Крепостной Пушкина 2 (СИ) - Берг Ираклий (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT, FB2) 📗

Обратился царь ко мне внезапно.

— Знаю, знаю, всё знаю, — заявил Николай Павлович, изображая приветливость — всё-таки австрияк. И так хорошо молчал! Ловок, брат, ловок. Но я почти угадал! Мыслил, что ты пруссак. Как всех провел, а⁈ Молодец. Такие мне нужны. Второй Разумовский. — и ласково похлопал по плечу.

«Кто австрияк?- прибалдел я от такой новости. — Сами вы, ваше величество, немчура натуральная. Если подумать. А Рузумовский здесь каким боком?» — Но вслух, конечно, промолчал. Хочет государь меня считать австрийцем — пусть. Однако, как скоро разлетаются слухи.

Пушкин очень внимательно на меня посмотрел, слегка мотнул головой и негромко фыркнул. Не поверил, и то хлеб.

Вскоре о мне позабыли. Ещё бы! Тут такие дела происходят, оказывается. Сперва Пушкин объявил о наличии каких-то заговорщиков, о чем он, как честный человек и верноподданый считает своим долгом сообщить. Государь на то заявил, что он тоже честный человек, а потому не находит в себе ни сил, ни способности поверить в саму возможность подобного. Чтобы у нас, в России, да мог быть заговор против воли Божией (так и сказал) — немыслимо и он решительно отвергает подобный разврат.

Пушкин упёрся как баран. Нет, мол, заговор и точка. Вы, ваше величество, человек прекрасной души и всем отец, оттого сердце ваше протестует от наличия беззакония, но…

— Список. — прервал его весьма витеватую мысль государь.

Поэт бесстрастно протянул ему сложенный вчетверо лист бумаги. Эй, Александр Сергеевич, а я тогда что тащил⁈ Выяснилось и это.

— Доказательства. — произнёс император изменившимся голосом, ознакомившись со списком. Пушкин изящно протянул руку в мою сторону.

— Вот.

Оказалось, что вся эта груда бумаг была тем самым «доказательством». Следует заметить, что в эту славную эпоху предпочтения образования гуманитарного (человек мог плавать в математике и считать только в столбик, и то не всегда, но при этом знать четыре или пять языков), практически все шифры основывались на литературе, и разбирать их получалось лучше прочего у самих литераторов. Почему — так и не понял. Но факт остаётся фактом. Повелось от итальянцев, было подхвачено и развито французами, продолжено англичанами. Островитяне народ практичный, эти и вовсе почти любого поэта подключали к делу. Не знаю. Неужто и Байрона? Если что — это мне Пушкин уже после глаза раскрыл. Стало яснее его трепетное отношение к контролю над нашим журналом, столь резкая реакция на мою тягу к самовольным поправкам. Опять подозревал в чем-то, что ли? Эх вы, Александр Сергеевич…

Так вот. Вся эта кипа содержала в себе не что иное как ход рассуждений нашего поэта. То самое «как мы дошли до мысли такой». На основе копий снятых с корреспонденций разных интересных людей. Мысленно я присвистнул. Ай да сукин сын, как заметил один товарищ.

Разобраться означало все это прочесть как минимум. Николай сел за стол и мужественно принялся изучать все эти письмена. Вскоре стало заметно, что у его величества ум заходит за разум. Ну не силен он в литературе, ему науки точные милы.

Выручил Бенкендорф.

— Кхм-кхм. — изобразил начало гриппа шеф жандармов. Император с облегчением отвлёкся от тяжёлого труда.

— Вы что-то тоже хотели сказать, Александр Христофорович?

Оказалось, что да, хотел. И сказал. Не моргнув глазом, главный тайный полицейский объявил о наличии заговора против мира и спокойствия, против его величества и прочих оплотов общества. Я только глазами хлопал.

«Эй, дружище (не дай Бог, конечно), а Сергеевич сейчас о чем толковал? — спросил я мысленно. — Коню понятно, что заговор. Вон сколько у нас доказательств! Если надо, то Сергеевич ещё столько же принесёт. Я даже помогу, один ведь не справится, после болезни он.»

Любопытный момент — главному держиморде император поверил враз, без долгого поиска на то сил и способностей.

— Не томите, Александр Христофорович, — объявил государь с грустью мужества, — говорите как есть.

Бенкендорф и не думал томить. С какой-то внутренней гордостью он принялся рассказывать, что не всё ладно в нашем королевстве. Есть заговор. Цель — покушение на жизнь государя (кто бы мог подумать) и его семьи (хмм), включая последнего оставшегося брата с его семьёй тоже.

Николай даже дышать перестал. Привстал уперев кулаки в стол и уставив глаза в генерала.

Тот продолжал в духе, что беспокоиться особо не о чем, заговорщиков всего несколько десятков человек. Группа радикально настроенных поляков, ну с этими всё ясно, панство есть панство, пся крёв, так сказать, и ближняя охрана императора — кавалергардский полк. К счастью, не весь, лишь несколько человек. Плюс, возможно, некоторые влиятельные персоны. И немножко иностранных посольств. Одним словом — пустяки.

— Имена. — прорычал Николай.

Бенкендорф стал называть фамилии. Почти сразу государь вспомнил о листке Пушкина, схватил его и стал читать его параллельно докладу.

— Черти, вот же черти, мать их. — подвёл итог его величество, едва генерал остановился перевести дух.

Бенкендорф немного помялся, и вернулся к своей шарманке, суть которой понималась как всё под контролем, не извольте так переживать, ваше величество. Враг не пройдёт пока на страже престола и спокойствия стоят такие самоотверженные и ночами не спящие люди как он, а смутьяны будут все изловлены вмиг, только будет получен приказ.

— Вы сообщаете ужасные вести, господа, крепитесь. — махнул царь кулаком.

А мы что? Я нормально. Интересное кино, заговоры всякие. Заняться людям нечем, вот они и того. Откровенно говоря, здесь все участвуют в каких-то заговорах, как семейных, так и служебных. Согласно закону больших чисел, должны быть и против самого правителя.

— Скажите честно, без утайки, — продолжал государь, — каков родной язык у заговора?

— Французский — сказал Бенкендорф

— Английский — заметил Пушкин.

Оба они неприязненно взглянули друг на друга.

«Хотя бы не австрийский, — подумалось мне, — в смысле не немецкий».

Николай стал допытывать разом обоих на следующий важный вопрос, а именно «когда». Тут оба борца за все хорошее сошлись во мении, что враги трона и России, что в их понимании суть синонимы, непременно пожелают исполнить свои гнусные планы во время ожидаемого маскарада, испортив праздник. Такова их подлость.

— Мерзавцы. Иуды.

«Расстрэлят» — посетила мысль с грузинским акцентом.

— Что? — остановился император.

Кажется, я произнёс её вслух. Бывает. Вообще, заметил в последнее время за собой некую странность. Столько времени я старался мимикрировать под местных, под их время, что устал. Какой-то небольшой надлом произошёл, что ли. Стало труднее. Будто сам организм начал протестовать. И мысли детские, уровня «почему я должен подстраиваться, пускай они подстраиваются». Усталость путешественника, когда все сильнее тянет домой, но нет возможности вернуться. Что-то такое. Раньше тоже накатывало, но обходилось.

— Надо сделать укрытие. Какое-нибудь укрепление, ваше величество, — сказал я тогда, — ваш стол может подойти. Набросать мебель к дверям. Вон тот шкаф подвинуть, если успеем.

— Ты говоришь непонятно, Степан. С тобой всё в порядке?

— Но разве я один слышу шум?

Все замерли. Признаюсь, я и впрямь удивился. Где-то за дверьми, по звуку за пределами соседнего помещения, но что-то происходило и вряд ли хорошее. Звон, который бывает от ударов стали о сталь, ругань, проклятия и топот ног. Началось совсем недавно, но секунд десять то было, чтобы расслышал, а они чего?

— Он прав, — заозирался Пушкин. — Что-то происходит, слышите?

Слава богу, хоть один не глухой!

— И что это значит? — спросил наш мудрый государь.

— Вероятно, кто-то пытается прорваться сюда, — пожал я плечами, — что-то и правда происходит, а звуковое сопровождение наводит на определённые мысли.

— Звуковое что? Сейчас ведь не день маскарада!

— Вы совершенно правы, ваше величество. Но, может быть, это заговорщики. Они, может быть, перепутали дни и решили, что сейчас маскарад. Я не знаю. Однако, лучше будет подготовиться к встрече, а вам, ваше величество, постараться уйти, если здесь есть какой-нибудь потайной ход. Мы их задержим.