Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна (полная версия книги txt) 📗
– Ничего, я их уравняю, – засмеялся Макрин. – К твоим ногам прикуют по свинцовой гире – вроде тех, что таскают за собой преступники, работающие на каменоломнях.
– А если мы откажемся драться?
– Не откажетесь, – хихикнул Макрин. – Гении переговорят с вами лично, и вы станете послушны, как ягнята. А нет – так доза «мечты» поможет. На нашего героя Юния Вера действует только один-единственный наркотик под названием «Мечта».
Элий хотел тоже что-то ответить, но не смог – лишь облизнул языком потрескавшиеся губы.
– А ты мразь! – Вер погрозил Макрину кулаком.
– Я же говорил – это особое место, – хихикнул сочинитель.
– Дай нам воды! – потребовал Юний Вер. – От твоей отравы жжет горло!
– Бедняга, – донеслось сверху.
На пол шлепнулась фляга, и люк наверху захлопнулся. Вер подобрал флягу и протянул ее Элию. Тот сделал несколько глотков, потом вернул флягу. Вер пить не стал – неизвестно, что ждет их впереди. Стоило поберечь воду.
– Все дело в гениях, – сказал Вер. – Они забирают отсюда клейма – значит, желания исполняются. А наши цензоры, бедняги, пыхтят, составляют списки достойных, печатают гладиаторские книги и воображают, что могут контролировать все порывы людских душ. Как будто можно научить людей желать друг Другу только здоровья и любви и никогда не желать поражения и смерти…
Когда-то Вер спрашивал Элия, откуда в их благостном обществе, где даже нельзя пожелать худого, случается столько мерзостей и гнусностей? Ответ оказался прост. Но если подпольные бои гладиаторов существуют давно (а скорее всего, это именно так), то почему никто об этом не слышал?
Вер огляделся. Арена, ждущая крови, как затаившийся в норе зверь, выглядела зловеще. Веру показалось, что на серых ноздреватых плитах он различает засохшие бурые пятна. Тот, кто дерется здесь, дерется насмерть. Но Вер не может драться насмерть со своим другом! Если он убьет Элия, кто научит Вера доброте?
Гладиатор схватился за решетку и рванул в ярости. К его удивлению, преграда подалась. Составленная из частей, решетка убиралась во время поединка. Попытка выломать ее кусок не казалась такой нелепой. Элий со своей стороны тоже вцепился в прутья. И тут будто кто-то изо всей силы тряхнул Вера за руки. Пальцы разжались сами собой. Элий с криком отскочил назад и упал. Окошко наверху отворилось вновь, но в этот раз в нем появился не Макрин, а плоская физиономия охранника.
– Немедленно отойти от решетки, или я подниму напряжение! – крикнул тот.
Элий остался лежать неподвижно на полу. Поначалу Веру показалось, что приятель потерял сознание.
– Элий, ты жив?! Подонки! Я вас всех передушу! – Вер погрозил невидимым врагам. Но ему никто не ответил.
Элий наконец поднялся.
– Даже на заседаниях сената я не чувствовал себя так мерзко, – подвел итог сенатор.
В нужный час решетку поднимут. Но это будет час поединка, и тогда будет поздно что-то предпринимать.
– Я придумаю выход, – пообещал Вер, но разум его не мог отыскать ни единой лазейки.
– Да, ты хитроумен, как Улисс, – попытался приободрить друга Элий, – но, к счастью, не так же беспринципен.
«Я еще более беспринципен…» – хотел сказать Вер, но сдержался, а вместо этого спросил:
– У тебя есть оружие?
Элий наклонился и снял с сандалии серебряный полумесяц – один из знаков его сенаторского звания.
– Это же серебро, – поморщился Вер. Элий предостерегающе поднял палец. И принялся разбирать на части полумесяц. Серебряной оказался только накладка. Внутри полумесяц был из стали и остер, как бритва.
– Что-то новенькое в одежде сенаторов, – шепнул Вер.
– Надо же иногда пользоваться своим положением. Подонки, посадили меня в сырой подвал и не дали шерстяных носков, – Элий принялся растирать изуродованные голени. – Теперь ноги будет ломить до следующих Календ.
Вер решил, что Элий точно сходит с ума. Какие Календы? О чем он?!
– Элий, нас прикончат сегодня ночью. Так что до Календ тебе не придется мучиться.
– И тогда ноги перестанут болеть! Какое счастье! Представь, Юний, мои ноги перестанут ныть от холода, только когда я умру.
Элий попытался улыбнуться. К нему вернулась способность философствовать, а значит – вернулось душевное равновесие. А это немало. Да, да, надо забыть о шерстяных носках и боли и подумать о судьбах человечества, так будет проще оценить собственную странную судьбу.
– Сейчас мы не можем ничего предпринять, – подвел итог Юний Вер. – Остается ждать встречи с гениями.
– И философствовать, – добавил Элий. – Мрачный подвал располагает к размышлениям. В самом деле, почему не устроить симпозиум перед боем, если больше нечем заняться? Расположимся поудобнее на холодных камнях и поговорим.
Элий разорвал свое одеяло и протянул половину Веру. Бывший гладиатор последовал совету друга и уселся подле решетки. Элий расположился с другой стороны.
– О чем же мы будем рассуждать? – поинтересовался Вер.
– О том, что с нами происходит.
– Ты в этом что-то понимаешь? Я лично – нет.
– В частном, нашем случае, не понимаю. Но в глобальном, пожалуй – да.
– Как это… Разве такое бывает?
– Гораздо чаще, чем ты думаешь. К примеру, я могу описать тебе со всеми подробностями положение на хлебном рынке или в военной промышленности, проанализировать тенденции роста тяжелой индустрии и причины упадка легкой промышленности. Но если ты попросишь объяснить, почему Мар-ция не торопится развестись с Пизоном, я не смогу тебе ответить.
– А она в самом деле не торопится? Но Элий оставил вопрос Вера без ответа.
– Итак, начнем… Не слишком ли мы полагаемся на богов? Одно время боги активно вмешивались в жизнь людей. Это были времена героев, и сами герои вели свои родословные от небожителей. Но потом люди сделались достаточно самостоятельными, и боги позабыли о них на время. Люди были предоставлены сами
себе. Архитектура достигла совершенства, дальше которой мнилось лишь разложение. Они уже знали, что Земля – это сфера, Птолемей измерил расстояние от Земли до Луны, установив, что оно равняется пятидесяти девяти земным радиусам.
Разумеется, он совершил ошибку, решив, что Солнце вращается вокруг Земли, но вскоре бы нашелся иной ученый, готовый перевернуть его систему, если бы наука продолжала процветать. Птолемей использовал термины «параллели и меридианы», разделил сферу на шестьдесят частей – так возникли минуты, а минуты еще на шестьдесят «вторых малых частей», и мы получили секунды. Не буду перечислять достижения инженерной мысли – мосты и акведуки древних стоят незыблемо до сих
