Боги не дремлют - Шхиян Сергей (читать книги полные TXT) 📗
– Все равно, – упрямо сказала она, – настоящего мужчину сразу видно. Он никогда не будет счастлив.
Против понятия «настоящий мужчина» мне возразить было нечего. Что это такое, знают только настоящие женщины. И, как мне кажется, главное качество настоящего мужчины видят исключительно в его слепом служении идеалу. Еще в его обязанность вменяется бросаться в огонь и в воду по первому мановению ручки этого идеала, быть по-царски щедрым, априори признавать правоту женщины по любому вопросу, при том не глядеть на сторону, оставаться мужественным, верным и слепоглухонемым.
– А мне показалось, что ты ему очень понравилась, – сказал я, – он так на тебя смотрел…
– Ты это серьезно говоришь или шутишь? – быстро спросила Матильда.
– Какие могут быть шутки, – без тени улыбки ответил я, – ты просто не замечала, он не сводил с тебя глаз!
– Странно, – сказала она, не глядя на меня. – Ты не знаешь, Сеславин женат?
– Не знаю, я же его вижу первый раз в жизни.
– Ну, мало ли, может быть, что-нибудь слышал, – задумчиво сказала она. – Что это он так долго…
Действительно, прошло более получаса, а капитан все не возвращался. Казаки и гусары начали устраиваться на отдых. Близость неприятеля, который напоминал о себе шумом и криками на дороге, нимало их не смущала. Причем выглядело это не фатализмом или показной бравадой, а уверенностью в своих силах, будто две с половиной сотни партизан могли противостоять великолепно отлаженной военной машине непобедимой армии.
Удивительно, но и я не чувствовал никакого беспокойства от близости французов. Даже мысли о том, что какой-нибудь любознательный солдат может забрести в лес и за нами погонится как минимум, отборная европейская кавалерия, просто не приходила в голову. Вроде они и мы были каждый сам по себе.
Скоро зашло солнце, и спустились серые осенние сумерки. Капитана все не было. Я уже начинал за него беспокоиться. Было непонятно, что можно высматривать на дороге в темноте. Однако партизаны вели себя спокойно, и никто не поминал пропавшего командира. Матильда волновалась не меньше моего, и когда к нашим соседям казакам подошел Алдоров, тотчас его окликнула:
– Господин штабс-ротмистр, вы не знаете, когда вернется Александр Никитич?
Штаб-ротмистр подошел к нам вплотную и негромко ответил:
– Этого, господин корнет, я вам сказать не могу. Вернется, как только управится. Однако думаю, быстрее, чем завтра к вечеру ему не успеть.
– То есть как это, завтра к вечеру? – невольно воскликнул я. – Он что, до сих пор сидит на дереве?
– Вот вы о чем, – наконец понял Алдоров, – его высокоблагородие давно с дерева спустился и сразу же ускакал в ставку с докладом. Вы знаете, он оттуда увидел самого Бонапартия в карете! Эх, жаль, сил у нас маловато, а то бы захватили узурпатора и войне конец!
– То есть, как это ускакал?! – возмущенно воскликнула Матильда. – А как же мы?!
– Вы бы потише кричали, господин корнет, – укоризненно сказал казачий офицер, – не ровен час француз услышит! Скоро придет поручик Редкий и все вам как есть расскажет. Александр Никитич его вместо себя оставил, а с собой взял только Сашу Габбе и малый эскорт гусар. Нам только и успел сказать, что на дороге в карете самого Бонапартия видел и нужно о том срочно донести Михаилу Илларионовичу.
– Но как же так!.. – начала было говорить на повышенных тонах Матильда, но я взял ее за руку и слегка сжал, успокаивая.
– Вот наш войсковой старшина идет, – сказал штабс-ротмистр, – вы лучше у него спросите.
К нам подошел незнакомый офицер в чине армейского майора и представился войсковым старшиной Гревцовым. Матильда уже было, собралась на него наброситься, но Гревцов сам от имени командира принес извинения.
– Александр Никитич просил вас его извинить, служебный долг повелел ему срочно отлучиться. Вы же, елико пожелаете, можете его дождаться, а коли не сможете, то он приказал дать вам проводником местного крестьянина.
Матильда, как мне показалось, формально была удовлетворена извинением Сеславина, но на деле разочарована. Я же был с ним полностью солидарен. Заниматься нашими частными проблемами в опасную для отечества минуту мог только совершенно безответственный человек. Довольно было и того, что он не забыл отдать касательно нас распоряжение и позволил поступать по собственному соизволению.
– Ну, что будем делать? – спросил я Матильду.
– Переночуем здесь, а утром едем в Потапово, – решительно сказала она, – А вы господин войсковой старшина, поблагодарите господина капитана за заботу и внимание, – добавила она не без яда в голосе.
Тот согласно кивнул, явно не обратив никакого внимания на язвительные интонации безусого корнета, и ушел по своим командирским делам.
Глава 17
Нашего проводника звали Дормидонтом и был он пожилым тридцатилетним мужиком, имеющим на все на этом свете свой собственный взгляд. Кой ляд заставил его пойти в партизаны, я так и не понял. О французских оккупантах он имел мнение, что, они насланы на нас Сатаной, в наказание за неправедную жизнь.
– Ты, ваше сиятельство, сам посуди, как же можно без наказания, когда кругом грех и блуд? – лишь только мы отошли от партизанского бивака, спросил он, придерживая мою лошадь за повод.
От такого неожиданного и прямо поставленного вопроса я слегка растерялся и поинтересовался, о чем это он говорит.
– О том и говорю, что по грехам и расплата, – опять обобщил он.
– Оно конечно так, не без этого, но если рассудить по душе, то вполне может быть, и не только, а кабы, – не менее туманно ответил я. – Ты дорогу-то до Потапова точно знаешь?
– Мы, ваше сиятельство, люди местные и все тута знаем, – солидно откашлявшись, уверил он. – Меня другое занимает, почему такая несправедливость царит кругом?
– Это, друг Дормидонт, не только тебя, а любого русского человека интересует, – миролюбиво сказал я, – сам-то ты что по этому поводу думаешь?
– А то и думаю, что не зря Сатана наслал на нас полчища вражеские. За грехи пришло время отвечать!
– Ладно, если так. Долго нам до Потапова добираться? – попробовал я ввести разговор в конструктивное русло.
– Это как посмотреть, – подумав с минуту, ответил он, – если коротко идти, то не долго, а если длинно, то долго. Ты, ваше сиятельство, сам-то как об этом деле понимаешь?
– Никак не понимаю, – честно признался я. – А зачем идти длинной дорогой, если есть короткая?
– Так мне все равно, какой идти, как ты скажешь, так и будет.
Я давно уже не общался с крестьянами и разучился правильно ставить вопросы, чтобы получать вразумительные ответы. Попытался разбить общий вопрос на несколько конкретных.
– А чем плоха короткая дорога?
– Тем и плоха, что по болоту, – ответил Дормидонт. – По болоту теперь не пройдешь, утопнуть можно.
– Значит нужно идти длинной, посуху? – предположил я.
– Оно конечно можно, только как пройти когда и там топи! – сообщил он. – Ты мне вот на какой вопрос ответь, если человеку обещано царствие небесное, то почему одним все, а другим ничего. Возьми того же француза, зачем ему было на нашу землю идти, у него, что, своей земли нет?
– Ты не сказал, какие топи на длинной дороге, – напомнил я.
– Известно какие, глубокие, – объяснил он, с сомнением на меня посматривая. – Дожди ведь идут и идут. Вот ты говоришь, у нас есть справедливость, а по мне нет ее, и никогда не было, вот возьми хотя бы меня…
Я о справедливости ничего не говорил и слушать исповедь проводника не собирался, потому повторил вопрос о топях.
Дормидонт удивленно на меня посмотрел, но нить разговора не потерял, начал непонятно рассказывать, как его осенью при обмолоте обидел сосед Иван Пахомов. Матильда нервно спросила, сколько мы еще будем стоять под дождем на одном месте.
– Нам нужно идти, – напомнил я проводнику. – так что ты говорил о топях?
– Эх, ваше сиятельство, не понимаете вы простую душу, – упрекнул он. – Думаешь, ежели человек, скажем, простой крестьянин, так он души не имеет? А у него душа получше, чем у некоторых чистых. Потому как он правдой живет! Вот ты говоришь…
