Ошибка комиссара (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич (книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Я забираю оба листа, демонстрируя полное удовлетворение написанным. Смотрю на часы — почти девять вечера. Как долго до утра! И какая интересная ночь у нас впереди.
Глава двадцать вторая
Про волка, козла и капусту
Помните старую загадку про волка, козу и капусту, которых лодочник должен перевести на другую сторону реки, да ещё чтобы при этом никто никого не съел? Нечто подобное мне предстояло совершить в ближайшее время. Я не знал, насколько в дальнейшем окажется реальной перспектива уголовной ответственности для нашего изнывающего от ревности любителя икон и мучителя старушек, но усложнять жизнь будущим следователям не собирался. А посему мне предстояло исключить возможность общения Аэлиты, тёти Вали и нашего псевдо-Роберта между собой, а вот самому умудриться душевно побеседовать с каждым из упомянутых лиц.
Ну, женщины ещё ладно, пусть воркуют друг с другом, это не страшно, только так, чтобы наш злодей не слышал. И сам не мог с ними поговорить. Давать такой жирный козырь его будущему адвокату мне не хотелось. Первой по очереди требовалась для разговора тётя Валя. Место, где можно поговорить без свидетелей, она сама и подсказала — да на веранде, за летним столом, очень даже хорошо будет, можно даже чайку покрепче зарядить, чтобы в сон не клонило. Только вот в этом случае я выпускаю из поля зрения Роберта, а оставить его под надзор Аэлиты — это как раз волк с козой и получается. И надеяться на авось, что прокатит без осложнений, нельзя.
Сильно ломать мозг было не над чем — придётся звать каскадёра Гошу. Его единственного я здесь знал и имел шанс достаточно быстро разыскать. Но старушка, услышав про такой вариант, замахала руками — да вы что! Это же ещё до утра вся деревня будет знать о его невероятных приключениях в доме Епанчиных, и будет в этих историях ложка правды и бочка беспредельных фантазий, да таких, что потом по деревне пройти окажется невозможно. Он и теперь-то уже насочинял поди всякого, раз знает, что милиционера подвозил.
И всё-таки без народной поддержки обойтись не получалось. Не худо бы сюда местного участкового, подумалось мне. Зря подумалось. Уже через полминуты размышлений я отринул этот вариант. А что если участковый окажется занудой и захочет, чтобы всё было по инструкции? Вызвать на место следственно-оперативную группу, а самому, как положено, обеспечить охрану места происшествия?
Как выезжает на место опергруппа в сельском райотделе я знал. Невозможность прибыть на место в кратчайшее время (иной раз и по пять часов добираться приходится, а то и того более) эти ребята компенсируют тщательностью работы на месте. Берут с собой тёплую одежду и еды на первые трое суток (немножко шучу) и основательно фиксируют всё, что надо и не надо. Не знаешь ведь наперёд, что может пригодиться, а выскочить быстренько потом, чтобы восполнить недостающее, не получится. Это вам не город с получасовой доступностью самых удалённых мест. Если дело пойдёт таким образом, мне придётся зависнуть здесь вместе со всеми неопределённо долго. И, что самое главное — парадом командовать буду уже не я. Это совсем не соответствовало моим планам. Так что про участкового пока забудем.
Видимо, отсутствие позитивных результатов моего внутреннего мозгового штурма отразилось на лице, поскольку тётя Валя вдруг сказала, обращаясь к Аэлите:
— Эля, а ты сбегала бы к Митричу. Это у которого дом на угоре стоит. И недалеко, и мужчина основательный, и помочь всегда готов.
— Он и участковому всегда в помощь, — обернулась она ко мне, — и язык за зубами держать умеет. А силищи в нём — тракторную борону поднимет и не задохнётся. Он нашего цыплёнка в такой узелок завяжет, что тот и пикнуть не посмеет.
А что, это вариант, сказал я сам себе и благословил Аэлиту на приглашение Митрича.
Выглянул за занавеску в комнату, где стреноженный и опять связанный по рукам после написания своих показаний, пребывал в ожидании решения своей судьбы иконный любитель. Тот старательно вытягивал шею в нашу сторону — что там интересненького? Что ж, пусть пока послушает, это ему даже полезно.
Минут через десять явилась Аэлита с мужичком, ничего на первый взгляд из себя не представляющим — среднего роста, пару дней не брился и столько же, наверное, не причёсывался, одежда, однако, опрятная, а на штанах даже какое-то подобие стрелок просматривается. Я было засомневался в тёти Валиных оценках, но когда он без всякого напряга пожал мне руку своей почти чёрной, похожей на корягу пятернёй, все сомнения растаяли — силищи дядька был неимоверной.
— Меня-то все Митричем кличут, — представился он мне, — и ты, мил человек, так зови. Я привыкший. Мне Эля-то по пути всё рассказала. Где супостат-то?
Митрич, пока это говорил, успел тревожно взглянуть на Валентину и успокоиться, получив её ответный взгляд. Что ж, теперь пора и за дело. Аэлите я отвёл место на кухне, пусть посидит пока там. А Митричу объяснил диспозицию таким образом: этот хмырь должен сидеть молча и не дёргаться, а не будет слушаться, так можно и тряхнуть слегка, только без видимых увечий. На слове «видимых» я сделал некоторое ударение, а Митрич положил ему руку на плечо и произнёс:
— Ты уж, мил человек, слушай, что тебе сказано было, не вводи во грех. А то я тебе за то, что Валентину Никодимовну обидел, и сам, без всякого суда, наказание придумаю.
Вроде бы старик ничего плохого при этом и не сделал, но глаза Роберта вдруг закатились, а сам он задёргался, засучил связанными ногами. Молодец, Митрич, обозначился, стало быть, мысленно одобрил я дядьку. Значит здесь всё надёжно. Можно и мне, наконец, делом заняться.
Марсианкина тётушка оказалась не так проста. Из её рассказа получилось, что этому хлюсту она не поверила ещё в первый раз, когда он нагрянул к ней дня четыре назад, аккурат в понедельник. В тот раз он застал её на улице у дома, представился музейным работником из Ленинграда. Он, дескать, собирает материал для научной работы и даже тему какую-то мудрёную назвал, только она не запомнила. И вот он в процессе своих исследований установил, что в семье неких Епанчиных, где-то в районе города Череповца, имеется икона Николая Чудотворца с очень интересной историей. Надо бы ему эту икону осмотреть, описать да сфотографировать.
Говорит такие вещи, а у самого ни фотоаппарата, ни листочка бумаги при себе, ни документов каких-нибудь. И ещё у неё сомнение закралось, как же он её нашёл-то в такой глуши? Это ещё в городе через «Горсправку» можно попробовать отыскать кого-то, а в деревне — пустое занятие. Валентине будто кто подсказал — проверку устроить. Вынесла она ему из дома иконку, только не Николая Чудотворца, а Пантелеймона —целителя.
При этих словах тётя Валя строго посмотрела на меня:
— Осуждаете за иконы-то? Да, я медработником всю жизнь была. И сейчас ещё люди обращаются. А когда видишь, что человеку ни ты, ни вся остальная медицина помочь уже не может, велик ли грех, если я у Пантелеймона-целителя попрошу за этого больного?
Видимо, не первый раз она задаёт этот вопрос, спорит с кем-то. Может сама с собой. Будь я Алексеем Воронцовым номер один, я бы, наверное, так и сказал: не к лицу советскому человеку религиозным дурманом себя охмурять. Но Воронцов номер два был уже не тот безбожник и радикал, поэтому я просто пожал плечами — это к нашему делу не относится.
И вот, вынесла Валентина эту икону и говорит, что других-то у неё и нету, а сама смотрит, что будет. Так этот «музейщик» икону схватил, и так и сяк крутит, обнюхивает, под разными углами рассматривает, только что на зуб не пробует, а оборотную сторону даже скоблить пытается.
Не утерпела Валентина, говорит невинно этому липовому музейщику, что мол, забыла сразу-то сказать, что это не Николай Чудотворец, а Пантелеймон-целитель. Рассердился он тогда, но старается держать себя в рамках, хоть и трудно у него это выходит. И заявляет вдруг, что ему достоверно известно, что нужная икона у неё, и сказала об этом ему её племянница Аэлита.
