Самозванцы. Дилогия (СИ) - Шидловский Дмитрий (онлайн книга без .TXT) 📗
Янек мрачно кивнул и, помолчав, добавил:
– Если можно, называйте меня Янеком, пожалуйста.
– Хорошо, Сергей, и что ты всем этим хочешь сказать? – спросил Крапивин.
– Только то, что, выбирая точку для изменения истории, мы с вами прежде всего исходим из интересов жителей России начала двадцать первого века, – ответил Чигирев. – Сознательно или нет, но мы хотим обеспечить наилучшие условия тем, кто родится в открытых нами мирах в конце двадцатого века в России. Самим себе то есть. Когда мы попали в семнадцатый век, у нас не было выбора. Но сейчас перед нами девять миров. Как мы можем повлиять на условия восьмидесятых и девяностых годов двадцатого века? Действовать из тысяча девятьсот восемьдесят второго поздно. Для Советского Союза ситуация патовая: или отринуть идеологические догмы и начать демократизацию и рыночные реформы, или идти прямым ходом к фатальному кризису. Собственно, первый вариант и опробует Горбачев всего через три года. Но это уже не спасет. Поздно. Реформировать надо было как минимум с шестидесятых годов. Ты сам об этом только что сказал, Игорь. А тогда советское руководство испугали чешские события. Потом поднялись мировые цены на нефть, и СССР смог решить проблемы неэффективной экономики благодаря притоку нефтедолларов. Все как специально сложилось, чтобы начался застой.
– А что, кризис этот не Горбачев со своей перестройкой породил? – недовольно проворчал Крапивин.
– Нехорошо перебивать лектора, Вадим, – усмехнулся Басов. – Ты что, не видишь, человек на любимого конька сел. А насчет кризиса ты не прав. Еще в начале восьмидесятых толковые экономисты знали, чем все это закончится. Занимался у меня тогда карате один парень из НИИ при Минфине СССР. Он мне много чего рассказывал. Да и идеологически уже народ готовили. Помнишь, сколько тогда разговоров было, что экономические проблемы СССР связаны с последствиями Великой Отечественной? Будто ФРГ, Австрия и Япония во Второй мировой меньше пострадали. Грамотные люди вовремя просчитали, что будет с экономикой через несколько лет, и начали готовить идеологическое обоснование. Да и Горбачев, пожалуй, перестройку неспроста затеял. Кто абсолютную власть по доброй воле отдает, если она сама из рук не вырывается?
– Не скажи, Игорь, – возразил Чигирев. – Многие реформаторы…
– Конечно, ты демократ, – перебил его Басов, – Но вот станешь абсолютным диктатором России, что делать будешь? Продуманные тобой реформы железной рукой проводить или с оппозиционной Думой их обсуждать?
Чигирев заметно смутился.
– То‑то, – усмехнулся Басов. – Продолжайте, профессор. Не смею больше вас прерывать.
– Я быстро. – Чигирев заметно сник. – В общем, через канал, ведущий в восемьдесят второй год, мы вряд ли сильно сможем повлиять. То же самое с тридцать пятым годом. Режим Сталина крепок там как никогда. Внутренняя оппозиция разгромлена. Сталинизм может привести только к тому, к чему он привел в нашем мире. Единственной внешней силой, способной свергнуть диктатора, является гитлеровская Германия. Но помогать нацистам – это уже ни в какие ворота не лезет и в любом случае не на пользу России. А вот тысяча девятьсот двенадцатый год – самое то. Хотелось бы начать чуть пораньше, но и это время вполне устроит.
– Складно, – ухмыльнулся Басов. – А отчего не возникло желания залезть в более ранние эпохи?
– Мне кажется, что воздействие с более близкого расстояния более эффективно, – ответил Чигирев. – В более ранние периоды в игру вступит огромное количество факторов.
– Хорошо, но может, все же начать пораньше? – предложил Крапивин. – Скажем, с Русско‑японской войны. Мы ведь можем выйти в это время в любом из миров.
– Но тогда мы не сможем потом воспользоваться выходами в более ранние периоды, – возразил Чигирев.
– А зачем они тебе? – удивился Крапивин.
– Видишь ли, – почему‑то смутился Чигирев, – те изменения, которые мы сделаем в этом мире, никак не повлияют на другие миры. Они так же будут полным ходом идти к катастрофе. Возможно, получив опыт в этом мире, мы придем к выводу о необходимости более раннего вмешательства. Кроме того, мы ведь можем помочь и людям, живущим задолго до нас. Почему бы не предотвратить Крымскую войну или не помочь Руси избавиться от татарского ига на двести лет раньше? Естественно, хочется в первую очередь повлиять на свое время. Но стоит ли отказываться от помощи другим поколениям?
– Значит, все же не только свое время, – съязвил Басов.
– Ну да, открыв такие возможности, скучно жить как простой обыватель! – оживился Чигирев. – Я решил пройти по всем открытым нами мирам, чтобы помочь тамошним людям.
– Заставить людей, живущих в Средние века, принять твою систему ценностей? – уточнил Басов. – Ты ведь хочешь построить для них общество, идеальное с твоей точки зрения. То есть с точки зрения московского интеллигента начала двадцать первого века.
– А я согласен с Сергеем, – вдруг объявил Крапивин, – С такими возможностями и знаниями мы просто не имеем морального права не вмешаться в со бытия. Я думаю, что нам надо немедленно отправиться в Петербург и приступить к активным действиям.
– Да, в Петербург, – подтвердил Чигирев. – В столице будет легче повлиять на ход истории.
– Воля ваша, – развел руками Басов. – Исправляйте, спасайте. Меня только в это дело не втягивайте.
– Разве вы не хотите поменять историю? – удивился Янек.
– Не хочу, – покачал головой Басов.
– Но почему? – искренне удивился Янек. – Мы ведь хотим добра всем людям.
– И что ты будешь делать сейчас, в двенадцатом году? – поинтересовался Басов.
– Я буду бороться с коммунистами, – объявил юноша. – Я помогу Польше обрести независимость. Я поддержу Пилсудского и помогу ему добиться успеха во всех его начинаниях.
– Погоди! – воскликнул Чигирев. – Так резко Польшу отделять нельзя. Это дестабилизирует Россию. Я думаю, что если нам удастся предотвратить революцию, то для Польши стоит ограничиться предоставлением особых прав, как для княжества Финского.
– А что мне Россия? – фыркнул Янек. – Я за Польшу стою, за ее независимость.
– Но неужели тебе не хочется помочь и России? – воскликнул Чигирев‑старший.
– Хотелось бы, – ответил Янек, – но, чтобы жить иначе, русским надо перестать быть рабами. А пока они будут избирать то одного сатрапа, то другого, им ничего не поможет. И пока не займутся устройством собственной страны, они всегда будут пытаться поработить Польшу. Так что если у них будет смута, нам это только на руку.
Несколько секунд Чигирев сидел с открытым ртом, а потом закатил сыну звонкую оплеуху.
– Поуважительнее говори о своем народе! – воскликнул он. – Не забывай, что твои мать и отец – русские.
– Сначала бросит на тринадцать лет, а потом руки распускает! – огрызнулся Янек. – И вообще в споре первым распускает руки тот, кто его проиграл.
– Брейк, – развел руки в стороны Басов. – Первый раунд закончен. По крайней мере планы Янека ясны. Я думаю, Сергей, тебе стоит изложить свои.
– Хорошо, – кивнул Чигирев‑старший, – я расскажу.
Историк был многословен и велеречив, но суть его слов сводилась к простому постулату о том, что будущее Земли – в демократии и принятии общечеловеческих ценностей. Соответственно, если удастся предотвратить наступление коммунистического диктата, который отбросит страну на десятилетия назад и заставит ее свернуть с магистрального пути прогресса, то к началу двадцать первого века весь мир может иметь совсем иные очертания, а Россия будет вполне способна играть в нем ведущую роль.
Как показалось Янеку, во время этого выступления Басов и Алексеев понимающе переглянулись.
Однако вскоре монолог перешел в ожесточенную дискуссию. Как только Чигирев обмолвился о том, что России необходимо установить демократический порядок и обрести независимый парламент, Крапивин сразу перебил его едким замечанием, что демократия – это всегда бардак и власть воров, а порядок может быть обеспечен только при строгом единоначалии. Далее последовал жаркий спор, и Чигирев‑старший все время приводил примеры из истории СССР семидесятых‑восьмидесятых годов, а Крапивин лупил оппонента аргументами из истории России девяностых, из которых Янек понял, что жизнь у восточного соседа после падения коммунизма была совсем не сладкой.
