Der Architekt. Проект Германия - Мартьянов Андрей Леонидович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
— Постойте, — перебил я. — У вас есть какие-то конкретные предложения?
Геббельс изумленно осекся. Проговорил:
— Но они ведь все изложены в письмах! Вы разве… Не просматривали?
— Просматривали, — раздался голос Гейдриха. Рейхсфюрер вошел незаметно. — Здравствуйте, доктор. Позвольте осведомиться, отчего вы всё это время не протестовали? Не писали жалобы во все существующие инстанции на вероломство СД? Безропотно подписали все до единой бумаги с обвинениями, все протоколы допросов? Почему?
— Потому что вы отлично знаете, я невиновен, — ледяным тоном ответил Геббельс. — И если принято решение отправить меня на гильотину, изменить его я не смогу при всем желании.
— Здраво, — кивнул Гейдрих. — Вот что мы сделаем. Отбросив все бюрократические процедуры, заменим заключение здесь на домашний арест. Дело будет рассматриваться в прежнем порядке, но раз уж вы заявляете о невиновности… Следователи обратят на это внимание. Вы, доктор Геббельс, по-прежнему остаетесь подозреваемым, не забудьте.
Я недоуменно воззрился на рейхсфюрера. Интересный поворот. Вполне в духе Гейдриха-прагматика: освободить бестолочей и дармоедов наподобие Розенберга или Дарре? Ни в коем случае! Тут же совсем иное: Йозеф Геббельс может пригодиться, тем более что он сам вызвался, при этом сохранив необходимый минимум личного достоинства. Унижаться, молить о пощаде и требовать справедливости он не стал, избрав практически беспроигрышную тактику. Всегда был умен.
И плевать, что он думает о нас, о смерти Адольфа Гитлера — наверняка догадывается! — об инсценировке «партийного мятежа» и прочем. Под домашним арестом с бдительнейшим, тотальным надзором причинить нам вред он не сумеет. А вот реальная польза может оказаться существенной — ошибки и недосмотры Ганса Фриче доктор Геббельс определил виртуозно.
— …Не боитесь, что скрытая оппозиция воспользуется им как живым символом? О чем мы многократно говорили? — поинтересовался я, когда Геббельса увели. — Вот уж кто идеально подходит к званию «старого борца» и «национал-социалиста номер три» после Гитлера и бывшего рейхсмаршала, так это доктор Геббельс. А оппозиция есть, вы сами докладываете, что мы обидели слишком многих…
— Только не в данном конкретном случае, — возразил Гейдрих. — Каждый его шаг, каждое движение будут фиксировать. Строжайшее наблюдение днем и ночью. Восемь утра — пьет кофе. Восемь пятнадцать — посетил уборную. Восемь двадцать две — листает газету. И так далее. Не думаете же вы, что Имперская безопасность оставит столь важный объект без самого пристального внимания? Пусть работает, материалы будем поставлять фельдъегерской службой.
Так и вышло. Йозефа Геббельса на следующий день вернули домой, на Шваненвердер, к семье. Дозволили, как нейтрально сформулировали бюрократы из РСХА, «ассистировать» Министерству пропаганды. Выходить за пределы поместья запрещено и ему, и фрау Магде. Разумеется, перевод доктора под домашний арест нигде не афишировался, даже в СД об этом знали только в подразделении, занимавшемся круглосуточной охраной, и в самых высших кругах.
Гейдрих оказался прав: после Сталинграда и «Таманского котла» Геббельс очень пригодился нам как пропагандист от природы. Но об этом — ниже.
Вернемся, однако, в Италию, к которой в это время года меньше всего подходили определения «теплая», «солнечная» или «гостеприимная». Небо над Неаполитанским заливом затянуто низкими серыми тучами, конус Везувия терялся во влажной дымке, постоянно моросил дождь. Оно и к лучшему — не приходится ожидать авианалетов. За последние месяцы город серьезно пострадал от бомбардировок англосаксов.
Встречались мы не в самом Неаполе, а на загородной вилле Эсперо с видом на круглое озеро Аверно — древний вулканический кратер, окруженный холмами, кипарисовыми рощами и виноградниками. Место, дышащее античностью: в одной из пещер на побережье жила кумская Сивилла, там же находился вход в Аид, когда-то здесь располагались резиденции Октавиана Августа и Марка Виспания Агриппы.
Впрочем, сейчас красоты и мифы Аверно интересовали меня в последнюю очередь. Дуче принял германского канцлера с очевидной прохладцей, всем видом давая понять: он — фигура, равнозначная ушедшему в небытие фюреру, а потому какой-то мастеровой, едва отряхнувший с колен строительную пыль, не вызывает у наследника цезарей ровным счетом никакого пиетета. Даже намекнул, что с куда большим удовольствием встретился бы с Рейнхардом Гейдрихом, поскольку «властвовать должен сильный человек». Гордец.
Я принял вызов спокойно — Вальтер Хевель предупреждал, что Бенито Муссолини обязательно испытает меня на прочность. Смутишься, стушуешься — будет только хуже: дуче начнет давить, использовать свой авторитет «декана диктаторов», выставлять неприемлемые требования — он и с Гитлером несколько раз так поступал, взять хоть историю с взятием Франции.
В 1940 году после бездарных действий итальянской группы армий «Запад» принца Умберто в Прованских Альпах, остановленной вдвое меньшим по численности противником, Муссолини все-таки вытребовал у фюрера свою оккупационную зону, аннексировал Ментону и предъявил претензии на Ниццу и Корсику. Отлично помню, как возмущался тогда Гитлер, охарактеризовав притязания итальянцев несколькими хорошими окопными словечками времен Первой мировой. Тем не менее фюрер частично пошел на уступки, чтобы не обижать союзника по «Оси».
Теперь же мне предстояло убедить дуче в том, что Францию необходимо оставить и позабыть фантазии об Alpi Occidentali. [27] Причем оставить без компенсаций с французской стороны — будет лучше вернуть Африканскую империю и расширить ее с помощью Германии.
Крайне сложная задача, признаться. Особенно на фоне нашего поражения под Эль-Аламейном, продолжающегося наступления генерала Монтгомери в Ливии и высадки американцев. Не говоря уж об отвратительной — чего скрывать! — ситуации под Сталинградом.
Я взял с собой в Италию генерала от артиллерии Вальтера Варлимонта, заместителя начальника штаба оперативного руководства, одного из плеяды «молодых теоретиков» — в конце тридцатых именно он создавал новую структуру командования Вермахтом и вместе с Йодлем разрабатывал «Барбароссу». Был причастен к группе фон Трескова, но активного участия в военной оппозиции не принимал, выступая сочувствующей стороной. Варлимонт и должен был объяснить Муссолини нашу новую стратегию — уделить пристальное внимание Африке и Мальте.
Впрочем, дуче занимала совсем иная тема.
— Что он о себе вообразил? — громыхал Муссолини. — С вашего попустительства Дарлан творит абсолютно недопустимые, возмутительные вещи! Достаточно одного моего слова, чтобы итальянские легионы прошли маршем до Виши и положили этому конец!
На мой взгляд, французский Первый консул и впрямь перестарался с бонапартистской мишурой и заявлениями, которые со стороны разоруженной Франции звучали несколько легкомысленно. Все эти «золотые орлы, прославившие себя под Аустерлицем и Фридландом», «штандарты, развевавшиеся у подножия пирамид», и прочие «походы Великой Армии» вызывали неистовые восторги у французской публики, но до крайности раздражали очень многих по обе стороны фронта — начиная с дуче и заканчивая Черчиллем, вкупе с поддерживаемой русскими и американцами «Свободной Францией» дезертира де Голля.
Значит, марш легионов на Виши? Отлично. Ты попался.
— Хотелось бы уточнить, что во Франции размещены две наших полевых армии, — полубезразличным тоном заметил я. — И Девятый воздушный флот. Не уверен, что итальянский командующий, принц Умберто Савойский, после своих блестящих успехов сорокового года решится на повторную попытку совершить легкую прогулку на северо-запад с учетом этих обстоятельств…
Умей дуче убивать взглядом, меня тут же разорвало бы в клочья. Намек был слишком очевиден: не лезьте, иначе будете иметь дело с германской армией.
— Изложите ваши соображения относительно французского вопроса, — ледяным тоном сказал Муссолини.
