Цветочек аленький (СИ) - Шишкова Елена (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
В терем князь возвращается в настроении приподнятом, песню залихватскую насвистывая, в руках ленту крутит, что в момент близости с волос Малушки снял. Теперь вечерами тоскливыми в походах военных будет греть его сердце кусочек красного атласа. Легко да светло на душе Святослава, от того, что девушка та, что хвостом пред ним крутила, наконец, этот хвост прищемила, да в объятьях княжеских оказалась. А в покоях мужчину сюрприз ждет. На лавке деревянной, в сером платье домашнем, сидит Предслава — супруга законная, о которой уж подзабыть успел муж не верный, руками завязки поясные теребя, да губы кусая. Неужто, подвиг свой спустя три месяца повторить решилась? Потеха, конечно, да не может Святослав, от одной бабы только уйдя, к другой в постель лечь. Настроение радостное на убыль идет. Нет желания жену расстраивать, и так скромна до безумия, но и ночь с ней проводить не охота, после поцелуев жарких, что Малфуша у пруда ему дарила, супруга законная еще холодней кажется.
Предслава, тем временем, князя заметив, привстает, да ногу для шага заносит, потом, передумав, на место возвращается, речь приветственную начиная:
— Тихого вечера, князь.
— Не быть ему тихим, коль ты пришла. — Святослав сурово на жену поглядывает, по лицу ее видя, что не за долгом супружеским благоверная явилась, а для разговора приватного, да по сему видать не приятного.
— Твоя правда. Я с вестями благими, вскоре наследник у тебя появится. — И видя, что словам ее не верят, торопливо продолжает. — Повитуха приходила, сказала дитя ждать. Почему молчишь? Али прогневала тебя весть сия? — Предслава молчанья княжеского понять не может, видит лишь, как Святослав брови хмурит, да кулаки сжимает, будто из сил последних ярость сдерживает. Ничего ей муж не отвечает, развернувшись вон выходит, в недоумение девушку плакать оставляя. Неужто так не люба ему супруга, что даже дитя из чрева ее не в радость? Так зачем живет подле нее, коли не ради продолжения рода?
Святослава тем временем злость неистовая обуревает. Бежит по коридорам, чернушек распугивая, а в голове трубным зовом слова Добрыни звучат. Был меж ними разговор давеча, где друг толи в шутку, толи всерьез, говорил, о том, что долг княжны любой, наследника князю подарить, и даже если тот глаза не кажет в покои супружеские, где хошь дитя достань, и к подножью кресла княжеского торжественно возложи. Вот и сидит ныне в голове Святослава, червем разум выгрызая, то самое "где хошь". Неужто осмелился кто жене его дитя сделать? Да своего выродка князем поставить? Аль все же в ночь ту, что Предслава сама к нему явилась зачали? Или уж брюхата была, вот и пришла, что б глаза ему застить? То-то странно Святославу было, что сама девка в покои явилась, хоть до того даже от слов любовных алела щеками? А тут смелость, да дерзость совершить решилась, лишь бы дитя во череве прикрыть! И почему сообщила поздно так? Боялся, что к ведунье вместо повитухи отправит?
Подгоняемый мыслями не радостными, Святослав в горницу влетает, где челядь уборку затеяла. Схватив одну из поломоек за плечи, требует привести к нему служку, что к Предславе в помощь приставлена была.
Белаву, точно козу на убой, силком тащат, к ногам княжеским бросая. Девка, до последнего упираясь, идти не желает, не понимая, чем гнев господина вызвать могла. Подозрения в не ладном у Святослава крепятся, разве тот, кому скрывать нечего, прятаться, да убегать станет? Суров князь в гневе, за горло рабыню хватает и держит, с каждым мигом сильней руку сжимая, дух чернушки выпустить намереваясь, коли молчать удумает, хозяйку свою покрывая. Услыхав вопрос, на который ответ знает, рассказывает Белава князю все, и даже то, о чем помалкивать бы следовало. И о войне, который покои княгини охраняя, за ласки простые Белаве разговоры тайные пересказывает, и о том, что Предслава давно за семьей княжеской следит, за место свое боясь. И даже о том, как гонцу постель согрела, дабы разузнать с чем он к греку направляется. Соловьем поет девушка испуганная, за жизнь свою боясь, о чужих головах не думает. Отпустив чернушку, хозяйке жаловаться, Святослав садиться в задумчивости. С одного края на душе просветлело от знания, что верна ему жена, и не ходит он сын Игоря в дураках, как простофиля какой-нибудь. А с другого почернело от мыслей, что за его спиной дела такие проворачиваются, а они с матерью ни сном ни духом, да и то, что Предслава не в свое дело нос длинный сует, тоже не радует. Этак сегодня гонца перехватила, а завтра воинство собирать подле себя начнет, да мать отварами травить. Одно во всей этой канители ясно, его ребенка под сердцем жена носит, а, значит, беречь ее надо, да нервничать не давать, покуда от бремени не разрешится. А как наследником здоровым разродится, можно будет и по душам потолковать, да разъяснить как жене княжеской вести себя должно.
Почесав в раздумьях голову, Святослав чернушку какую-то кличет, да в покои княжны Предславы отправляет с приказом дары снести те, что он подготовит, пусть знает благоверная, что радостно сердце мужа положением ее.
(*Семаргл — (смрад, смерть, Цербер) огненный волк с сокольей головой и крыльями, отождествляет силу русского духа. Волк и сокол быстры и бесстрашны (нападают на превосходящего силой противника), преданы своим, безжалостны к чужакам (волк, даже будучи голодным, не сожрет сородича, как собака). Воины часто себя отождествляли с волками (воин — вой волк). В каждом славянине живет Семаргл, который сражается с болезнями и злом в теле человека. Пьющий, ленивый, деградирующий человек убивает своего Семаргла, заболевает и умирает. — Прим. автора)
Глава 21. Киев. Середина зимы. Предслава
Предслава.
Холодна зима. Вьюгами богата, да на метели щедра без меры. Занесет, закрутит, не найти пути, все дороги, как одну снегом белым заметет. Кто не был на Руси в морозы лютые, тому не знать, как стонет ветер обледенелый, словно баба дитя потерявшая. Как хрустят по тропинке валенки, от поступи тяжелой под корку проваливаясь. Как баюкает холод, в сугроб прилечь предлагая. Сколько людей обмерзлых, да завьюженных в лесах на веки осталось? Сколько от голода умерло, весны дожидаясь? Бесчестны жертвы морозов, кровавой данью зиме принесенные, по воле холода жизнь свою Морене отдавшие.
Кто не был на Руси в морозы лютые, тому не знать, как весело время то праздное бывает. Когда уж урожай собран, а до пахоты новой еще сезон ожидать. Как гуляет люд крестьянский, зимой потешаясь, то бабу лепя, то снежками кидаясь. Как звенят бубенцы троек запряженных, за версту перезвоном оглашая. И как молодцы статные дыханьем своим пальцы девушек красных, в варежки шерстяные спрятанные, отогревают, на поцелуи надеясь.
Хорошо зимой на Руси, всем, окромя тех, кто в тереме княжеском сокрыт. В том доме, что зависть да почет вызывает, несчастны люди, каждый по своему.
Предслава у окна дни просиживает, на улицу с тоской поглядывая. Совсем тяжела уже, оттого и не пускают ее из терема, говорят, что ребеночка сморозит. Подле нее Белава суетится, до сих пор за предательство не прощенная, но княжне беременной прислуживать допущенная. Нынче рабыня особо усердна, уж битый час на месте крутится, из сундука в сундук вещи перекладывая. То, вдруг, к ногам княжны кидаясь, сказать что-то хочет, но передумав, подушку пуховую под спиной хозяйки поправляет, да вновь к сундукам уходит. Предслава на нее поглядывает, понимая, что гложет что-то Белаву, но спрашивать не хочет. Коли надо будет, сама расскажет, а не пожелает, так не княжеское то дело душу слугам теребить. Белава, тем временем, видно решившись, вновь, как собака преданная, у ног Предславы присаживается, и тихонько разговор начинает:
— Не знаю, верно ли то, что рассказать тебе решилась, мож лучше смолчать бы было, да только, думается мне, что лучше сейчас все узнать, чем в дураках потом остаться.
