В когтях неведомого века - Ерпылев Андрей Юрьевич (читать книги бесплатно .TXT) 📗
– Покойник? – спросил сам себя Леплайсан, поскольку Георгий прислонился плечом к стене, будучи на грани обморока. – Нет, вроде бы дышит… Только редко-редко… Сколько же он так сидит?
Судя по тому, что плющ кое-где пророс сквозь ветхую одежонку алебардщика и даже через мохнатую от ржавчины кольчугу, времени утекло немало.
– Ладно, не будем его трогать…
В коридорах замка спящие охранники и слуги стали попадаться чаще, особенно по мере продвижения к центру. Кто-то спал, по-детски подложив ладонь под щеку, кто-то прислонился к стене, сидя или стоя… Поварята спали с подносами, полными давно истлевших костей какой-то птицы или мелких животных, вроде зайцев, и с бутылями высохшего вина, военные сжимали ржавое оружие, псари уютно прижимались к бокам своих собак, сгрудившихся вокруг, кот дрых, положив лапу на посапывающую мышь… Сон скосил людей и животных там, где застал их. Леплайсан и Жора подавленно молчали, стараясь не задевать неподвижные тела, через которые то и дело приходилось переступать…
Пиршественная зала напоминала московский вокзал одного из южных направлений в период летних отпусков. Люди, на нарядах которых сквозь толстый слой пыли то и дело тускло проглядывало золото галуна или посверкивал самоцвет, лежали вповалку на полу, сидели, опустив головы на сложенные руки, за огромным столом, некогда ломившимся от яств, а теперь напоминавшим развороченную помойку, подпирали стены с затянутыми паутиной гобеленами. Особенно величественное впечатление производил могучий седобородый мужчина, словно сошедший с игральной карты, изображающей короля червей, который сидел рядом с миниатюрной миловидной женщиной, прислонившейся к его плечу, во главе стола в кресле с высокой спинкой. В правой руке он, словно скипетр, все еще сжимал огромную вилку с насаженным на ее зубья скелетиком какого-то мелкого существа, а в левой, как державу, – пузатый кубок, украшенный каменьями. Рассыпавшиеся по плечам волосы здоровяка скреплял узкий золотой обруч с зубчиками, напоминающий корону.
– Герцог Карамболь! – выдохнул благоговейно Леплайсан, останавливаясь в нескольких шагах от спящего, и медленно осенил себя крестным знамением. – Так, значит, не все врут легенды…
– К сожалению, не врут… – раздался в мертвой тишине, царящей под спящими сводами, мощный бас, исходящий, кажется, отовсюду…
– Как же все это все-таки произошло?
Здоровенный, косая сажень в плечах, единственный живой (или хотя бы бодрствующий) обитатель этого царства забвения отвел друзей в свое жилище, по контрасту с запустением спящего замка казавшееся веселеньким будуаром.
Нужно сказать пару слов и об этом колоритном персонаже…
Нет, сначала ответьте, как вы сами его представляете?
Наверняка вам видится здоровяк в расшитом колете и плаще, – ухоженная эспаньолка и закрученные усы, берет со страусовым пером… Словом, тот же типаж, с которыми вы сплошь и рядом сталкивались на страницах этого повествования. Точно? Да?
Нет.
Не угадали вы: один-ноль в мою пользу…
«Неспящий» больше всего напоминал Малюту Скуратова, как того представлял Георгий по школьным учебникам и упоминаниям в литературе, – кряжистый мужик лет шестидесяти, стриженный «в кружок» и с широкой окладистой бородой. Кафтан, правда, был вполне интернациональный (при желании его можно было принять за русский, но подобные Жора встречал и на местных обывателях, видно перенявших моду у «монголов»), зато сапоги за французские принял бы только слепой. Слишком уж эти красные сафьяновые, расшитые узорами, да еще с загнутыми носами, «прохоря» не походили на местный фасон, что со шпорами, что без оных. Одним словом: свой среди чужих. Или наоборот?..
Мужик порылся в каких-то шкафчиках и грохнул на стол слегка початую четвертную бутыль мутноватой жидкости и три золотых, украшенных самоцветами, кубка. Судя по шалому блеску в медвежьих глазках под кустистыми бровями, одиночество уже так заело этого затворника, что он выпил бы и с чертом, забреди тот невзначай в сонное царство. Черт присутствовал (чрезвычайно оживившийся при виде выпивки Леплайсанов «придаток»), значит, повод был…
Первых три кубка пропустили молча, налили по новой и снова причастились.
– Так как же все это произошло? – решил прервать затянувшееся молчание Георгий, чувствуя, как добрый самогон (не чета паленому трактирному «кальвадосу») горячей волной струится по жилочкам, поднимая тонус… Я сказал «тонус», а не то, что вы подумали.
«Малюта» пожал плечами и, легонько брякнув «стаканом» по сосудам собутыльников, выпил. Было очевидно, что до той кондиции, когда отшельника пробьет на откровенность, досидят далеко не все…
– На чем ставишь? – правильно сориентировавшись, задал вопрос «по теме» шут, занюхивая ядреный «клопомор», за неимением лучшего, зеленым хвостиком, свисавшим со шляпы. – На свекле или на сахаре?
– На винограде да на яблоках… – скривился «опричник», мастерски расплескивая но новой. – Где тут доброе сырье возьмешь? Край географии, одним словом…
– А какая перегонка? – Вопросы Леплайсана выдавали близкое его знакомство с самогоноварением, тоже, видимо, принесенным в страну галлов пресловутыми «монголами».
– Двойная… А очищаю дубовой корой.
– Добро… А еще известь способствует.
– Нет, мне не нравится. Во рту вяжет потом. По мне уж лучше дубок.
Выпили по новой. Арталетов почувствовал, как у него с временной непривычки к чему-либо более крепкому, чем фалернское, вернее, отвычки, слегка «поехала» голова. Без закуски все-таки, да с устатку…
– Чего ж мы так, под рукав? – спохватился мужик и зашарил по сусекам в поисках съестного. – Сейчас найду чего-нибудь закусить… Зеленому тоже наливай, – бросил он через плечо.
Если загнувшийся дугой сыр, густо поросший плесенью, твердую, как подметка, солонину и железобетонные сухари можно было назвать закуской, то ее должно было хватить надолго. Кстати, попутно с этими муляжами продуктов появилась вторая четверть, уже полная под завязку.
– Давно из России?
– Да уж четверть века, почитай… – Выпив, затворник стал разговорчивее, но каждое слово из него по-прежнему нужно было тянуть клещами.
– А звать тебя как? – поинтересовался порядком захмелевший Жора, оставив попытки отгрызть от куска ветчины хотя бы кусочек – зубы дороже.
– Иваном… – протянул «Малюта», отнимая мясо и ловкими ударами острейшего, как бритва, засапожного ножа разрубая кусок на тонкие ломти, вполне годные к употреблению после отбивания чем-нибудь тяжелым и тщательного пережевывания.
– Не царевичем случайно? – включился Леплайсан, как ни в чем не бывало хрупающий сухарем, напоминающим по твердости точильный камень, и угощающий крошками чертика.
– Почему случайно? Я и был когда-то царевичем…
– А теперь?
– А теперь царем был бы…
– Да вас же Иван Грозный убил своим посохом?
Георгий даже протрезвел от мысли, что сидит напротив того самого царевича Ивана, которого столько раз видел на картине Репина умирающим на руках сумасшедшего отца.
– Отчего же грозный? Отродясь он грозным не был… Вспыльчивым – да, но отходчивым. Пальцем никогда никого не тронул. Наговаривают все на покойника…
– А как же посох?
– Был посох, не отрицаю. – Бывший Иван-царевич, а теперь просто герцог Жан де ля Рюс машинально почесал спину. – Выдал мне тогда батюшка по первое число… Пока посох пополам не треснул. А я тогда неделю в баньке спину отпаривал да занозы вытаскивал…
– А говорите, «пальцем не тронул»…
– Так то ж посохом – не пальцем…
– А за что?
– Да все за то же. За то, что к герцогской дочке хотел посвататься, против его воли пошел. Это уж потом, когда я сюда уехал, там, в России, слух распустили, будто пришиб он тогда меня насмерть. Да, думаю, мало кто поверил…
– Увы, поверили… – развел руками Арталетов.
– Ну и фиг с ними, – отмахнулся Иван Иванович, наливая. – Пусть братец Феденька правит. Он-то точно мухи не обидит.
