Точка (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
— Оформлю ее в центре беженцев, — сказал Искин.
— Как дочь?
— Не вижу других вариантов.
— А документы?
— Все сделаем там. Это просто.
— И тебе поверят? — удивилась Ирма, вываливая одежду на ворох белья, ждущего, чтобы его разобрали.
— А какой смысл регистрировать чужого человека, если это не дает никакой выгоды? Пособия на нее не выпишут.
— Почему?
— Потому что тогда у всякого мало-мальски соображающего беженца объявится куча малолетних отпрысков без документов.
— Разумно.
— Ирма, а у тебя есть зеркало? — спросила Стеф, крутясь на каблучках туфель.
— У стены под подоконником, за куском драпа, — ответила Ирма.
— Нашла.
Стеф вытащила зеркало, с одного края облитое то ли чернилами, то ли лаком, и на вытянутых руках протянула его Искину.
— Подержи, я посмотрю.
Искин обхватил пальцами острые кромки.
— Видно?
— Чуть выше. Ага.
— Непосредственная девочка, — сказала Ирма. Она закашлялась, прижала кулак к губам. — Лем вообще-то тебе чужой, милая. Могла бы называть его на «вы».
— Как же я папу могу называть на «вы»? — удивилась Стеф, рассматривая отражение.
— В хороших, воспитанных семьях так и говорят, — сказала Ирма. — Это вежливо и уважительно.
— А я оторва, — сказала девчонка.
Вид в зеркале ее удовлетворил, и анфас, и в профиль. Несколько секунд, прищурившись, она еще изучала себя, потом сказала:
— Еще бы шарф, красный.
Ирма сухо улыбнулась.
— Нет, шарфов нет.
— Жалко, — вздохнула Стеф.
— Пошли, — сказал Искин, беря ее за руку. — Ирма, спасибо.
— Не за что.
— Спасибо, — сказала Стеф.
Они прошли коридором к лестнице. В пятидесятой было тихо. Где-то звучала музыка, где-то слушали по радио последние новости.
Общежитие проснулось.
— А кто тебе Ирма? — спросила Стеф, перескакивая ступеньки.
Из-за плеча любопытно, ревниво, на мимолетном повороте головы, блеснул карий глаз.
— Знакомая, — ответил Искин.
— Она плохо выглядит.
— Сейчас еще ничего. Полгода назад была — страх и ужас.
— Ей тоже нужно к морю, — заявила Стеф.
Отклонившись к стене, Искин пропустил поднимающуюся компанию из трех парней и двух девушек.
— Была б твоя воля, — сказал он, — ты бы всех к морю перетащила.
— Не всех. Но Ирму-то можно. Ей полезно будет.
— Это точно. Только она не согласится.
— Почему?
— Потому что здесь она чувствует себя нужной.
Стеф прыгнула через три ступеньки.
— Пфф! Там тоже можно шить!
В зале на первом этаже еще спали. Хотя некоторые уже занимались какими-то малопонятными в полумгле делами. Кто-то читал, подсвечивая себе карманным фонариком. Кто-то стоял, кутаясь в одеяло. За стойкой, приложив ладонь к щеке, дремал старик Отерман. Левый ус под крупным носом подергивался от дыхания, будто живой.
— Здравствуйте!
Стеф подскочила к стойке, с шумом притопнув каблучками туфель. Отерман разлепил глаза и передвинул ладонь под подбородок.
— Слишком поздно, девушка, — пробормотал он. — Посещения разрешены до двадцати трех ноль-ноль.
— Уже утро! — выпалила Стеф.
— Тем более. Идите себе по добру-по здорову. Дверь открыта.
— Ганс, доброе утро, — придвинулся Искин. — Мне нужна выписка о проживании.
Старик качнулся на стуле, вызвав скрип рассохшегося дерева, и поскреб щетинистую щеку.
— Это можно. Идентификатор, пожалуйста.
— Сорок седьмая, Искин.
Отерман взял идентификатор и с зевком раскрыл тетрадь.
— А, точно, есть такой, — сказал он, поводив пальцем. — Сорок седьмая. Какой вопрос?
— Выписка о проживании.
— Выписка… Для пособия что ли?
— Да.
— Понятно.
Отерман с кряхтением нырнул вниз и вытащил из ящика стола объемистый гроссбух, подписанный на корешке линялыми чернилами.
— Не уходи далеко, — негромко сказал Искин Стеф, которая, побродив по холлу, решила выйти наружу.
— Здесь душно, — сказала девчонка.
Стукнула дверь.
— Дочь? — спросил Отерман, что-то выводя в гроссбухе вечным пером.
— Да, — кивнул Искин.
— Не слушается?
— Почему? Слушается.
— А моя внучка совсем от рук отбилась. Мать ее, конечно, не лучше. Но у той с возрастом хоть сколько-то ума прибавилось. А у этой…
Отерман безнадежно махнул рукой.
— Что-то натворила? — спросил Искин.
— Связалась с такими же придурками, как она сама. Теперь меня вызывают в полицию, потому что с родителями она дела иметь не желает. А что я им скажу?
Стукнул ящик. К гроссбуху добавилась узкая книжица, напоминающая чековую. Вычерчивая буквы, старик низко склонил голову.
— Вы же из Фольдланда? — спросил вдруг он, подняв на Лема покрасневшие от недосыпа глаза.
— Из Фольдланда, беженец, — подтвердил Искин.
— Там, кажется, такие безобразия пресекают на корню. Или нет?
— Какие?
— Хулиганство. Когда собираются компанией и разносят, что под руку попадется. Думаю, в Фольдланде такое вряд ли возможно. Там все-таки полиция может называться полицией. Это у нас — сборище придурков, которые поспевают только тогда, когда все уже кончилось.
— Но вашу внучку поймали.
— Поймали. Потому что дура.
В руке у Отермана появилась квадратная печать, он дохнул на нее и крепко приложил к бумаге.
Послышался треск отрываемого листа.
— А подпись коменданта? — спросил Искин.
— Уже стоит. И идентификатор.
Отерман выложил документы на стойку.
— Спасибо.
В справке значилось: «Дана господину Леммеру Искину (идентификатор номер…) в том, чтобы засвидетельствовать его проживание в общежитии по адресу Гроэке-штросс, двадцать семь, комната сорок семь, с марта тысяча девятьсот… года по текущий год». Ниже, рядом с четким квадратным оттиском, чернела размашистая подпись коменданта Юргена Фраймара.
Искин сложил справку пополам, убрал вместе с идентификатором во внутренний карман пиджака и вдруг сообразил, о чем ему рассказал старик.
— Ганс, — он налег грудью на стойку, — а ее проверяли на юнитов?
— Это которых из Фольдланда через границу седьмой год тащат?
— В смысле, тащат?
— А санитарная служба что, зря у нас по улицам фургоны гоняет? Значит, тащат. Будто у нас своих проблем мало.
— Хорошо, пусть так. Так ее проверяли?
Отерман отклонился на стуле, угрюмо глядя на Искина.
— А не удивлюсь, что она их где-то подхватила, — сказал он, стукнув ладонью по столу. — Мать ее тоже шлялась, где ни попадя. Все ей свободы не хватало. А теперь на дочь жалуется.
Достав платок, он шумно высморкался. Несколько девушек стайкой выпорхнули с лестницы к дверям, и Отерман проводил их полным неудовольствия взглядом. В зале захныкал ребенок, женщина принялась укачивать его.
— Так вот, — сказал старик, — не знаю, подхватила она вашу заразу или нет, но то, что она в мать свою — это точно.
— А где она сейчас?
— Вы про внучку? В участке на Литмар-штросс, через два квартала отсюда. Со всей своей дурной кампанией. Разбили четыре витрины, перевернули автомобиль, подожгли табачную лавку. Вы знаете, сколько это в марках? Одно витринное стекло стоит четверть моего месячного жалования! Нет, я склоняюсь к тому, что концентрационные лагеря как в Фольдланде — это благо для страны.
Искин хмыкнул.
— Поэтому мы оттуда и бежим.
Отерман двинул челюстью. Узловатый палец нацелился Искину в грудь.
— Потому, что вы оттуда бежите, там и порядок. Я бы первый…
— Не стоит, — сказал Искин.
Старик осекся.
— Я, конечно, не знаю вашей истории, — сказал он глухо, признавая неправоту. — Вы, возможно, хороший человек, но разве вы в той или иной мере не виноваты в том, что с вами случилось?
Искин вспомнил красную звезду на здании в Аппельшоне. Ему так и не удалось тогда дорисовать нижний левый луч.
— Все, что с нами случается, следствие наших поступков, — вздохнув, сказал он. — Но о Фольдланде вы ничего не знаете, Ганс.
