«Бог, король и дамы» (СИ) - Белова Юлия Рудольфовна (книги хорошего качества .TXT) 📗
Александр не тяготился жизнью в Шатле — впервые за последние годы юный шевалье столкнулся с почтительностью окружающих. В Азе-ле-Ридо наставники Александра были столь строги, что неизменно требовали почтения к себе, а не к своему ученику. При дворе юный шевалье превратился сначала в слугу, а затем и в забаву скучавших придворных, и только в Шатле, да на улицах Парижа ощутил себя дворянином.
Правда, дворянин из Александра получался странный. Слоняясь вместе со старшим сыном Кабоша по столице, знакомясь со шлюхами, ворами, мошенниками и браво, Александр с головой окунулся в жизнь висельников Парижа. Как уверял Жером, все эти люди рано или поздно должны были попасть в руки его отца, но пока были самыми занимательными и веселыми людьми столицы. Шлюхи всегда были готовы порадовать белокурого красавчика печеньем или вафлями, называли «маленьким принцем» и явно выделяли среди прочих сорванцов Парижа. Воры восторгались его тонкими пальцами и деликатным сложением, ибо благодаря первому можно было легко вытащить из кармана платок, а благодаря второму — запихнуть мальчишку в самое маленькое оконце. Шулеры учили Александра передергивать в карты, восхищались памятью и сообразительностью пажа, и даже подарили талантливому ученику кости со свинцом, на которых всегда выпадало двенадцать. Браво также не оставили юного шевалье вниманием. Себастьен Мало научил Александра неслышно подбираться к любому врагу и бесшумно подниматься по любой, даже самой скрипучей лестнице. Жанно Кастет объяснил, что и обычная тарелка в умелых руках может стать грозным оружием. А сам великий Ле Нуази преподал беглому пажу несколько уроков метания ножей — для шпаги гнилозубый мэтр признал Александра пока слабоватым.
Глава 29
В которой рассказывается о чудесах и искусстве убеждения
— История с чудным отроком!.. Рассказанная и показанная!.. С убиением и воскрешением! — надрывался ярмарочный фигляр, наблюдая, как толпа оставляет лотки и стекается на небольшую площадь. Жером и Александр привычно крутились поблизости, предвкушая свой выход.
Вообще-то, Александру больше нравилось плавать и нырять с моста, хотя платили за это сущие пустяки. Даже таскать платки из карманов было веселее. Зато когда Александр вылезал из утыканной шпагами корзины и видел ошалевшие от благоговейного ужаса морды ярмарочных зевак — это было здорово! Жером и Александр едва удерживались от хохота, не замечая, как переводит дух вспотевший от напряжения фокусник. Трюк с корзиной был самым опасным из всех трюков старого итальянца, зато и платили за него больше, чем за все остальные трюки вместе взятые. Александр как-то целую неделю пробродил со стариком по Сен-Лоранской и Сен-Жерменской ярмаркам, заменяя заболевшего мальчишку, купленного фокусником пару месяцев назад. Если бы беглому пажу сказали, что какой-то пьяный офицер проткнул парнишке ногу, Александр только пожал бы плечами, привычно присовокупив, что от судьбы не уйдешь. О том, что однажды его могут и вовсе убить, мальчик не думал, искренне наслаждаясь непривычной свободой и сытостью.
Благодаря щедрой плате фокусника у бывшего пажа не переводились деньги, и он мог вволю накупать вафель, булочек и пирожков, если им с Жеромом не приходило в голову брать все это даром. Конечно, Александр догадывался, что, не будь Жерома, итальянец вряд ли был бы столь щедр, но мальчишка предпочитал не забивать голову лишними мыслями. Гораздо больше его волновал собственный выход перед публикой и за все время работы подсадным Александр ухитрился ни разу не повториться. То он отчаянно цеплялся за всех встречных и поперечных, таща платки и все, что попадалось под руки, а также жалобно умоляя не губить его, ведь его только что сговорили с внучкой зеленщика. То начинал яростно торговаться словно ростовщик с моста Менял, делаясь сварливым, визгливым и суетливым. А однажды, сделав вид, будто палец фокусника ткнулся в Жерома, с воплем бросился к итальянцу, принялся уговаривать его не убивать единственного кормильца семьи, а лучше взять его, слабого и больного, и так уговаривал, что в конце концов уговорил!
Временами итальянец, никогда не знавший, какую новую штуку выкинет бамбино, громогласно клялся, что как следует отдубасит проказника, но почему-то никогда не бил. Александр полагал, что причиной тому был Жером, но, как это ни странно, ошибался. Наблюдая за все новыми и новыми интермедиями малыша, видя, как ярмарочные зеваки хватаются от хохота за животы или же растрогано вытирают слезы, старый фигляр вспоминал Италию и думал, что у бамбино большое будущее. Мало ли было великих комедиантов, начинавших свою карьеру на улице, а затем заставлявших смеяться и плакать знатнейших сеньоров, герцогов, кардиналов и самого папу? Последнее время фокусник все чаще вспоминал о своем возрасте и все больше надежд возлагал на талант бамбино, так что старался пореже запихивать мальчика в корзину, боясь потерять такое сокровище из-за случайно дрогнувшей руки или какого-нибудь пьяного вертопраха. Из разговоров с Жеромом итальянец догадался, что мальчишки не только не были братьями, но даже не состояли в родстве, и потому предположил, что бамбино приемыш, может быть, подкидыш. Самого Жерома старик принимал за сына мясника и был не так уж далек от истины.
Итальянец ничем не мог попрекнуть приемных родителей мальчика, судя по всему весьма добрых и щедрых людей — во всяком случае старик ни разу не видел бамбино голодным, избитым или плачущим. И все же каким бы счастливым не казался мальчишка, какими бы заботливыми не были его приемные родители, старый фокусник верил — они не откажутся отдать бамбино на его попечение, ибо — видит Мадонна! — малыш не годился для ремесла мясника. Согреваемый подобными мечтами, старик частенько рассказывал Александру о виденных им в Италии комедиях и трагедиях; увлекаясь, читал по-итальянски целые монологи; затем спохватывался, обнаружив, что перешел на родной язык, и принимался пересказывать монологи по-французски; вновь вспыхивал порохом, пытаясь пропеть модные итальянские песенки; учил Александра смотреть, держать спину и голову, даже ходить.
Каждый раз, когда старик начинал подобное представление, Жером выразительно крутил пальцем у виска, желая показать, что итальянец окончательно спятил, а Александр как зачарованный внимал фокуснику и повторял его уроки, забывая даже о вафлях и купании. Видя, каким восторженным пламенем горят глаза мальчишки, старый фигляр умильно утирал слезы, убеждая себя, что непременно доживет до триумфа проказника и тогда его старость будет обеспечена. Пока же старик готов был пришибить знатных болванов, то и дело лезущих под руку и требующих повторить фокус.
Этот раз не был исключением. Как только перед фокусником остановились роскошные носилки, старик понял — повторения трюка не избежать. Бедняга даже взмок под недоверчивым взглядом разряженного вельможи. Пока зеваки охали, таращили глаза, прижимали к щекам ладони, жмурились, бормотали «Pater Noster», «Ave» и сыпали площадной руганью, сидевший в носилках дворянин не пошевелился, не вымолвил ни слова, даже не моргнул. Старик мысленно бранился: «Мадонна! И как можно работать с такой неблагодарной публикой?!»
Александр упорно лез вперед — раскрасневшийся от азарта и любопытства мальчишка. Целый дождь из су и денье сыпался к ногам старого бродяги, и только вельможа не дал фокуснику ни монетки. Итальянец низко поклонился и принялся благодарить монсеньора за честь дать представление в его присутствии, уверял, что еще никогда за свою долгую жизнь не удостаивался подобного счастья, клялся помнить об этой радости до самой могилы — напрасно… Дворянин упорно не желал расставаться с деньгами.
На особо длинном периоде речи итальянец запнулся, и тогда вельможа, наконец, разомкнул губы.
— А ты, приятель, мошенник. И внук твой мошенник. И корзина твоя — корзина мошенника, — лениво объявил он. — А, впрочем, ладно. Я дам тебе тестон, если сможешь повторить свое «чудо» с кем-либо другим, к примеру — вот с ним, — и вельможа ткнул пальцем в собственного лакея.
