Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка - Тимофеев Владимир (книги без сокращений TXT) 📗
— Das hЖllische Feuer verschlang verfluchte Stadt… Siegfried… Niblungens Schwert… der strafende Arm des Himmels… der Speer der Vergeltung… [4]
— Куды его? — спросил первый красноармеец.
— В дурку, — тут же хохотнул второй.
— Куды, куды, — проворчал сержант, брезгливо поморщившись. — В тыл, куды же еще. Там разберутся…
-------
[1] В начале Бог сотворил Небо и Землю… И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
[2] После того как не нашлись в городе десять праведников и потому обречен был город на гибель… захотели ангелы его и семью его от гибели охранить и прочь отправить из города…
[3] И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастания земли…
[4] Адский огонь поглотил проклятый город… Зигфрид… меч Нибелунгов… карающая десница… копье возмездия…
-------
…Со страшным звоном внизу что-то загремело, заскрежетало, а воздух внутри машины внезапно наполнился запахом жженой резины. Или картона.
— Черт! Сима, с движками что?
— Поршня выбило. Клин. Масло… масло йок. В общем, всё, накрылась телега, и часа не прошло.
— Э-э-эх! Не вовремя, — зло прошипел Винарский и разразился длинной тирадой. Исключительно нецензурной, обращенной неизвестно к кому.
— Ну что, выбираемся? — грустно поинтересовался Макарыч, когда командирский запал иссяк.
— Погоди-ка, Макарыч, погоди, — переведя дух, тихо ответил сержант, прильнув к панораме. — Значит, так. Ты наружу, к тридцатьчетверке дуй. А я пока тут побуду, приборы еще работают. И пулемет целый.
— Да как же…
— Это приказ, Сима, — отрезал командир. — Только автомат возьми. Может, удастся еще чуток протянуть. А я… я вас отсюда прикрывать буду. И всё, блин, не спорь. Давай. С богом.
— Ох, мать моя женщина! — прокряхтел мехвод с каким-то лихим отчаянием и, подхватив ППШ, нырнул в открытый проем переднего люка. — Ни пуха, командир!
— К черту, Сима. К черту.
Уткнувшись в прицел, сержант завертел рукоять наводки, разворачивая башню в сторону появившейся из-за домов угловатой коробки полугусеничного БТР. Пылал жаром раскаленный казенник орудия, болели обожженные руки. Однако танкист о боли не думал. Он просто делал свое дело. То, которому его учили. Лишь чертыхался с досадой об упущенных возможностях и редкостном невезении. О тех самых случайностях, которые, как всегда — неожиданно. И в самый неподходящий момент.
"От ты ж, ёшки-матрёшки! А ведь так всё хорошо начиналось!"
Действительно, до последней минуты всё шло хорошо. Не просто хорошо — замечательно. Остовы вражеских танков догорали за дальней околицей. Всего девять снарядов и такой удивительный, фантастический результат. Пять едва ли не распыленных на атомы бронированных фашистских монстров. Кому рассказать, не поверят.
Увы, всё это уже в прошлом. Будто и не было ничего.
После уничтожения пятого, и последнего, панцера Винарский решил подвести машину ближе к селу. Пару минут назад фрицы всё же сподобились организовать контратаку со стороны хутора. А еще через какое-то время сработала минная ловушка, устроенная лейтенантом в окопах. Громыхнуло там довольно серьезно — слышно было даже сквозь броню и матерчатый танкошлем. Затем от домов ударили вражеские МГ, прижимая советских бойцов к земле, не давая ответить огнем. Пришлось влепить туда четыре подряд осколочных.
Две пулеметные точки удалось подавить. Те, что на левом фланге. А потом… Потом отказало орудие. Заело накатник и, видимо, повело ствол. По крайней мере, гильзу из канала сержант выковырять так и не смог — застряла напрочь, только руки обжег.
Дальше — больше. Едва-едва успели добраться до тридцатчетверки, как заглохли моторы. Оба. Без шансов на повторный запуск. Так что теперь оставалось одно. Превратить семидесятку в неподвижную огневую точку и работать по фрицам из ДТ. Пока патроны не кончатся. Жаль только, прикрыться нечем — место голое, просматривается со всех направлений…
Сильный глухой удар в правый борт отозвался звоном в ушах. Боевое отделение озарилось вспышкой. Яркой, почти ослепительной. В грудь несильно толкнуло, а затем по ноге потекло что-то противное, липкое, теплое. "Это я что, обоссался что ли? Или того хуже, обгадился?" — первая пришедшая в голову мысль отчего-то рассмешила сержанта. Ощупав рукой штаны и поняв, что это всего лишь остатки масла из пробитого двигателя, он только и смог, что нервно расхохотаться, вновь приникая к экрану тепловизора. Смахивая с груди увязший в бронежилете осколок.
"Спасибо… Леся".
В перекрестье прицела маячила туша немецкого бронетранспортера. Танкист коротко выругался, кляня себя за то, что не сумел рассмотреть главного. Противотанкового орудия в кузове тяжелого "Ганомага". Калибром всего 37мм и, тем не менее, оказавшегося способным пробить бортовую броню семидесятки. Зря, выходит, он поливал свинцом смотровые приборы и щели — по крыше надо было бить, пока БТР еще не успел развернуться. Теперь же укрывшиеся за орудийным щитом фашисты могли не опасаться пулеметной стрельбы. Ну или почти не опасаться.
К тому же, как выяснилось, беда не приходит одна. Огрызнувшись очередью на пять-шесть патронов, ДТ неожиданно замолчал, не то поврежденный случайным осколком, не то просто перегревшись, выйдя из строя от жара спаренной с ним сорокапятки.
— Мать! Мать! Мать!
Вроде и диски еще остаются, пара, как минимум, и броня на башне цела, и приборы пока работают, но… воевать-то нечем. Один лишь наган в кобуре. "Ага, чтобы застрелиться".
Хлопнув со злостью по ствольной коробке, сержант сплюнул и быстро переместился к командирскому перископу, желая оценить обстановку, прикидывая шансы. Соображая, как лучше выбираться из танка и что теперь делать с приборами. "Секретными" приборами из далекого будущего. Однако, едва взглянув на экран, понял, что ни шансов, ни времени у него не осталось.
Фрицы прекратили возню возле установленного на БэТээРе орудия, кто-то махнул рукой и…
"Ну да. Сейчас дернут за веревочку, башенка моя и раскроется. Как орешек. Как семечко".
Чуть сощурив глаза, танкист устало вздохнул, готовясь к неизбежному. Глядя смерти в лицо. И уже ни на что не надеясь.
Забыв, что надежда умирает последней.
Правее "Ганомага", метрах в двадцати от него, мелькнула какая-то тень. Смутно знакомая. Поднявшаяся из окопа. Метнувшаяся навстречу врагу. Вскинувшая руку в броске. И вновь рухнувшая на землю.
А спустя секунду прозвучал взрыв. Гулкий хлопок залетевшей в кузов гранаты. Противотанковой. Фугасной.
— Лейтенант! Молодчага! Так их, гадов! Всмятку! — заорал сержант, не в силах сдержать внезапно нахлынувшую на него эйфорию. — Черт, как же ты вовремя, лейтенант… Лейтенант… Володя… ты как там? Живой?
Однако летчик не откликался. Похолодевший от нехорошего предчувствия танкист резко скомандовал в микрофон:
— Марик, Гриша! Быстро к лейтенанту. Не отзывается он, ранен, похоже, — и, дождавшись подтверждения бойцов, пояснил задачу. — Вытаскивайте его по-быстрому и к танку… Давай-давай, шевелитесь, черти. Как хотите, но найдите мне его. Любой ценой.
Отдав приказ, сержант помедлил немного, буквально секунду, соображая, стоит ли пытаться сделать что-то еще. Что-то полезное, нужное. Например, снять поврежденный ДТ со спаренной установки или продолжить наблюдение за полем боя.
Сомнения разрешились относительно быстро и просто. Погасшими экранами ПНВ. "Всё, кончилась техника. Теперь только наружу". Толкнув тяжелую крышку, Евгений ловко выскользнул из башенного люка, мячиком скатился с брони и метнулся под защиту застывшей поблизости тридцатьчетверки. Даже не заметив и не почувствовав, как осыпается гарнитура ПУ, исчезает наброшенный на тело бронежилет, как щелкает в голове некий тумблер. Неведомый переключатель, запускающий странный никому неизвестный процесс. Таинственный, вычищающий из памяти все "лишние файлы". Биты информации. Крупицы знания. О прошлом, которое… в будущем. Сведения о всего лишь нескольких часах. Тех самых, в которых радость побед и горечь поражений. Новые друзья. Новые враги. И та, что навсегда теперь останется в наглухо стертом обрывке. Махоньком кусочке невидимой ленты, выдранном с корнем. Из жизни. Из сердца.
