Тайна Нереиды - Алферова Марианна Владимировна (е книги .txt) 📗

Юния Вера разбудило ржание коня. Вер выполз из пещеры, где спал, накрывшись бараньей шкурой, и с изумлением смотрел на стоящую на уступе женщину. Женщина держала на поводу коня, который… нет, не стоял, а висел в воздухе, перебирая копытами. Конь был бел и с крыльями. Пегас! Странный сын Медузы Горгоны и Посейдона, на котором любил разъезжать сам бог Аполлон. Конь, которого стихоплеты объявили своей собственностью. Сейчас Пегас был оседлан. Но вряд ли это придало ему воинственности. Пегас был конягой весьма упитанной – лоснящийся круп казался слишком массивным по сравнению с тонкими ногами. Конь почему-то постоянно скалился, обнажая крупные желтые зубы, чем напоминал Веру поэта Кумия. На стальных стременах сверкали первые лучи зари. Так же как и на золоченом шлеме и броненагруднике смуглолицей женщины.

– Беллона! – изумился Юний Вер.

– Тебе нужен конь для сегодняшней битвы, – вот я и привела конягу, – отвечала богиня войны, сестра и единомышленница Марса.

– Этот жирный! Да он на своих голубиных крылышках и взлететь-то не сможет. Разве что перднет изо всей силы, и его понесет реактивная тяга, – скептически оглядел Пегаса Вер. – Сколько тысяч лет миновало с тех пор, как он принимал участие в бою с Химерой?

Пегас обиделся.

– Я летаю каждый день. По десять-двенадцать часов от одного поэта к другому. Едва поспеваю.

– Отчего же ты так разжирел? От сочинений стихоплетов? Значит, тебе слишком часто попадались вирши графоманов, и тебя разнесло, как от обилия мучного. Ладно, надеюсь ты не врешь и сможешь заменить боевого коня.

– Что? Ты хочешь лететь на мне в битву? – В черных выпуклых глазах Пегаса мелькнул неподдельный страх. – Я не планировал драться. Думал: буду вдохновлять тебя стихами. Вдохновлять – это бывает куда важнее, чем участвовать в битве. Поэты сражаются стихами. Я знаю столько стихов. Вот к примеру:

Цитата Пегаса напомнили Юнию Веру слова Авреола о том, что он знает «Илиаду» и «Одиссею» наизусть. Юний Вер теперь тоже знал Гомера наизусть. Но цитировать у него не было охоты. Вряд ли его противник оценит словесные изыски.

– Я не могу сражаться… – бормотал Пегас. – Что будут делать поэты, если я погибну?

– Твоя мать умерла и не будет оплакивать твою гибель, пусть хотя бы это тебя утешит.

– Меч, – сказала Беллона, и сняла с себя перевязь с мечом. – Нагрудник… – и отдала свой броненагрудник. – Шлем… – и сдернула сверкающий позолотой шлем с черных кудрей.

Все пришлось Юнию Веру впору.

– Оружие! Оно красиво сверкает лишь в стихах или на музейных стендах, – хныкал Пегас. – В жизни я терпеть не могу сталь. Зачем сражаться, если можно слагать стихи. И стать бессмертным. В слове истинное бессмертие:

Надо полагать, что под едкими дождями подразумеваются дожди кислотные, от которых ныне так страдают памятники старины, в том числе и пирамиды.

– Во время войны музы молчат, так что и ты помолчи немного, будь другом.

Юний Вер вскочил на Пегаса, и под его тяжестью крылатый конь едва не рухнул в ущелье, но отчаянно заработал крыльями, выровнялся и даже поднялся выше. Учитывая толщину Пегаса, это показалось Веру чудом.

– Что скажешь, на прощание, Логос?! – крикнула Беллона.

– Жизнь с точки зрения разума бессмысленна. Значит, смысл ее лежит где-то за гранью разумного, – крикнул бог разума.

– А что скажешь ты, Пегас?!

– «Так произнес – и ударил противника в щит меднобляшный…» [95] – к месту процитировал Пегас.

– А что-нибудь свое?

– Римляне давным-давно разучились самостоятельно мыслить, и по любому поводу приводят цитаты – к месту и ни к месту. Некоторые называют это постмодернизмом.

– По мне постмодернизм – это дважды сваренная капуста, – отозвался Логос-Вер.

Вер уже видел противника – тот мчался навстречу на белом жеребце с начинающего розоветь востока. От солнечных лучей шерсть коня и доспехи грозного Сульде отсвечивали алым. И отроги гор из синих тоже сделались алыми, будто кто-то обрызгал их кровью. И небо неестественно и густо алело. И даже всходящее солнце казалось багровым, больным и страшным.

– Мне не нравится этот тип, – сообщил Пегас. – Тут, кстати, припомнился мне еще один стих…

– Помолчи, будь другом! – оборвал его Вер.

Он вдруг понял, что Пегас невыносимо трусит. И он сам – тоже, как ни пытался это скрыть. Сульде вызывал ужас. Своей силой и своей чуждостью. Ужас разрастался внутри Вера ледяным кристаллом. Если бы Вер был человеком, он бы приготовился умереть. Но он был бессмертен, и мог только проиграть.

Логос обнажил меч и помчался навстречу богу войны. Пегас резво перебирал ногами и махал крылышками. Кажется, конь поэтов еще пытался что-то цитировать, но Логос его не слушал.

Лицо Сульде, желтое, с узкими черными глазами, ухмылялось. Зеленый огонь из меча бога войны ударил в сверкающий броненагрудник Логоса, и во все стороны снопом брызнули искры. Небосклон вместо багровых тонов озарился тем же едким зеленым светом, а Сульде вдруг разросся и сделался огромен, и копыта его коня попирали горы. Пегас мчался навстречу чудовищному богу, и зеленое пламя обвело зловещим ореолом крылья коня. Вер попытался и себя ощутить таким же огромным и непобедимым, исторгающим убийственный огонь, но лишь желтые зарницы вспыхнули где-то вдалеке, и едва слышные разряды грома запоздало прикатились к подножию гор, встревожив Нисибис и заставив осажденных высыпать на стены. А Сульде вновь дохнул зеленым огнем, пламя ударило Логосу в лицо, от нестерпимой боли юный бог ослеп, а Пегас жалобно заржал. Логос ударил коня по крупу, и, превозмогая боль, ринулся навстречу врагу, ничего не чувствуя, кроме пылающей боли. Наконец клинок его зазвенел, коснувшись клинка Сульде, и сотни белых молний брызнули по небосклону.

Противник был чудовищен и необорим, а Логос перед ним – беспомощен и жалок. Но он должен был сражаться несмотря ни на что…

Кажется, он что-то кричал. Он пытался представить все совершенство этого мира, всю его неповторимую красоту, чтобы в этом совершенстве и в этой красоте почерпнуть силу. На мгновение к Веру вернулось зрение. Боль отступила. Он вспомнил, что во всей Империи не было лучшего бойца, нежели он, и представил, что вся мощь Империи сосредоточена в его клинке. Вся неколебимая сила логики, совершенство риторики, мудрость философии, вдохновение поэзии, справедливость законов, красота живописи, мощь архитектуры – все, что только пришло на ум, он призвал себе в помощь. И все это разлетелось стеклом от одного удара всемогущего бога войны.

И пока меч Вера, выбитый из рук, кувыркался в воздухе, рассыпая вокруг потоки белого огня, Сульде обрушил сокрушительный удар на голову беспомощного бога.

Последнее, что слышал Логос – это жалобное ржанье Пегаса.

Элий смотрел неотрывно на зеленое пламя, что заливало небо. Оно то бледнело, делаясь лимонным, то разгоралось, становясь изумрудным, и наконец приобрело совершенно невозможный ядовитый оттенок. Элий слышал отдаленные раскаты грома. Странные раскаты. Они напоминали звон клинков двух разъяренных гладиаторов. Какие желания исполняют невидимые бойцы, чья ярость заставляет пылать небосвод? Элий ждал. Ослепительные молнии сыпались дождем, мелькнул чей-то силуэт – белый на фоне зеленого. Вопль, переполненный болью и ужасом, усиленный тысячекратным эхом, метался в горах. А затем потоки багрового света, как реки крови, хлынули с востока.