Неизданные записки Великого князя (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич (читать книги онлайн полностью TXT) 📗
— Нравится? Хотите научится?
Николай ответил, что тоже так умеет, остальные сказали, что хотят учиться.
— Ну вот и хорошо. Пишите рапорта на мое имя о переводе в школу бомбометания. Сначала будете осваивать итальянскую технику, потом бомбы бросать.
Кетлинский ответил, что хотел бы такой аэроплан, а показать иностранцем как русские бомбы в цель кладут, он сам может. Подумаешь по неподвижной мишени… Ты в паровоз попади, вот тогда и ясно будет, какой ты бомбометатель.
— Штабс-капитан, давайте иностранцам класс покажем. Возьмем грузовик, прицепим к нему телегу с мишенью диаметром метров 5, возьмем 200-метровый трос и пусть грузовик буксирует мишень. Попадете болванкой в мишень?
— Телег не напасемся. Можно просто щит тащить пятиметровый — попаду.
Ну, покажите класс.
И Кетлинский ушел. Скоро он подогнал авто к нему привязали наспех сколоченный шит. Шофер потренировался тащить его по прямой, имитируя паровоз на скорости 20 км в час (больше пока не надо, а то щит сам собой развалится). Потом Кетлинский вернулся и сказал, что аэроплан готов и к нему прицеплена двухпудовая болванка (стандартная бомбовая нагрузка его аэроплана).
Когда аэропланы приземлились, я объявил присутствующим, что сейчас они увидят упражнение в бомбометании по движущейся цели.
Автомобиль отъехал на край поля, натянул трос и замер, дожидаясь, когда взлетит Кетлинский.
Вот аэроплан набрал необходимую для пикирования высоту и авто тронулось, за ним на тросе, поднимая клубы пыли, резво потащился щит-мишень. Кетлинский зашел на цель, полого спикировал, мы увидели как отделилась болванка и полетела по траектории за мишенью. Казалось, что "бомба" упадет за мишенью, но она воткнулась в щит, разбив его в щепки.
— Браво, брависсимо! — закричали итальянцы! Когда Кетлинский вновь появился на стоянке, пилоты кинулись пожимать ему руку и хлопать по спине. Я понял, что они тоже хотят попробовать. Интересно, итальянцы уже немного говорили по-русски. Смешно говорили, но понять их было можно! Я тоже поздравил его и спросил, не передумал ли он перейти в школу, заместителем начальника школы и старшим инструктором русских курсантов, категорию я попытаюсь выбить подполковничью…
Пока я размышлял, итальянские техники соорудили фанерный щит и потащили его к автомобилю. Кетлинский пошел с ними: все же машина — его.
До конца дня превратили в щепки все ненужное дерево, что есть в округе, на радость кухонной прислуге — знай, собирай себе дрова. Итальянцы иногда промахивались по движущейся мишени, но не более десятка метров, так что я был спокоен за авто и водителя. Потом пошло лучше и почти все бомбы попали в цель. Теперь они хотели увеличить скорость до 30–40 км, но дерева больше не осталось — я уже стал побаиваться как бы они в задоре не стали разбирать казарму, но тут начало темнеть и полеты прекратились. Все пошли в столовую, живо обсуждая новое развлечение. Я поужинал с пилотами, вновь остался доволен чистотой и качеством пищи, спросил об этом же Серджио. Он ответил, что все хорошо, им здесь нравится, русские авиаторы — отличные ребята и летают здорово, даже на том, что летать не должно. Я поговорил с другими итальянцами (все хоть немного, но говорили по-французски) и получил то же мнение. Серджио пользовался у них уважением, кроме того, он уже лучше всех говорил по-русски и я решил сделать его замом по летной подготовке с итальянской стороны, то есть старшим над итальянской командой. Спросил его мнение, он согласился, но пусть все итальянцы проголосуют и если у кого что есть против, выскажутся. Я объявил об этом пилотам и при одном из техников против, Серджио был выбран старшим итальянской команды (формально он и так был шеф-пилотом, но я знал, что такую же должность занимали еще два летчика из 6, причем оба были старше Серджио по возрасту года на 3–4, но не воевали как он — лейтенантом в армии был только Серджио). Я спросил Серджио, не хочет ли он поступить на службу офицером в русскую армию: поручика, то есть старшего лейтенанта ему дадут сразу, а потом он может дослужиться до подполковника, именно такой чин по должности я собираюсь ввести для него и Кетлинского.
Серджио согласился, я увидел, что у него заблестели глаза и понял что парень честолюбив, ну что же, для офицера это не недостаток, а скорее плюс. Тогда я попросил его написать рапорт на мое имя по-французски с просьбой принять его на русскую военную службу.
Вернулся я за полночь, Егорыч напоил меня чаем с баранками и я лег спать.
Наутро пошел в штаб докладывать результаты Командующему, записался на прием через два часа, зашел к генералу Кравцевичу, поблагодарил его за заботу об отряде и сказал, что можно показывать аэропланы и летную выучку инструкторов командующему. Сказал, что Кетлинский написал рапорт о переводе в школу бомбометания и попросил отпустить — он талантливый летчик, ему надо расти и учить других. Кравцевич сначала надулся, что-то соображая, а потом, когда я объяснил, что успехи в подготовке показа будут его (а в успехе я не сомневаюсь), со всем согласился и вызвался все устроить в лучшем виде. Я сказал, что нужно сделать для генералитета трибуны под навесом, так чтобы было видно летное поле, в том месте, где обычно пилоты сидят просто на траве или досках. Потом надо сделать большое количество мишеней, обеспечить трос и пару автомобилей для буксировки (буксировать будет одно авто, а другое в резерве на случай "генеральского эффекта" [79] если одно авто вдруг заглохнет). Ну и что еще Кетлинский и итальянец Серджио Грацци скажут (они мои заместители по школе).
Деникин меня принял, я рассказал, что в летной школе все продвигается успешно и через 2–3 недели можно устроить показ работы аэропланов для генералитета. Будет такое, чего они никогда не видели, даже в цирке. Я хотел узнать, удалось ли вернуть разворованное имущество и какие отзывы о боевом применении итальянского оружия. Деникин ответил, что не знает, но отдаст приказ в артуправление подготовить справку-доклад. Еще я попросил подписать приказ о переводе штабс-капитана Кетлинского на должность заместителя начальника авиашколы бомбометания (он тоже будет участвовать в показе и мне нужен формальный повод, чтобы его в этот момент не отправили куда-то с заданием) с Кравцевичем я перевод штабс-капитана уже согласовал. И еще — рапорт о приеме на русскую военную службу отставного лейтенанта авиации Серджио Грацци вторым заместителем начальника авиашколы по летной подготовке в звании поручика. Деникин рапорта подписал, теперь можно отдать их в приказ. Я поблагодарил Главкома и вышел.
Прошла еще неделя. Кравцевич притащил гору горбыля из которого солдаты сколачивали мишени, а летчики разносили их в щепки. Он сам удивился, как ловко у них это получается, причем даже на скорости в 40 километров, реальной скорости движения бепо на этом театре военных действий. Серджио присвоили звание, он получил обмундирование и по этому поводу мы обмыли звездочки. Совать их в стакан с вином я побоялся [80], как бы не проглотил с непривычки, не хватало мне проблем накануне показа. Форма сидела на нем ладно, вот только сапоги были страшноватые и на два размера больше, чем надо. Из своих денег я попросил Егорыча что-то присмотреть более приличное и на следующий день он приволок нормальные, слегка ношеные сапоги как раз по размеру ноги новоиспечённого поручика.
И вот наступил день "циркового представления". Погода была отличная, на небе — ни облачка и майское солнце ощутимо пригревало. Хорошо, что сделали тент над трибунами. На краю аэродрома возле полотняных ангаров выстроились в ряд все шесть "Ансальдо" и аэроплан Кетлинского. Аэродром убрали от щепок, ямы закопали. В 300 метрах от трибун, так, чтобы было видно, были посыпаны толченым известняком концентрические круги диаметром 7 метров: 7 кругов — каждому пилоту своя мишень.
К назначенному времени стали появляться авто приглашенных. Первым приехал атаман Краснов с двумя офицерами. Я подошел их поприветствовать: атаман Всевеликого войска Донского был с полковником Барановым, начальником авиации Донской армии. Я слышал о Баранове, боевой офицер, в Великую войну подполковник и начальник авиаотряда, награжденный Георгиевским оружием за храбрость. Был известен тем, что командуя авиацией у Скоропадского, отправил эшелоны с авиатехникой не в УНР, а на Дон. Подошел Кравцевич, пригласил закусить, чем бог послал, офицеры ушли с ним в палатку-шатер, разукрашенную как и трибуны, флажками-гирляндами добровольческих цветов и цветов итальянского флага, Приехали офицеры штаба, в том числе начАрт с заместителями, многие софицеры были с дамами в летних нарядах (на авиацию у нас еще смотрят как на цирковое зрелище, что же, увидите во всей красе). Появился Врангель со своим нач авиации — полковником Виташевским, тоже летчиком, увлекавшимся бомбометанием (но обычным, без пикирования) [81]. Публика прибывала, я уже стал опасаться, что не хватит мест и Кетлинский дал команду солдатам принести стулья и лавки из столовой. Среди прибывших были и очень приличные барышни и Кетлинский уже расстарался перед семейством полковника с Георгием в петлице, но не для полковника, их здесь хватает (а Георгий такой у него самого есть), а для его супруги и главное, белокурой дочки. Вот, наконец, появился Главком с женой — им оставили места в центре и я присел рядом. Перед трибунами с жестяным рупором расхаживал Кравцевич, всем своим видом показывая, что он здесь хозяин. Но, на самом деле, всем распоряжался Кетлинский, он махнул рукой и механики запустили моторы (они их уже прогревали). Двигатели ровно загудели и аэропланы гуськом стали двигаться к взлетно-посадочной полосе, обозначенной извечным "полосатым носком" или "колдуном" — указателем направления ветра. Дул несильный встречный ветер и аэропланы стали один за другим взлетать и становиться в круг.
