Лихие. Авторитет (СИ) - Вязовский Алексей (читать книги полные TXT, FB2) 📗
— Ясно.
Мы уже выруливали к вокзалу, как Профессор произнес:
— Компас откинулся. Выпустили из СИЗО, условку в суде получил.
— За бабки?
— Думаю, да.
— И что? Хочет общак обратно?
— Заводил базар. Но воры сказали, пока подождать.
Вот не зря я Профессора с зоны выкупил!
— Правильно сказали.
Отдавать бабки из банка мне совсем не хотелось. И так Йосик все уши прожужжал, что в холдинге с какой-то там «ликвидностью» все херово.
— И что Компас? — спросил я.
— Напился с горя, — хмыкнул Профессор. — Сели играть в очко. Так он Северянину проиграл Адлер, представляешь?
— А он был смотрящим за городом? — удивленно посмотрел я. — Не знал.
— Вот именно, что был! — скривился Профессор. — Эх, куда молодежь катится?
— Рыжик, я тебе большущую премию выпишу! Размером с Эверест!
Настя догадалась выбить для нас у моего знакомого партийного организатора Кобелинского отдельное СВ в поезде Жирика. А еще купе для охраны. То есть поедем как белые люди. Ибо «черные» люди — всякие лдпээровские агитаторы — ехали в банальном плацкарте. Таких вагонов было сразу пять штук в поезде.
— Ох, Сергей Дмитриевич, вы все обещаете! — Настя кокетливо мне улыбнулась, поправила миленький синий платочек на шее и начала выкладывать на стол из сумки всякую домашнюю снедь. Ну, классика жанра просто — вареные яйца, курица-гриль, огурчики, помидорчики… В этот натюрморт я добавил бутылку коньяка — Арарат пять звездочек. Спасибо Профессору. Сам я просто не успел купить. А он еще отгрузил мне сигар из своих запасов. Впрочем, я снова бросал курить и решил спрятать их подальше.
Поезд тронулся, начало очень быстро темнеть. Зима все ближе, день все короче. Я сходил поручкался с Жириновским, поприветствовал «Кобеля». Политики уже свернули пробку с бутылки водки, ослабили галстуки. Ну и мне пора.
Вернулся в СВ, а там… Рыжик переоделась. Теперь на ней коротенький розовый халатик на поясочке, а под ним — только черные чулки. Край которых вылезает из-под полы. Ее волосы огненным каскадом падают на плечи. Рыжие, блестящие, такие живые, что хочется провести пальцами по ним, почувствовать их текстуру. Зелёные глаза смотрят на меня из-под длинных ресниц, а на губах полуулыбка — чуть скромная, чуть игривая, будто она знает о мире что-то, что недоступно другим. Я снимаю пиджак, дергаю узел галстука.
— Ну что, Сергей Дмитриевич, вы довольны своим политическим вояжем? — спрашивает Настя, обводя пальцем край коньячного бокала. И откуда только их взяла?
Ее голос звучит спокойно, но интонации — это скрытый призыв.
— Доволен, — отвечаю, откидываясь на спинку дивана. — Хоть и везет меня Владимир Вольфович в качестве ходячего кошелька.
Рыжик чуть смещается назад, из-за чего ткань её халатика поднимается ещё выше, обнажая тонкую полоску кружева. Взгляд мой невольно скользит ниже, и я чувствую, как напряжение во мне нарастает. Рыжик замечает это и добавляет с той самой интонацией, которая выводит из себя:
— Вам ведь отдыхать некогда, Сергей Дмитриевич. А без меня… и вовсе сложно?
Чтобы отвлечься, беру бокал с коньяком — боже, какая амброзия! — после чего набрасываюсь на еду. Утром не завтракал, все эти разборки с паленкой… Так и до язвы недалеко.
Насытившись, разливаю еще коньяка и все-таки закуриваю сигару. Хоть и обещал себе…
— Сергей Дмитриевич, а можно мне попробовать?
Настя краснеет, протягивает ко мне руку.
— Ну, попробуй. Только не затягивайся!
Разумеется, все заканчивается кашлем и слезами из глаз. Гаванская продукция — она такая… крепкая! Отбираю сигару, сажаю Рыжика к себе на колени.
— Ой, а дверь закрыта?
Настя решает поиграть в недотрогу. Убирает мою руку с коленей, пытается задернуть шторки на окнах. Но стоило ей привстать и наклонится… Мы тут же оказываемся в постели.
Собственно, это была самая приятная часть нашего вояжа, после которой начались суровые политические будни. Я вот и не знал, что политика — это подкуп ментов на уровне сержанта, раздача бухла местной синеве и последующее битье морды ей же. Но это уже после того, как она окончательно потеряет берега. Я раньше представлял себе политику как-то иначе, более возвышенно, что ли. Бюджеты, листовки, митинги…
Я, сильно оторвавшись от земли за последний год, подмечал то, чего не было еще совсем недавно. Например, как стремительно спиваются мужики. А поскольку пили сейчас всё что угодно, кроме хорошего алкоголя, то остатки крыши уносило парами спирта так далеко, что ее и найти было невозможно. Некоторые персонажи, попавшиеся мне в Туле, производили впечатление откровенно полоумных. Проблески мысли на их пьяных рожах если и появлялись, то в незапамятные времена, то есть года-два назад. А ведь это рабочие с заводов, еще совсем недавно нормальные, в меру выпивающие мужики. Что же сделал с ними стресс от потери земли под ногами и ядовитое бухло! Я ведь пропускал мимо ушей, когда мне об этом рассказывал Троллейбус. Еще совсем недавно в любом колхозе около правления сидели все местные алкаши. Сидели, как птички на проводах, ожидая председателя, как явления Христа народу. Он давал им мелкие поручения и расплачивался самогоном или суммами в объеме бутылки. А теперь эти бухарики исчезли, и даже дров нарубить старухам стало некому. Куда они подевались? Кто-то подох, выпив паленой водки, у кого-то отъехала печень после клея БФ, намотанного на сверло, а те, кто помоложе, и вовсе пересели на наркоту. Шайки опустившихся людей шныряли по едва живым советским предприятиям, разоряли их до конца и тащили металл в скупку, чтобы убиться на пару дней. А еще им могли дать денег и пригнать на митинг. И тогда становилось совсем весело, прямо как сегодня…
На второй день поездки я всерьез начал подозревать, что Вождь решил сэкономить на охране и взял меня, потому что пронюхал, что я КМС по боксу. По крайней мере, я давненько не тренировался так интенсивно. Хорошо, что хоть костюм от Армани снял и снова надел кожаную куртку, кроссовки и джинсы. Вот она — униформа политика, который решил покорить провинцию.
— Коммунисты развалили…! Проклятые демократы разворовали…! — надрывался Владимир Вольфович на вокзальной площади, куда притащили гору ящиков и сделали импровизированную трибуну.
Стадион, где он должен был выступать, внезапно закрыли, и его охраняла милиция. Нам показали от ворот поворот, а потому колоннада Московского вокзала Тулы как нельзя лучше оттеняла образ пламенного борца с режимом. Не хватало только броневика, и я даже расстроился. А ведь можно организовать. Говно вопрос. Заплатим воякам и пригоним БТР.
— Настя, запиши, — сказал я Рыжику, которая сноровисто вытащила блокнот и карандаш. — В Воронеже пригнать Вольфовичу БТР. Там штаб армии есть. Они дадут.
— БТР? — недоуменно захлопала ресницами Настя. — К-какой БТР?
— Военный, — отрезал я. — Видишь, как его несет? Непременно нужен броневик!
— Я поняла! — расцвела в улыбке секретарша и прыснула в кулак.
А митинг всасывал в себя людей, словно водоворот. Толпа втягивала всех, кто шел мимо, всех, кто ехал на автобусе и, конечно же, тех, кто знал, что сам Жириновский приедет в их город и даст жару. И он его давал. Я в жизни не видел, чтобы кто-то нес такую вдохновенную ахинею второй час и держал людей в трансе, как удав Каа бандерлогов. А ведь я чего-то не понимаю… Вспомнилась одна книга, которая еще не написана. Там один персонаж спрашивал у другого, что такое зарука. А тот долго припоминал и посоветовал спросить об этом не у него, а у тех людей, для которых произносилась речь. Мол, если ты говоришь с массой, совершенно необязательно самому понимать значение сказанного. Достаточно и того, чтобы тебя понимали другие. Оратор просто должен отразить ожидания толпы. И Жириновский их отражал, заводясь сам и заводя других. А ведь я тогда подумал, что автор — псих, раз пишет подобную чушь. Не бывает таких людей. Ан нет, еще как бывает. Вот же они, жадно вытянувшие шеи, впитывающие каждое слово, вылетающее вместе со слюной изо рта самого яркого политика девяностых.
