Адская война - Жиффар Пьер (книги полностью .TXT) 📗
Впрочем, и наше положение к вечеру стало не лучше. С утра отдан был приказ по возможности щадить артиллерийские снаряды, ружейный огонь присоединился к орудийному, наши драгуны несколько раз опрокидывали отряды неприятеля, подходившие чересчур близко к нашему фронту. Но к вечеру орудия стихли одно за другим; мало того — ружейные патроны оказались на исходе…
Был отдан приказ об отступлении. Оно началось под прикрытием ночной темноты. Бой затих, наш корпус медленно двигался обратно, к Оренбургу.
Я с г. Дюбуа ехали рядом приблизительно в центре отступавших войск, обмениваясь мыслями по поводу этого печального оборота дел.
Вдруг позади нас, в арьергарде, раздались выстрелы, сначала одиночные, потом залпы; тысячи полторы-две ружей стреляли без перерыва…
Мы тщетно старались выяснить в чем дело, и поспешили к группе офицеров, среди которой находился генерал Ламуру.
Внезапно «Монблан» спустился откуда-то с облаков; когда он был в десяти метрах от земли, из гондолы выскочил офицер, снабженный немецким парашютом, которыми наши аэрокары обзавелись после Лондонского сражения.
— Что такое, Мальструа? — спросил генерал.
— Наши соседи, турки, обойдены сорокатысячным отрядом неприятеля, который атакует их с тыла… Когда мы возвращались из рекогносцировки, то заметили еще отряд китайцев, не менее пятидесяти тысяч, который направлялся на наш фланг. Это он атакует нас теперь…
— Хорошо… Передайте адмиралу Бонвену, чтобы он собрал аэрокары и летчиков, и постарался поддержать нас.
Офицер поднялся в гондолу по лесенке и аэрокар исчез в темноте.
Пальба в нашем авангарде усиливалась. Очевидно весь корпус вступил в бой.
Странная мысль мелькнула у меня в голове:
— Как же это я вижу и слышу перестрелку, когда у нас бездымные и беззвучные ружья? Во сне я, что ли… Но г. Дюбуа вернул меня к действительности.
— Если их пятьдесят тысяч, то это составит двое против одного. Все бы ничего, но вот что страшно: хватит ли патронов?
Он точно напророчил. Огонь с нашей стороны стал стихать, тогда как с китайской усиливался. Вскоре страшный шепот пробежал по рядам.
— Патронов больше нет!
Нам оставалось только защищаться холодным оружием. Но чем должна была кончиться подобная защита?
Безумно было надеяться не только на победу, но и на возможность отступления при таких условиях. А линия боя все расширялась, новые и новые толпы выходили из мрака и бросались на наш корпус.
— Пропали мы!.. — вырвалось у г. Дюбуа.
— Я давно это думаю, да не решался сказать, — отозвался я. — И похоже, не выбраться нам живыми….
Вдруг засверкали огни, сопровождаемые треском и грохотом разрывающихся снарядов. В рядах китайцев раздались крики ужаса. Это адмирал Бонвен с отрядом аэрокаров и авиаторов налетел на неприятеля с фланга, осыпая его разрывными снарядами. Неожиданное нападение, ночью, в темноте вызвало панику среди атакующих, началось смятение, китайцы отхлынули, отступили в полном беспорядке. Наши летуны преследовали их добрых полчаса, с мужеством, которое могло им дорого стоить.
— Молодцы! — сказал г. Дюбуа.
Вмешательство Бонвена избавило нас от смертельной опасности. Отступление продолжалось теперь беспрепятственно всю ночь. К семи часам утра мы были в двадцати верстах от Оренбурга.
Артиллерия — грозная с виду, но, увы, бессильная, как игрушечные детские пушки — двигалась впереди; за нею тащилась колонна пехоты; кавалерия прикрывала отступление.
— Вот и наше отступление из России! — со вздохом заметил патрон.
Опасность далеко еще не миновала. Враги наседали. Китайская кавалерия гналась за нами по пятам, и пули ее ружей давали себя знать нашим задним рядам. Убитых не подбирали, но вскоре мы узнали, что и раненых оставляют.
— Что ж вы хотите? — отвечал генерал Ламур на вопрос г. Дюбуа. Я не могу рисковать спасением корпуса ради отдельных лиц. Нам нужно идти скорее. Это единственный шанс на спасение… И то я не уверен, что китайская легкая кавалерия не обгонит нас и не загородит нам путь…
— Вы угадали, генерал! — воскликнул я. — Взгляните… там… между Уралом и нами… что это за черные точки на снегу?
Генерал взглянул в бинокль по указанному направлению.
— Так и есть, — проворчал он. — В голову и в хвост… Извольте действовать штыками против ружей!..
Раздались сигналы, крики команды, звуки рожков; колонны на ходу построились в боевой порядок, готовясь к атаке. Черные точки на снегу слились в пятно; оно росло, и вскоре можно было различить отдельные фигуры. Перед нами была туча всадников, тысяч десять, по крайней мере. Они прицелились из магазинок; последовал залп, другой, третий… Наши отвечали отдельными, разрозненными выстрелами, выпуская последние, еще уцелевшие кое у кого заряды. Люди падали, санитары выбивались из сил, подбирая раненых на сани.
Но китайцы не желали ограничиться перестрелкой. Разрядив в нас магазинки, они со своей стороны ринулись в атаку.
С того пункта, где мы стояли — почти в центре — слышался точно рев бешеного прибоя. Боевые крики, стоны, вой боли сливались в оглушительный гул. Рукопашный бой! Вот бы не поверил, что в наше время дальнобойных орудий, скорострельных ружей, взрывчатых веществ, мне придется быть свидетелем такой картины, что я не во сне, а наяву увижу, как тридцать тысяч человек столкнутся лицом к лицу, работая саблями, штыками, пиками с дикой яростью древних воинов…
Нам казалось, что мы вернулись ко временам персов и мидян, римлян и карфагенян, готов и сарацинов.
Наши войска медленно, но упорно подвигались вперед; китайцы дрались с остервенением.
К четырем часам их отряд был разрезан надвое; расстроенные толпы нападавших отступили…
Мы уже торжествовали победу… но увы, слишком рано!
Справа, слева, с тыла по всем направлениям, вырастали новые толпы всадников. Они нагоняли нас, окружали, осыпая пулями. С ними были верблюды, навьюченные картечницами и пулеметами…
Все спасение — в быстроте! Нельзя терять ни минуты. Генерал отдает приказание идти скорым шагом, не задерживаясь из-за раненых.
Я видел, как раненый сержант попытался достать скляночку с ядом и не мог. Он схватил за руку солдата и что-то сказал ему. Тот колебался с минуту, раненый настаивал; солдат взмахнул ружьем и проткнул ему горло штыком.
Г. Дюбуа тоже видел эту сцену. Он обратился ко мне:
— Обещайте мне, что вы окажете мне такую же услугу, если я не в состоянии буду выпить это.
Он показал мне флакончик, который держал в руке.
— Обещаю.
— Поклянитесь!
— Клянусь! Вы даете мне ту же клятву, патрон! Я не успел еще ничего прибавить. Град картечи осыпал нас. Г. Дюбуа взмахнул руками и тяжело свалился на землю; лошадь его взвилась на дыбы, метнулась в сторону и тоже грохнулась, убитая картечью.
— Не останавливайтесь! — кричали мне солдаты.
Не останавливаться! Бросить этого превосходного человека, такого внимательного, щедрого, выручавшего меня из беды! Я соскочил с лошади, нагнулся к нему.
Увы! Его положение было безнадежно. Три раны на лице, две на груди. Он еще дышал, в глазах светилось отчаяние, кровь ручьем струилась из ран…
У меня мелькнула мысль остаться с г. Дюбуа. Умрем оба — стоит ли жить среди этого кошмара? Но он угадал мое намерение.
— Спасайтесь, друг мой, — простонал он. — Прикончите меня и спасайтесь. Убейте же меня! Слышите?.. Я приказываю!
Тогда в припадке отчаяния, я, как безумный, выхватил револьвер, и три раза выстрелил ему в лоб.
О, я и сейчас вижу перед собой глаза, угасающие с выражением благодарности и мучительной боли.
Несколько мгновений я стоял, ошеломленный тем, что сделал. Потом вскочил на коня — и вовремя. Последние ряды пехоты проходили мимо меня, прикрываемые нашими гусарами.
Вряд ли бы удалось нам уйти, если бы войска, оставшиеся в Оренбурге, и казачий отряд в восемьсот человек не явились нам на подмогу. Их внезапная атака заставила наседавших врагов податься назад. Наступившая ночь положила конец преследованию и мы благополучно перешли на правый берег Урала.
