На исходе лета - Хорвуд Уильям (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt, .fb2) 📗
А в середине июня в расщелине появился двуногий, который очень шумел. Я чуть не помер со страху! Спрятался под щебенкой и трясся, пока он не прошел мимо. Топ, топ — туда, вверх, где под скалой растет зеленый мох. Тишина. Даже вороны заткнулись. Камни говорили со мной голосом ветра, и тут я услышал, как двуногий вскрикнул и упал. Его стоны были оглушительны, как зимний камнепад в Кастелл-и-Гвинте. Я пошел взглянуть. Взобрался по зеленому мху туда, где водопад. Двуногий лежал тихо. Лапа у него больше, чем я весь, белая, а пахнет, как перезрелая жимолость. Не очень приятный запах. На лапе кровь, и, пока я смотрел, она из красной стала бурой. Двуногий застонал, глядя на меня. А голова большая, и на ней растет шерсть.
Глиддер перешел на шепот, сейчас он повернулся к Карадоку, к которому, казалось, были обращены его слова. Иногда он забывал, где находится, и называл себя «Глиддер», словно говорил не о себе, а о каком-то другом кроте.
— Я сказал Камням: «Что мне делать?» — и Камни ответили: «Наблюдай за ним». Так Глиддер и сделал, и он почуял, что двуногий умирает. Значит, они умирают так же, как мы!
Когда взошло солнце, осветив скалы, двуногий пошевелился, но взгляд его стал затуманиваться. Я сказал Камням: «Мне помолиться за него как за крота?» И Камни ответили: «Как за жука, как за слизня». И тогда старый Глиддер ощутил радость, потому что он больше не боялся. Чего же бояться, если ты — частица всего? Это заставляет страх бояться тебя самого. Итак, я помолился за двуногого, у которого затуманились глаза. Я подошел совсем близко, и, когда его осветило солнце, запах слегка изменился, а глаза совсем потускнели.
В тот день Глиддер стал взбираться на Триффан и дотронулся до Камней. Увидел с вершины кротовий мир — кротовий мир, в котором живут двуногие! Двуногие там, где живем мы, кроты…
Казалось, Глиддер не замечает удивленного и недоверчивого перешептывания по поводу того, что он мимоходом сказал, будто забрался на Триффан. Большинство сильно сомневалось, что он действительно имел это в виду.
— До самой вершины? — непочтительно перебил Глиддера один из кротов помоложе, из Валлийского Пограничья, с понимающей улыбкой оглядывая присутствующих.
— Он так сказал, — зарычал Тредфах, и смешки сразу же смолкли, хотя многие все еще смотрели с сомнением.
— Да, да, — раздраженно ответил Глиддер, — но не это главное, поняли? Дело в двуногом.
На него смотрели с недоумением.
— Ему же Камень нужен, как нам. Как жукам, и слизням, и всем нам. Я понял это, когда взгляд двуногого затуманился. Я понял это на вершине Триффана, когда стих ветер. Я знаю это сейчас. Я и пришел сюда, чтобы рассказать вам это. Вот почему Камни оставили меня в живых. Слушайте! Есть много путей в Огвен, и их легко найти. Но с июня у меня ушло так много кротовьих лет, чтобы найти оттуда выход, а двуногий так и не нашел, значит, ему нужно больше учиться, чем нам. Прекратите сражаться, кроты! Скажите себе и своим врагам, что Безмолвие будет обретено там, где двуногие. Да, где проносятся ревущие совы. Там Безмолвие для крота!
— Скорее уж смерть, — возразил кто-то.
На него зашикали, потому что, какими бы странными ни казались слова Глиддера, была в них какая-то безмятежная уверенность.
— Слушайте, — спокойно продолжил он, говоря медленнее, словно ему все надоели и у него не было ни сил, ни желания много говорить. — Счастлив тот крот, который получает хотя бы четверть того, о чем мечтал, правда? Очень счастлив. Когда он добирается до конца своей жизни, лучше ему ни о чем не жалеть. В этом нет смысла! Он оглядывается и видит, как другие совершают ошибки или поступают правильно, и он думает, что когда-то тоже шел этим путем. Он надеется, что другие будут поступать правильнее, чем он. Если же этот крот дурак, то он будет навязывать другим свои советы, рассчитывая, что их примут. А быть может, он просто надеется, что кто-то из молодых кротов сделает то, на что у него никогда не хватало времени, — и удачи им!
Некоторые стали проявлять беспокойство, поскольку речь Глиддера замедлилась, а мысли где-то блуждали. Старик сказал достаточно, и, какую бы цель он ни преследовал, он ее давно достиг. Ему пора заткнуться и дать им заняться более важными делами… Но не все так думали. Среди присутствующих было немало таких, кто чувствовал, что слова Глиддера внушены ему Камнем, и эти кроты сдерживали нетерпение остальных.
— Кроты, — обратился к ним Глиддер, — когда я увидел, как затуманивается взгляд двуногого, я услышал начало Безмолвия. Обратите ваш взор туда, куда больше всего боитесь взглянуть, и, возможно, там окажется то, что вам больше всего хотелось найти.
После этих заключительных слов Глиддер умолк так же неожиданно, как заговорил, и обвел взглядом собравшихся кротов. Когда затих его голос, он как-то съежился и ослабел, так что Гауру пришлось снова его поддержать.
— Я сказал довольно, Карадок, я сказал все, что знаю. Камни пожелали, чтобы я рассказал вам об увиденном в Огвене. Остальное мы с вами знаем, и отныне я умолкаю. Сейчас я устал, и мне нужно поспать. А когда я посплю, мне понадобится помощь, так как теперь, когда я закончил, Огвен зовет меня обратно, чтобы мой дух снова стал свободным вблизи Камней, — так закончил Глиддер, и, хотя многое еще было сказано после того, как его увел Гаур, его речь отметила конец совещания.
Одни говорили, что он безумен, другие — что просто стар, а некоторые воодушевились. Но никто никогда не забывал его речь, поскольку, когда крот раскрывает свое сердце, как это сделал Глиддер, его слова живут долго, входя в жизнь тех, кто их услышал.
❦
Позже Алдер, слегка кривя душой, попытался уговорить Глиддера, чтобы он не уходил.
— Так будет лучше для меня, — сказал Глиддер. — Пусть Гаур проводит меня домой. По пути я расскажу ему то, что помню о его родне. Если крот не знает этого, то он не знает ничего.
Алдер кивнул в знак согласия. Что же до Гаура, то он рад был пойти вместе с Глиддером и как-то странно растроган тем, что поведет своего дядю из Шибода, словно это было началом нового путешествия.
На следующее утро, когда другие кроты, прибывшие на совещание, начали уходить на восток, север и юг, эти двое выбрались на холодную поверхность западного Шибода и оттуда стали потихоньку спускаться к Кэпел-Куригу, направляясь к расщелинам Огвена. Карадок немного проводил их, и Гаур дал им попрощаться без свидетелей, скромно отойдя в сторону и углубившись в созерцание холмов.
Когда Гаур снова посмотрел в их сторону, Карадок уже удалился от них по росистой траве, направляясь к Мойл-Шибоду. Он не оглядывался.
— Кроту это и не нужно, — сказал Глиддер, верно истолковав мысли Гаура, — когда он живет в твоем сердце, вы вместе познали благословение Камня и однажды снова встретитесь.
Глиддер хихикнул, видя, что Гаур явно обескуражен, и продолжил:
— А теперь помоги мне вернуться в Огвен, где я найду покой, и я расскажу тебе о твоем отце и о твоих шибодских дядях, а также о том, что Алдер поведал мне о Триффане. В прошедшие кротовьи годы у нас было слишком мало времени для родни, слишком мало времени для Камня. А теперь слушай и не забывай поддерживать меня, а я расскажу тебе все, что знаю об одной кротихе из Данктона: она пришла туда, где ей не следовало находиться, — то есть на высокие склоны Шибода, — да еще в плохое время года, и стала рожать.
Все это случилось давным-давно, и начать нужно с крота, о котором ты никогда не слышал. Он был даже больше твоего отца…
— А как его звали? — спросил Гаур, глядя на длинную дорогу впереди и думая о том, что, поскольку Глиддер не может быстро идти, эта история поможет скоротать время в пути.
— Мандрейк, — ответил Глиддер, и, когда он произносил это имя, казалось, над ними прошла какая-то тень. Гаур обернулся и приготовился защищать себя и старика. Но там ничего не было — только голая скала да впадина на земле.
— Да, возможно, это был он. Говорят, дух его вернулся, после того как он умер перед Данктонским Камнем, а сейчас охраняет свою родню на этих вот склонах и следит, чтобы с ней не случилось ничего дурного. Итак, на чем я остановился?
