Арбалетчики в Карфагене (СИ) - Безбашенный Аноним "Безбашенный" (книги .txt) 📗
Контраст с Гадесом в самом деле получался разительным. Нам ведь было с чем сравнивать — тут же вспомнилось, как запросто и без всяких лишних формальностей прибывал туда "Конь Мелькарта" нашего старого знакомца Акобала. Да, это Карфаген, и здесь нам — не тут.
Формальности формальностями, а жизнь — жизнью. Начальника досмотровой партии Турмс сразу увлёк к себе в каюту, а сопровождавшие его вояки так и остались стоять на палубе, даже не пытаясь заглянуть в трюм. Мы даже не успели обменяться парой-тройкой историй о родном российском бюрократическом маразме, когда грозный таможенный чинуша вышел, не скрывая довольства. Судя по всему, связано оно было не с тем кошелём, которым он, дабы не утруждать себя, нагрузил своего помощника, а с другим, поменьше, который он припрятал в складках широкого пояса.
— Вот так тут все и выкручиваются! — сказал этруск, тоже явно не опечаленный, когда местная власть сошла на берег.
— И много ты ему дал "мимо кассы"? — ухмыльнулся я.
— Как обычно — половину того, что не попадёт в казну. И им хорошо, и нам.
— А не жирно ему половину?
— Так разве ж он только для себя? Своим воинам он даст по шекелю, помощнику два — это немного. Но ведь из остального он половину, а то и две трети, отдаст начальнику порта. Не отдаст — через несколько дней его место займёт другой, "знающий службу". Зачем же ему терять такое хлебное место? Что-то ведь начальник оставит и ему, и это ведь не только с моего корабля. Взгляни, он уже на второй заходит. А за день он не меньше десятка кораблей обойдёт — за него не беспокойся, ему тоже на безбедную жизнь хватит.
— А жирует, значит, начальник порта? Ведь не один же только этот у него такой?
— Конечно не один. У него таких пять или семь, точно не знаю. Но и он ведь не всё себе оставляет. Назначает его Совет Ста Четырёх, он же и снять его может в любой момент. С теми, кто помог ему занять это место и помогает удержать его, надо ведь делиться. Не поделится — сам понимаешь. Желающих на такое место много…
— А официально власти как на это смотрят? Деньги ведь мимо казны проплывают немалые! Разве такое скроешь?
— Ну так мы ж это делаем с умом! Свинца в слитках и железа в крицах у меня в трюме больше всего, но это самая дешёвая часть груза. Её я не занижаю и за неё плачу честно, как положено. Не занижаю я и числа пассажиров вроде вас, которых легко пересчитать по головам. Это всё идёт в казну сполна. А вот с тем грузом, которого немного, но который ценен — тут мы с портовой стражей уже "понимаем друг друга". Медь в слитках я занизил на треть, простую бронзу — наполовину, а чёрную — вчетверо. И так же примерно делают все, только каждый со своим товаром. Те же египетское полотно и шёлк из Александрии, ты думаешь, целиком учитываются? Самое большее — на треть или даже на четверть. И чем выше пошлины, тем больше доля скрытого от казны товара. Кто же позволит себя грабить?
Вот в таком духе и просвещал меня Турмс, объясняя суть, старожилам давно известную, но не называя ни конкретных имён, ни конкретных денежных сумм, как раз и составляющих "коммерческую тайну". Что ж, мне чужих тайн и не надо — своих за глаза хватает.
Наши слуги тем временем уже разобрались с нашими пожитками, и мы снова, взглянув на множество снующих по берегу карфагенян, призадумались, как бы тут не заблудиться в таком столпотворении. Но это наш наниматель предусмотрел — нас встречали.
— Досточтимый Фабриций, старший сын досточтимого Арунтия! — представил нам этрусский моряк молодого роскошно одетого парня с вооружённой свитой, прибывшего явно по наши души, — Добро пожаловать в Карфаген!
— Испанцы Тарквиниев! Ко мне! — рявкнул сын нашего нанимателя и взмахнул рукой, указывая пункт сбора. В отличие от отца, говорившего по-иберийски чисто, у его сына был изрядный акцент, но всё-таки языком он владел, и понимать его было нетрудно. Поданная команда в полной мере относилась и к нам. Ведь будучи нанятыми в Испании, служа с иберами и говоря на их языке, мы и сами считались теперь как бы иберами. По крайней мере — здесь. Поэтому мы, распрощавшись с Турмсом, дисциплинированно потопали по сходням.
— Аркобаллистарии? — определил Фабриций, заметив наши арбалеты, — Отец рассказывал мне о вас! Вы идёте со мной.
Кроме нас он ещё отобрал человек двадцать пять с нашего и следующего корабля, а остальных поручил помощнику.
На берегу стало ясно, что если нам и судьба потеряться, то только всем вместе. И Испания-то — далеко не Россия, а уж Африка — и подавно. Не только мы, но и иберы скинули плащи и тёплые туники, пододев под кожаные панцири лишь лёгонькие льняные безрукавки, и даже в них никто из нас как-то не зяб. Местные же, привычные к африканской жаре, практически все были в туниках с рукавами, так что даже не знакомых лично своих отличить от них было легко.
Если важный чиновник строит здесь из себя перед вновьприбывшими крутого босса, то обычный человек с ружьём… тьфу, с копьём — откровенно рад подкреплению. Увидевшие нашу колонну испанских наёмников карфагенские пацаны-ополченцы приветствовали нас взмахами копий и длинных овальных щитов.
— Гражданское ополчение Ганнибала, — пояснил Фабриций, — Из-за выплат Риму у Республики больше нет денег на хорошее наёмное войско. Своим ветеранам суффет платит сам, из собственных денег, но после Замы этих ветеранов осталось мало. А ополченцы из граждан стоят дёшево, но почти ничего не умеют, и сами это прекрасно понимают. Вот и рады частным наёмным отрядам, которые помогут в случае чего.
Миновав ворота опоясывающей портовую зону, называемую здесь Котоном, внушительной стены, мы вышли в Старый Город. Впрочем, название это чисто условное, обозначающее территорию. На самом деле не такой уж он и старый — застроен добротными многоэтажками покруче гадесских. Шестиэтажки — не редкость, а встречаются и семиэтажки. Глядя на них, нетрудно понять, как умещаются в городе добрых полмиллиона его обитателей. Двигаясь между этими громадами по улицам, оказавшимся шире, чем мы опасались, наша колонна вышла к здоровенной рыночной площади, называемой здесь на греческий манер Агорой.
Вывел нас сын нашего нанимателя грамотно — улицей, выходящей на дальнюю от моря сторону площади, и нашей колонне не пришлось пробиваться через сутолоку громадного, под стать самому городу, рынка. Зато справа от нас оказалась при выходе на площадь колоссальная статуя Решефа перед его храмом, а слева здание Совета Ста Четырёх — помпезное, величественное, в греческом стиле, мимо которого мы и продефилировали. Нам он решил показать местную достопримечательность или её обитателям возросшую отцовскую силу, мы так и не поняли. Хотя, по логике вещей — скорее всего, и то, и другое заодно. А над всем этим возвышалась Бирса — цитадель на холме, окружённая собственным рядом мощных стен — с храмом Эшмуна и его гигантской статуей на самой вершине холма. Зрелище впечатляло…
— Красота-то какая! — восторгалась Юлька, — Я думала, что Карфаген — обычный финикийский город, восточного семитского типа, а тут уже настоящая античная классика! Взгляните только на эти статуи богов! Это же эллинистический стиль!
— Он самый! — хмыкнул я, — Вот только детишек в жертву этим своим "эллинистическим" богам они режут время от времени вполне по-финикийски.
— Разве? Их же, вроде, только Молоху в жертву приносили — безобразный такой медный или бронзовый идол, а я его нигде не вижу.
— И не увидишь, не ломай глаза. Не было никакого Молоха. Слово "мельх" — это просто "кровавая жертва". Любому богу, самому обычному. Я не буду тебе их перечислять — лишние уши вокруг, — хоть мы говорили и по-русски, конкретные имена финикийских богов могли прозвучать для аборигенов узнаваемо, и в мои планы вовсе не входило объяснять им, что это вновь прибывшие чужеземцы говорят об ихних священных небожителях. Восток ведь — дело тонкое, а восточные религии — в особенности. Чем меньше их касаешься, тем меньше проблем с верующими фанатиками.
