Крепость (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич (книги .TXT, .FB2) 📗

Папиросы — это вам не колбаса, станут угощать друг друга, а пустую пачку по наследству передавать. Конечно, Минздрав запрещает и предупреждает, но сам я не курю, а Минздрав у меня ещё только в зачаточном состоянии, да и никотин ещё далеко не все считают вредным для здоровья.

Эх, сердце кровью обливалось, когда я подписывал смету на составление подарка! Это же, в общей сложности (подарки не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и в иных городах раздавали), вылилось в два миллиона рублей! Я бы на эти деньги лишние орудия для крепостей прикупил.

Задумавшись, почувствовал легкий тычок в бок. Софья, умудряясь одним глазком смотреть на митрополита, вторым поглядела на мужа: «Не отвлекайся!»

Супруга, как всегда, успела вовремя. Как раз, пришло время главного! Митрополит спросил, нарочито четко и громко проговаривая по–старославянски:

— Како веруеши и исповедуеши Отца и Сына и Святага Духа?

Едва не позабыв от растерянности «Символ веры», сбившись, самую малость, отвечаю:

— Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша…

Я прикрыл глаза и, ощущая на лбу холодное прикосновение кисточки, с душистыми каплями мира, подумал — «Свершилось!»

Теперь можно и встать!

А теперь высшие чины Церкви возложили на государя драгоценные оплечья — бармы, вручили скипетр. Митрополит, взяв из рук генерала Говорова державу — шар с крестом, сказал:

— Сиe яблоко знамение твоего царствия: яко убо яблоко cиe, приим в руце свои держиши, тако держи и вся царствия, данныя тебе от Бога, соблюдая их от врагов непоколебимо!

И, наконец — владыка возложил на голову корону Российской империи и провел в алтарь, приобщив государя Всея Руси к святым таинствам!

Если в храм входил Александр Борисович, избранный на царство людьми, пусть и по наследию предков, то выходил Помазанник Божий, Александр Четвертый!

Вся Красная площадь была забита народом. Оцепление еле сдерживало москвичей, а ещё понаехавших, жаждущих краем глаза глянуть на венчание царя. Вот, и не лень же людям сюда тащиться? Вон, около меня суетится добрый десяток кинооператоров, снимающих коронацию, а ещё туда и сюда снуют фотографы. Завтра—послезавтра запустят сие зрелище в официальный киножурнал, который рассказывает о жизни государя—императора. Сходили бы в кинотеатр, все посмотрели без всякой давки. Я бы, например, не полез, а посмотрел по телевизору.

Пройти сквозь толпу казалось невозможным. Но люди расступались, образуя живой коридор.

Впереди царя и царицы, расчищая дорогу, шли Джугашвили и Кутепов. Оба в парадных мундирах, при всех орденах. Подозреваю, что золотое шитье, золото и бриллианты наград весили с добрый пуд, если не больше! Но оба высших сановника, хотя и были уже немолоды, держались бодро и весело.

В старину бы они шли с обнаженными саблями, гордые, что отныне будут числиться царскими оберегателями! За «оберегателями» следовали гвардейцы и люди Пегова, становясь спиной к толпе и лицом к государю. Не то, чтобы хотели оберечь царя от толпы — и, захотели бы, так не смогли бы, а для очертания живого коридора. Следом шли придворные, расстилавшие пред государем и государыней красную дорожку. Слышал, что в прежние времена красными коврами устилали всю Красную площадь, но в моем случае решили немножечко сэкономить. Да и смысла нет застилать брусчатку коврами.

Я шел на негнущихся ногах, плохо соображая, что делаю. Кажется, коронация все—таки начала сказываться. Хорошо, что время от времени моя супруга «координировала» мои действия, легонечко тыкая пальчиком в бок своего мужа и государя.

От улыбки сводило скулы, корона натерла лоб и переносицу (хоть на ушах не повисла, как у Филатова), а руки с трудом держали скипетр и державу.

Я поначалу не понял, что случилось. Шум, гам, выкрики, щелчки кино и фотокамер. Отчего народ бросился врассыпную, сбивая друг дружку с ног, а охрана Пегова вдруг плотно взяла нас с Сонькой в такую коробочку, что еле-еле можно было дышать.

— В храм! Обратно! — свирепо заорал Пегов, пытаясь оттеснить нас в сторону собора Василия Блаженного. Но из-за толпы, кинувшейся под защиту стен, пройти было невозможно.

И только тут я разобрал, что со стороны Кремлевской стены в мою сторону бьет сразу несколько автоматов. Нет, это звук не родного «калаша» — этот бы опознал сразу, а словно рокот электрической швейной машинки. И не одной! Так это же по нам бьют из ППС!

Что-то больно ужалило в левый бок, словно укус осы, а что-то стукнуло в плечо, да так, что меня развернуло и отбросило, а если бы не Семен, удержавший своего императора, упал бы.

— Государь ранен! — истошно завопил кто-то из толпы.

— Спасайте государя!

— Стой, православные! Не допустим, чтобы государя убивали!

И толпа, остановив свой безумный порыв, словно по команде замерла, а люди — мужчины, женщины и даже дети, встали вокруг нас, плотно прижимаясь друг к другу, пытаясь закрывать меня от пуль, выискивавших бреши в сомкнутых охранниках.

Люди падали на брусчатку площади, получая пули, предназначенные для меня, а я уже повис на руках у Пегова и Сони. И что, никто не догадается подменить государыню? Тяжело же девчонке!

А Соня, что-то такое сосредоточенно делает. Вроде, водит пальчиками около раны на боку, потом у плеча. И кажется, стало легче.

Гвардейцы, между тем, стреляли по темным фигурам, сидевших между зубцами Кремлевской стены. Стреляли, надо сказать, неважно, но все-таки, то одна, то другая тень падала. А падать со стены высоко… Как хоть они туда и забрались?

Кажется, кое—кто из террористов остался жив. Кто—то кричит. Судя по голову — сам Мезинцев. Начальник КГБ требует, чтобы остановили самосуд. Согласен, надо бы хоть кого-то из убийц живьем взять. Но не уверен, что удастся.

— Aşkım! Gitmene izin vermeyeceğim!

Ага, это Соня. Почему-то перешла на турецкий? Но я понял, что моя любимая уговаривает меня не уходить, а оставаться на этой грешной земле.

— А я и не уйду, — пробормотал я, пытаясь оценить свое состояние.

Один раз я уже умирал, поэтому, свое состояние на тот момент запомнил. Пожалуй, ещё раз умирать пока не придётся. Не сейчас, по крайней мере.

Кажется, бок зацепило, но только слегка, а вот плечо? Нет, не плечо, а чуть пониже — в предплечье. В общем, фигня. Даже если пули отравлены, жить все равно буду. От отравы оберег Брюса спасет, а вообще — пуля с ядом, это нелепость. Никакой яд не выдержит температуры.

Как там сама-то Соня?

Вроде, с ней все нормально. Глаза широченные, в половину лица. На рукаве и на руках кровь. Кровь⁈ А, это моя кровь, тогда ладно. Напугали девчонку. А сколько народа погибло?

Все-таки, ну какие же сволочи! Хотите убить меня, так убивайте. Но почему из-за этого должны страдать другие люди? А ведь теперь и мне не отмыться. Пожалуй, может приклеиться прозвище Кровавый, как в той истории оно прилипло к моему покойному дедушке. То есть, к моему нынешнему покойному дедушке. Запутался.

А гвардейцы, а еще полицейские, имевшие при себе оружие, палили по террористам и, наконец—таки, зубцы очистились. И вот уже генерал Кутепов, должный командовать всеми вверенными ему силами, уже организовал некое подобие порядка. И врачи откуда—то подбежали. Нет, не откуда—то. Мы же обсуждали с министром внутренних дел, что на случай каких—нибудь эксцессов, к красной площади должны стянуть кареты «Скорой помощи». Удачно.

— Отойдите в сторону! — скомандовал пробившийся ко мне человек в белом халате.

Уложив императора Российской империи прямо на площадь — не зря ковер—то тут подстелили, врач быстро оценил мое состоянии. Не чинясь, врач вспорол на мне одежду и, кажется, обомлел. Проведя рукой по ране на боку, он с недоумением показал мне пулю. Потом, осторожно дотронулся до рукава и осторожно вытащил… еще одну пулю.