Держава под Зверем - Бриз Илья (книга жизни .TXT) 📗
В общем-то, мои слова о гуманности и жесткости более-менее соответствовали действительности. Еще в тридцать восьмом были существенно ужесточены наказания за любые преступления. Они стали значительно серьезней, чем в других странах. Рецидивистов в основном просто отстреляли. Но, с другой стороны, были предприняты определенные и вполне качественные меры для недопущения наказания невиновных. Презумпция невиновности перестала в Советском Союзе быть пустым звуком. Прилично поднялась ответственность как за преднамеренную дачу ложных показаний, так и следственных органов за некачественную работу. Не знаю, то ли все эти действия, то ли резкий рост уровня жизни, то ли хорошая пропаганда здорового образа жизни, а, скорее всего, все в комплексе, но преступность у нас резко пошла на спад.
– Более того, Константин Петрович, не только о неподсудности, а, как только пройдут суды в Америке с необходимыми нам решениями, о невозможности задержания наших подданных в других странах. Практически у всех будет дипломатическая неприкосновенность. Надо там будет – пусть вызывают наших специалистов из советских органов.
Шум везде за рубежом поднимется, – отреагировал Громыко.
Плевать. Ты, Андрей Андреич, подготовься и заткни им рот низким уровнем преступности в Советском Союзе. Сами не умеют – пусть учатся у нас.
И последнее, – я опять обратился к Егору, – разобраться. Я понимаю, что там все должно быть достаточно хорошо прикрыто. Но не верю в профессионализм исполнителей. Слишком грязно все сработано. Шито белыми нитками. Да и нет еще у американцев необходимого уровня. Устранить заказчиков и исполнителей. Причем заказчиков – громко, с шумом. Пуля, нож, яд – до лампочки! Всех до одного и желательно одновременно. Пусть поднимают там любой шум в средствах массовой информации. Нам это только на руку. Главное – чтобы поняли, что за советских людей всегда придется отвечать собственной шкурой. Доказательств, что это сделали мы, у них ведь не будет?
Сделаем, Василий Иосифович! Комар носа не подточит, – на лице генерала Государственной Безопасности Синельникова впервые за сегодняшний день появилась улыбка. Но какая! Такого хищного выражения я у него никогда еще не видел.
В кабинете наступила тишина. Некоторые из присутствующих не поднимали глаз. Неужели не понимают, что без жесткости тут не обойтись?
А не слишком ли круто? – спросил молчавший до того маршал Берия.
Нет, Лаврентий Павлович, в самый раз. Этим мы заставим задуматься каждого, кто только попробует решить силой любой вопрос с нашими подданными.
Нет, сколько бы ни писали в том мире, что руки Берии по локоть в крови, он достаточно мягкий человек…
Скандал в американской прессе через три недели разразился нешуточный. Еще бы, после расстрела итальянскими мафиози группы дельцов с Уолл-Стрит, кто-то прислал письмо в «Нью-Йорк Тайме» с недвусмысленными намеками на реальные причины акции. Впрочем, как разразился, так и затих. Никаких доказательств не было, а заинтересованных в хороших отношениях с Советским Союзом в американском истеблишменте оказалось вполне достаточно. Более того, общественное мнение Штатов оказалось на стороне СССР. Ведь корабль, с которого были советские моряки, привез большую партию советских лекарств. И плюс к лекарствам оборудование для производства хладона. Качественные холодильники и кондиционеры за океаном должны были скоро ощутимо подешеветь.
Устроившись в кабине, я тщательно осмотрелся и застегнул ремни. Вроде точно такая же усиленная машина, как и предыдущий мой «Як».
Проверка, запуск, ожиданье,
Добро, рулежка, полоса,
Разбег, отрыв – без опозданья
Нас принимают небеса.
Уходит вниз земля без шума,
И купол неба чист и свеж,
А за спиной в объеме трюма
Полсотни тонн чужих надежд.
Бликует солнце на капоте
Закрылки, шасси, эшелон…
Взлет произвел, готов к работе,
И видимость – на миллион
Земля укрылась под костюмом
Из белых облачных одежд…
Летят со мной в объеме трюма
Полсотни тонн чужих надежд
Нет трюма на моем «Яке». Взлетная масса самолета всего в пределах двух с половиной тонн. Но в остальном… Очень точно эти стихи, прочитанные однажды на одном литературном форуме того мира, отображают мои ощущения здесь и сейчас. Хорошо-то как! Да, на высоте шесть тысяч метров, несмотря на яркое солнце, довольно прохладно. За бортом – минус шестьдесят восемь. Но в теплом меховом комбинезоне – нормально. Несколько энергичных фигур высшего пилотажа, плавно переходящих одна в другую. Николай, мой привычиый ведомый, как привязанный держится чуть сзади и слева. Молодец! Мы понимаем друг друга почти без слов. Слетанность у нас отличная. Иногда можно даже импровизировать, и он не оторвется. Быть ведомым в паре, вообще, сложнее, чем ведущим. А уж в бою… Но мы летим в мирном небе, и как же это здорово! Вот только…
Пожар на борту самолета. Самое страшное, что может быть в воздухе. Мгновенно пропала радиосвязь. И эго на совершенно новой машине! Бросить ее? Жалко ласточку. Огонь в самом хвосте. Кислотный аккумулятор потек, не выдержав перегрузок? Взгляд на приборы, индицирующие электрику. Точно! Напряжение падает, а ток, отбираемый от генератора, растет. Что-то там, в хвосте, коротнуло от пролившегося электролита. Но ведь я же знаю эту машину как свои пять пальцев. Силовой кабель проходит справа в фюзеляже. Быстро – на счету каждая секунда – беру курс на аэродром, тщательно триммирую (Триммер – маленькая рулевая аэродинамическая плоскость, расположенная на всех основных рулях самолета. Служит для снятия нагрузок с органов управления при прямолинейном полете. Правильнее – для балансировки самолета. Обычно триммеры управляются электродистанционно) машину. Теперь можно бросить управление и заняться внутренней обшивкой. Черт, никакого инструмента под рукой. Да и тесновато здесь. Сдергиваю перчатки и пальцами пробиваю и рву жесткий, насквозь промерзший картон внутренней обшивки кабины. Вот они, кабель и проходной клеммник. Резкий рывок, и медь выдирается из заделки наконечника. Так, ток генератора мгновенно упал, а напряжение восстановилось. Тут же появляется пропавшая связь.
«Липучка», – вызываю диспетчера Кубинки, – я – «Зверь ноль один». Я – «Зверь ноль один». На борту пожар. Похоже на короткое замыкание вследствие протечки аккумулятора.
«Зверь ноль один», «Зверь ноль один», – тут же отзывается руководитель полетов, – приказываю немедленно покинуть самолет! Приказываю немедленно покинуть самолет!
Но я не слушаю. Пытаюсь скольжениями сбить пламя. Не помогает. Сливать бензин нельзя – мгновенно вспыхнет, и машина превратится в факел. Вопрос: что произойдет раньше – я сяду или перегорят тяги управления? Оставить беременную Галку вдовой? Никогда! Тут думать нечего! Срываю фонарь назад и покидаю самолет, как мне было приказано. Динамический удар при раскрытии купола парашюта ощутимо встряхивает. Н-да, перчатки сейчас не помешали бы. Голыми руками с содранной кожей не очень-то приятно подтягивать стропы. Хуже, что кровь не останавливается. Колька кружится вокруг меня как сумасшедший. Да все со мной в порядке. Ну руки немного ободрал. Это мелочи. Помахал ему и указал в сторону аэродрома. Нет, не оставит меня. Так и будет крутиться вокруг, пока спасатели не появятся. А мой оттриммированный «Як» так и летит, полого снижаясь и оставляя за собой еле заметную полоску дыма. Если бы чадил, это говорило бы об отсутствии открытого огня. А так… Ну что ж, будем знать еще одно слабое место этого истребителя. Неделю на разработку нового усиленного аккумулятора. Столько же или чуть больше – на запуск в производство, и в частях заменят негодный элемент. А пока надо запретить полеты на «Яках». Вылет только по боевой тревоге. Мягко приземляюсь в большой сугроб. Гашу купол и отстегиваю подвесную систему парашюта. Отрезаю ножом из маленького комплекта выживания несколько шелковых полос и забинтовываю ободранные пальцы правой руки. Мерзнут. А это плохо. Можно отморозить. Н-да, если до этого ножа можно было бы быстро добраться в кабине самолета, то и кожу не содрал бы. Так, проваливаясь в снег, я далеко все равно не уйду. Значит, будем тут куковать, пока спасатели не появятся. Можно пока шоколад из НЗ слопать.
