин ни пытался предугадать, ещё ни разу не преуспел.

Окончив зарядку, прямо так, с рысью на спине, пошёл к душу. Зверь, поняв, куда направляется, мягко и неслышно, несмотря на свой немалый вес, соскочила на пол, подошла к лестнице с явным намерением спуститься и мяукнула-проскрежетала, с укором глядя на человека. Мол, пока ты тут балуешься, капризничаешь, тратишь воду, бедная рысенька умирает с голоду. Села и выразительно глянула вниз, а потом перевела вопросительный взгляд на человека.

Но Эрвин только улыбнулся и нырнул за загородку душа. Дёрнув за висюльку, стал под прохладные, освежающие струи. Сначала это было приятно, но вода всё лилась и лилась, оставаясь всё такой же прохладной.

Нос, уши и руки стали мёрзнуть. И, хотя брюхо душевого зверя почти уже не свисало из отверстия в потолке, воды в полостях было всё ещё много. Было жалко терять столько ценной влаги, и потому расточительный хозяин влил целую струйку сiлы в душевого. Тот довольно хрюкнул и содрогнулся, а вода заметно потеплела, и Эрвин под конец даже согрелся .

Собирая лишнюю влагу с тела большим куском улиточного молчала, он вспоминал те времена, когда душевой зверь был совсем маленьким. Тогда воды едва хватало умыться и набрать кувшин для питья на весь день. В груди у Эрвина зашевелилось что-то теплое и пушистое.

Когда друзья только-только привезли двоих душевых зверей, они был маленькими, с ладонь взрослого мужчины. Это вынули из корзины и его глаза-щелочки подслеповато смотрели на непонятный мир, большой рот чмокал толстыми губами, а сам сонно тянулся к Эрвину, взмокшему после пробежки по Лесу, своей влажной кожей заставляя малютку волноваться.

И отверстие тогда в крыше сделали маленькое, чтобы рыхлая полая тушка не могла провалиться внутрь. А теперь? Раздобрел водяной — на полкрыши разросся, и воду льёшь-льёшь, а она всё не заканчивается. Хорошо, что кухонный водяной так не вырос.

Эрвин боролся с жалостью к животным. Разум твердил, что перекармливать их сiлой — и младенцу известно — не на пользу, это баловство. А не мог пройти мимо и не угостить каждого. А всё оттого, что вполне представлял, насколько была бы безрадостна жизнь без них.

Мелькнула рациональная мысль искупать Арту, но пришлось отказаться от неё как от недружественной — страдающая кошачья морда, заглянувшая в душевую из-за перегородки, и новый скрипучий, наполненный укоризной крик напомнили одному медлительному человеку о его жестокости.