Учитель. Назад в СССР (СИ) - Буров Дмитрий (книги без сокращений .TXT, .FB2) 📗
М-да, время давно изменилось. Не сказал бы, что в лучшую сторону. Вместо созидательного духа, который когда-то витал в воздухе, пришли эффективные менеджеры, которые только и могут оптимизировать и сокращать. В голове одни деньги и прибыль. Не понимают дефективные: настоящая эффективность — это не цифры на бумаге. Это дело, которое должно служить людям, чтобы оставить свой след в истории.
А какой след могут оставить после себя нынешние эффективные менеджеры, если они заняты только собой? Из эффективных умений в них только способности к пожрать, поспать и потрахаться. Хотя в последнем я очень сомневаюсь, если брать во внимание демографический кризис в целом по стране.
— Извините, вы не могли бы мне помочь? — приятный женский голос вырвал меня из круговерти моих привычных размышлений.
— Что? — я повернул голову и встретился глазами с самыми синющими глазами.
— Извините, вы не могли бы мне помочь, пожалуйста, — застенчиво попросила синеглазка.
— С удовольствием, милая барышня, — с улыбкой ответил я.
На долю секунды из глаз девушки пропала доброжелательная улыбка, вместо неё появилось недоумение. «Неужели глупышка подумала, что старый дед с ней заигрывает? Ну не женщиной же мне её называть, — хмыкнул про себя. — Или она из этих… из феминисток?»
Я вопросительно смотрел на девчонку, ожидая продолжения. Синеглазка вернула улыбку на место, мило зарумянилась и попросила помочь снять сумку с полки.
— Безрукая нынче молодёжь пошла, — ни к кому не обращаясь, фыркнула Шапокляк.
— И не говорите, — поддержала её соседка, ревниво поглядывая в сторону синеглазки в ярком сарафане, открывающем округлые аппетитные колени.
Не обращая внимания на каркающих ворон, я доброжелательно улыбнулся девушке, поднялся с места одновременно с соседкой. Синеглазка пропустила меня и стояла рядом, дожидаясь, когда я сниму с полки аккуратную ярко-красную дорожную сумку.
Рядом с сумкой лежал мужской коричневый портплед, старомодный, с хлястиком и жёсткой застёжкой. У меня имелся похожий. Вместительный, немаркий, непромокаемый. Отличная вещь советской промышленности.
— Ну что там? — заволновался бархатный контральто где-то в районе моей подмышки.
— Что? — переспросил я, тупо глядя на мужскую руку, пальцы которой крепко вцепились в ручку женской сумки.
— Сумку снимите, пожалуйста — мягко напомнила синеглазка и тут же взволнованно уточнила. — Вам плохо?
— Что? Нет, всё хорошо, спасибо, — пробормотал я, спустил сумку, передал её с рук на руки соседки, развернулся и пошёл в хвост самолёта, в туалет. Если я не ошибаюсь, там должно быть зеркало.
— Спасибо, — донеслось мне вслед, но я не ответил. Перед глазами стояла моя рука, которая выглядела как рука чужого человека, лет на сорок меня моложе.
— Извините, — пробормотал я, едва не сбив с ног бортпроводницу в непривычной для моего времени форме. Но это же мои галлюцинации, не так ли? Значит, в них возможна любая одежда и любое время.
«Это ведь галлюцинации, да, Сан Саныч?» — задал я вопрос своему отражению.
И оно мне ответило, глядя на меня светло-карими глазами, улыбаясь растерянной улыбкой: «Тогда почему в твоих галлюцинациях ты выглядишь как совершенно другой человек? Почему ты не выбрал образ себя молодого?»
— А хрен его знает, — выругался я вслух, открыл кран, сполоснул лицо, утёрся ладонью и снова посмотрел на себя в зеркало. — Ну, что, Сан Саныч, доигрался? Говорил тебя умный доктор: поезжай-ка ты, Саныч, в санаторий. И даже путевочку предлагал по сходной цене. Так нет же, всё молодого из себя корчил. Докорчился… Инфаркт миокарда — вот такой рубец… И коматозный бред… По-другому я тебя объяснить не могу…
Я потыкал в зеркальное отражение. Указательный палец ткнулся в гладкую прохладную поверхность. Юноша внутри зеркала тыкнул в меня, растерянно любуясь молодой ухоженной физиономией, с непослушным вихром, волевым подбородком, спортивной фигурой, облачённой в рубашку с пиджаком.
— Пиджак… — я уставился на отражение — Пиджак — это хорошо. В пиджаке могут быть документы. Пусть морда другая, но имя-то я не мог себе выдумать, — бормотал, обхлопывая себя по вполне приличного клифта в поисках карманов.
Карманы оказались на месте. Я сунул руку во внутренний, надеясь на то, что вместо документов не вытащу какого-нибудь кролика. Сразу станет ясно, что глюки продолжаются, я вернусь в салон, усядусь на сове место, усну и проснусь уже в нашей местной больничке. Пусть даже в реанимационной палате, но проснусь в своём кряжистом теле, с мозолями на ладонях, с пожелтевшими от табака зубами, с седым бобиком на голове.
Пальцы нащупали прямоугольное нечто, совершенно непохожее на кролика. Ладно, была не была. Семь бед, один ответ. Быть или не быть. Курочка по зёрнышку… Так, Саныч, это из другой оперы! Вдох-выдох. Выдох — сдох. Сдох? Нехорошая мысль, отставить!
«Хорошо бы Уставчик почитать», — мелькнула мысль. Но в руках оказался простой советский паспорт с обложкой тёмно-зелёного цвета. С фотографии на меня таращился молодой пацан с тощей шеей, с перепуганными глазами.
Ещё одним документом оказался военный билет. «Молодец, в армии служил», — мысленно похвалил я. Хотя в советское время от армии редко косили. Не служил, значит, не мужик.
С военного билета смотрел тот же парнишка, но уже обритый наголо. Егор Александрович Зверев. Зверь, стало быть.
Зверев, Зверев… Не знаю никого с такой фамилией. Откуда она взялась в моей голове? Я уткнулся лбом в прохладное стекло, прикрыв глаза. Какие-то чересчур правдоподобные галлюцинации получаются.
— Товарищ, с вами всё в порядке? — раздался строгий женский голос после аккуратного стука в дверь.
— Да… — сиплым голосом отозвался я.
— Не задерживайте, товарищ, — требовательно велела женщина, судя по всему, бортпроводница.
— Да-да, выхожу, — пробормотал я, сунул документы в боковой карман и наткнулся на хрусткую бумагу.
Хотел было достать, посмотреть, что ещё нашёл, но в двери снова постучали. Я ещё раз ополоснул лицо и вышел. В туалет тут же просочилась недовольная мамаша с девочкой-толстушкой в кудряшках, перепачканная шоколадом. Дверца хлопнула, громко выражая недовольство женщины.
— Товарищ, с вами точно всё в порядке? — уточнила девушка в униформе советской авиации.
— Да-да, спасибо, — пробормотал я.
«Товарищ… надо же… Не припомню, когда меня так называли в последний раз».
Я вернулся в салон, молча закинул саквояж соседки на верхнюю полку. Кивнул, принимая благодарное «спасибо», протиснулся на своё место, закрыл глаза и затихарился, пытаясь переварить найденные документы и прочую абракадабру вокруг меня.
Синеглазка немного повозилась в своём кресле, но всё-таки постеснялась заговорить со мной. Вздохнула и затихла. Видимо, специально ждала меня, чтобы познакомиться. Или просто недовольный мужик с усами отказался ей помочь. Ну да ладно, это дело десятое. Тут бы со своей головой разобраться, куда там с чужими мыслями и чаяньями.
Так, Саныч, если предположить в порядке бреда, что всё вот это не бред: салон самолёта ТУ-104, девушка в сарафане по моде моей юности, дама с халой на голове, пацанёнок с пожарной машинкой образца чёрт знает какого советского года. Тогда что это? Жизнь после смерти? Фантазии умирающего мозга?
Я таки утонул, спасая Тёмыча из реки? Или всё-таки сердце прихватило и сдох уже на берегу, перепугав пацанёнка? Интересно, кто возьмёт на себя поминки? Военкомат? Или соседки? Эх, Валентина Сергеевна расстроится, у нас с ней только-только шуры-муры обрисовались, а я взял и сбежал практически из-под венца. Хотя какой там венец в нашем-то возрасте…
Возраст.
Я открыл глаза, положил рук на колено и стал её незаметно разглядывать, чтобы соседка не сочла меня за совсем уже сумасшедшего. Чужое тело, тут ошибки быть не может. Руки крепкие, молодые, да и кость, структура другая. У меня кость шире и загар огородный. А тут явно интеллигент в каком-то поколении. Хотя в армии служил, уже не безнадёжно.
