Тигр и Дракон (СИ) - "The Very Hungry Caterpillar" (читать полную версию книги .txt) 📗

1

Такой стук означал только одно: смерть. Вот Анкатэш и засуетился.

Пока слуга замком на двери скрипел, пока кованые сапоги по деревянному настилу грохотали, пока по-змеиному шипящий голос официальный приказ зачитывал, он успел главное. Одного сына отправил за купеческой бляхой, второго — за тюрбаном церемониальным, жену — за подложными ассигнациями. Сам пока свежие штаны натянул, сверху синий сюртук шервани с петухами напялил и даже серебряным атласом пузо подпоясал. Помирать, так хоть нарядным. Так что конвой он встречал уже во всеоружии: подштанники чистые, бляха на груди что твой зуб золотой блестит, уличительные бумажки в лампаде догорают.

Так и взяли его, тепленького. Аккуратно, даже тюрбан не сбили. По улицам ночным вели в тесном кольце, так что Анкатэш, кроме сапог, жевательным табаком заплеванных, и не видел ничего. Да и что было стараться? Разве не понятно, куда его ведут? Говорила ведь Пуджа: не тяни тигра за хвост. Поймут. Посчитают. Расходы с доходами сверят. А он все хитрил, нет-нет да и продаст мешочек порошка в обход государства. Ну все. Дохитрился.

Вот камни под ногами сменились песком. Вот ровный песок разбился ступенями. Вот и ступени разгладились в полоску грязно-бурой глины. А дальше — скрип открывающейся двери, пинок в зад — и темнота.

«Обделаюсь, — грустно подумалось Анкатэшу. — Как пить дать обделаюсь». Зря он добавку упмы на ужин потребовал, эх, зря. Но ведь вкусно-то как было. Кус-кус томно перекатывался на языке, семечки граната сладкими фонтанчиками лопались на зубах, острота чили перехватывала горло, и все уравновешивала кислинка мангового маринада… Анкатэш аж зажмурился.

Из глубин чревоугоднических грез выдернули скрежет и шипение. В середине комнаты зажгли лампаду.

Лучше бы не зажигали. От вида женщины, сидящей на подушках, перебирающей документы, разложенные на низком столике, бросило в пот. Снова вспомнилась лишняя порция упмы, только теперь она безошибочно просилась наружу, правда, еще не определившись, в какую сторону податься.

Утирая лоб, Анкатэш тужился, вспоминая уважительные слова на мхини, но кроме детских стишков про сколопендру и срамного анекдота про осла в опочивальне махараджи ничего в голову не лезло. Оказалось, и не надо было.

— Мои извинения за столь поздний вызов, многоуважаемый Анкатэш Яджур Индрапраштра, — обратились к нему на хапхи с небольшим акцентом.

Скрипучий голос заставил просесть, а собственное имя полоснуло плетью по ребрам. Что там нынче за государственную измену? Еще в прошлом году четвертовали. Сейчас уже, поди, что-нибудь новенькое придумали.

Анкатэш сглотнул липкую слюну.

— Спешу служить великому махарадже днем ли, ночью ли, прекрасная советница Нала.

Водянистые глаза посмотрели на него с усмешкой. На прекрасную обиделась? Да уж конечно, не сахарный тростник. Лицо тощее, кожа — тряпка половая, носом горбатым хоть поле паши. От того, что в прорезях золотого сари проглядывало, упма еще сильнее в желудке трепыхалась. И глаза эти белесые — просто душу выворачивали. Так прабабка Анкатэшева смотрелась бы, если б ее кто надумал из склепа выкопать да в шелка и каменья обрядить. Разве что прабабка Анкатэша добрейшая была старушка, четвертовать бы никого не приказала. А эта — запросто. Говорили, не просто ведь умна карга старая — ведьма.

— Да ты присаживайся, многоуважаемый, не стой там, словно тебя к двери гвоздями прибили.

Жест костлявой руки, указующей на подушки, был приветливым, нок двери гвоздями прибили отдавалось в голове слишком гулко и пытошно, так что к предложенному месту Анкатэш ковылял с приседаниями, словно в жижу на каждом шагу проваливаясь.

Сколопендра пошуршала документами.

— Купец второго ранга… золотая бляха за рвение… двенадцать лет безупречной службы во славу великого махараджи и на процветание прекрасного Джагоррата… Ты, многоуважаемый Анкатэш, пример для подражания. — Водянистые глаза уставились на него, как жаба на муху. — Сколько же из этих двенадцати лет ты торгуешь через портал?

Анкатэш так и рухнул на подушки. Ну вот и все. Прощай, Пуджечка.

— Пять.

Сколопендра поджала губы.

— Вот и поведай мне обо всем, что видел за эти пять лет по ту сторону портала. Слухов много, а мне правда нужна.

Анкатэш кивнул обреченно:

— Я… я…

Водички бы. Слова так и стряли.

— Не робей. Я помогу. Какая, скажем, погодка сейчас в славной империи Тян-Цзы?

Анкатэш так и вылупился. Чего это она про погодку завела? Зубы заговаривает? Так ведь он и по-хорошему все рассказать готов. Все-все. И даже подельников своих поименно перечислить. Кривозубый Гаджур ему в прошлый раз три фальшивые монеты подсунул, пусть теперь, гад, на соседней дыбе покорячится. Для справедливости.

— Знамо как, благородная советница, холодно.

— Очень?

Да к чему это все? Привели пытать — так пытайте, чего светские беседы водить? От досады Анкатэш даже охрабрел:

— Да дрободан, благородная, хоть слону в хобот лезь. Ссанье так струей в воздухе и застывает.

Сказал и устыдился советницы. Все-таки дама, хоть и сколопендра. Та бровью не повела, а туалетных признаний вообще как будто не услышала.

— Слону в хобот, значит, — задумчиво сказала. — А что, водятся?

Анкатэш снова замешкался. К слону-то она чего привязалась? Считает, что в хоботе контрабанду запортальную провозить можно? Так ведь не входит. Проверял.

— Откуда ж им там взяться, благородная? Местная-то вся животинка мехом отделана. Мой на пути домой дрожмя дрожит, товар так и сыпется.

Посмотрел искоса. Вдруг поверит?

Сколопендра молчала, делая отметки на своих бумажках.

Анкатэш сидел, не шелохнувшись. Наглый комар, который кружил вокруг него с самого начала разговора, примостился, наконец, на запястье и теперь упивался с наслаждением. Анкатэш его не отгонял. Чего уж там. Кровопускания посерьезнее ему не избежать. Пусть хоть кому-то на пользу.

Голос советницы заставил подпрыгнуть, спугнув комара.

— Как же одеваются местные в такой холод?

Решив больше вопросам не удивляться, Анкатэш напряг память:

— В рубахи из овечьей шерсти. Штаны вязаные. Платки на голове теплые.

— А знать в чем ходит?

— Туники у них… нет, не туники… сюртук вроде нашего шервани, только в пол. Платье, что ли. Ну и плащи меховые.

— Оружие какое предпочитают?

На этом слове комната словно вздохнула. Анкатэш замер. Прислушался. Нет, не комната сопела. Кто-то третий в углу был. Незримый. Но от этого еще более жуткий. Тот, ради кого весь этот фарс с глупыми вопросами и разыгрывался.

Хотелось поежиться, но было страшно. Гадкий комар снова устроился кровопийничать, только теперь хозяйствовал у Анкатэша на потном затылке.

— Оружие… У стражников пики и алебарды видел. Из лука много стреляют. У охраны королевской палки какие-то зеленые. И мечи. Тонкие, длинные, прямые. Не по-нашему дерутся, не по-простому. Все с вывертами.

Снова вздох. Зверь там у нее прикованный, что ли?

Сколопендра невозмутимо с бумажками проконсультировалась.

— Верхом ездят?

— На лошадях. Верблюды имеются. Двугорбые.

Пот из-под тюрбана стекал за прямой ворот шервани, щекоча шею. Комар, обнаглевший до безобразия, уселся Анкатэшу прямо на кончик носа, маяча перед глазами бесстыжими крыльями.

Сколопендра отложила бумажки:

— А император?

Тишина. Словно тот, в углу, при этом слове дыхание задержал.

Сколопендра придвинулась:

— Про императора, многоуважаемый, что сказать можешь?

И тут словно прозрел Анкатэш. И кто в углу раненым тигром бился понял, и зачем вопросами дурацкими его мучали. Не казнить его сюда привели, не пытать. Не преступник он тут — надежда последняя. Ох погоди, Пуджечка, имущество, нажитое честно и не очень, распродавать. Вернется твой Анкатэшик - здоровее прежнего.

Первым делом он с удовольствием шлепнул зарвавшегося пискуна, злорадно размазав кровавое тельце по ладони. А потом устроился на подушках поудобнее.