Синдикат «Громовержец» - Тырин Михаил Юрьевич (книга жизни .TXT) 📗

Михаил Тырин

Синдикат «Громовержец»

Небо было совершенно ясным, и вдруг ударил гром.

Его эхо пустой громыхающей бочкой прокатилось в бездонной синеве, и во всей округе не осталось человека, который бы этого не услышал. Даже глухие – и те почувствовали некое сотрясение воздуха. И всюду, куда доходил отзвук громового удара, люди удивленно поднимали к небу глаза.

Сначала задрались головы на дальней переправе через реку Подгорку, где два шофера и один пенсионер с тележкой курили, ожидая парома. Потом вздрогнула и обратила взор к небесам цыганская семья, которая расположилась обедать на обочине рядом с блестящим черным «Мерседесом». Озадаченно переглянулись молочницы и свинарки на загородных фермах и поспешили к окнам.

Такое же удивление посетило шабашников, возводящих особняки в поселке Слобода. Пожали плечами и двое дорожных инспекторов, прятавшихся от жары в тени своей будки.

И наконец раскатистое эхо вошло в городок Зарыбинск. Тут уж все – продавцы, шоферы, грузчики, учителя с учениками, домохозяйки с кошками, конторщики, плотники, поварихи, сапожники, электрики, – все услышали странный гром.

Естественно, все произошло очень быстро – так быстро, как распространяется в воздухе звук. Несколько тысяч людей почти одновременно посмотрели в небо. И с удивлением обнаружили, что оно ясное – ни одной тучки.

Небо было чистым, как, впрочем, и положено в спокойное летнее утро. «Самолет», – подумали горожане и вернулись к своим делам.

Во всем Зарыбинске было от силы два-три человека, которые мало-мальски разбирались в современной авиации и знали, что преодоление звукового барьера сопровождается несколько другим звуком – не таким раскатистым, не таким, что ли, сочным.

Эти два-три человека, пожалуй, посмотрели в небо более пристально, чем остальные. Возможно, даже озадаченно почесали в затылках.

Но и они, не обнаружив в прозрачной выси ничего подозрительного, вернулись к своим делам. Городок быстро забыл эту странную выходку природы, не зная, что вспомнить ее придется очень скоро.

Женька Самохин никогда бы не назвал свою профессию опасной. Хотя и служил в пожарной части, и не простой, а военизированной.

Женька был водителем. Это обстоятельство еще дальше отодвигало от него всякие понятия о риске и опасности. Потому что, по инструкции, во время тушения пожара он обязан находиться возле машины и ни в коем случае не лезть в пламя.

Но если бы он и числился не шофером, а обычным бойцом в команде, то и тогда в его статусе не прибавилось бы ни на грамм героизма.

Что такое служба в захолустной пожарной части? Ну, допустим, дозвонились из каких-нибудь Нижних Свинорылов, что, мол, у кого-то с ночи догорает сарай. Ну поднимут по тревоге дежурный караул, пойдет начкар тормошить бойцов. Те пока партию доиграют, пока домино соберут, Женька как раз успеет докрутить какую-нибудь гайку, ибо машина у него постоянно пребывала в состоянии хронического вялотекущего ремонта и другой жизни не помнила.

Ну добрались, скажем, через час-полтора до места, посмотрели, как тлеют угольки. Может, даже сбрызнули их для порядка водицей из ствола. Ребята еще походят, поищут, что осталось, – кто найдет покрытый копотью гаечный ключ, кто тяпку, кто хоть гвоздей кривых наберет – в хозяйстве не помешает.

Все, что останется, – это дождаться, пока инспектор закончит сочинять протокол. И по домам. Какой тут может оказаться риск?

Таким образом, Женька был в своей безопасности уверен почти на все сто процентов. Почему почти? Потому что у любого шофера всегда шевелится в подсознании эдакая осторожная мыслишка, что... Впрочем, это к пожарам не относится.

Пребывая в спокойствии и благодушии, Женька мыл свой огненно-красный с белой полосой «ЗИЛ» на отлогом травянистом берегу Подгорки. Утро было тихим, по глади воды расходились круги от жадной до мух плотвы. Мягко ворковала в приемнике Пугачева. Женька между делом рассуждал, что надо бы когда-нибудь встать в выходной пораньше, стряхнуть паутину с удочек, выкатить мотоцикл... М-да, надо бы.

Он раскатал рукав и мощной струей воды вышибал из-под днища машины окаменевшую грязь. Неделя, как прошли дожди, и «ЗИЛ» давно пора было вычистить – пожарная техника обязана в любое время сверкать.

В какой-то момент Женька ненароком повернулся к дороге и... вдруг застыл с побелевшими ушами.

Он даже не понял, кого видит. Может, это были водолазы? Два водолаза в масках и шлемах, с квадратными ранцами, выглядывающими из-за плеч, они стояли и смотрели почему-то из-за края бугра. Если б хотя бы из речки – тогда куда ни шло, а так...

Космонавты? Высадились поблизости на своем спускательном шаре? Не похоже. Одежонка легка. И руки голые. А в руках что-то блестит. Продолговатое, незнакомое и страшное. И вдруг, непонятно с чего, Женька понял, что в него собираются стрелять.

Вот уже пятнадцать лет он крутил баранку на пожарной машине и не помышлял ни о каких смертельных приключениях, а тут вдруг – солнечное утро, покой, Пугачева из приемника – и два безмолвных сухопутных водолаза, которые явно намереваются стрелять в мирного человека. Сплошное сумасшествие.

Что мог предпринять Женька? Да ничего. Только стоять с белыми от страха ушами и ждать. Правда, в руках он все еще держал брандспойт, из которого била струя с силой в несколько атмосфер.

И этой самой струей он вдруг машинально попытался – нет, не уничтожить противника, даже не смыть, – а просто как-то закрыться, что ли...

Его одеревеневшие руки шевельнулись, преодолев упругую тяжесть налитого рукава, железный наконечник ожил, вода с шумом взбодрила траву у ног. В следующий миг Женька увидел, что в него уже стреляют...

Он едва успел отпрыгнуть, почувствовав, как мимо прошла волна горячего воздуха. Красавец «ЗИЛ», отмытый до блеска, вдруг увеличился в размерах, потерял форму и превратился в ревущий дымный клубок огня. Женька, сам того не желая, вдруг обернулся то ли ящерицей, то ли крысой, а может, и еще каким-то мелким, но быстрым и ловким животным. И оно, скользнув к берегу, став невидимым в траве, вмиг скрылось из вида.

Неподалеку валялось у самой воды треснувшее бетонное кольцо, образовавшее мокрую грязную пещерку. Лишь оказавшись в ней, Женька понял, что не мышь и не ящерица умчалась от взорвавшегося «ЗИЛа», а он сам! Его ноги мелькали по берегу, его уши трепетали на ветру, его выпученные глаза не видели ничего, кроме дрожащей линии горизонта и спасительного темного провала в бетонном кольце.

Он сжался внутри, закрыв руками голову. Он ждал, что же будет теперь. Быстрая безболезненная смерть или ослепительная волна огня, от которой затрещат волосы и расплавятся резиновые подошвы? Он слышал, как ревет огонь, пожирающий его машину, он чуял запах гари. Он ждал, но ничего не происходило.

Женьке казалось, что прошло много лет, пока он сидел с зажмуренными глазами, и он вылезет из укрытия дряхлым стариком. Ничего подобного. Он просидел в бетонном кольце всего-то четыре или пять часов.

Лет сто назад здесь была мужская гимназия. И звенел колокольчик в руках сторожа, и спешили к дубовым дверям мальчики в фуражках, чтобы учить латынь и Закон Божий, и свистели, наверно, учительские розги.

Ныне же осталась только краснокирпичная коробка, заваленная по второй этаж столетним хламом, да еще руины такого же красного забора. Все заросло березой и акацией. За ее зеленой стеной хоронились укромные уголки, где можно было найти то свежую пустую бутылку, то папиросный окурок со странным зеленоватым табаком, то некую мятую вещицу, которую малыши по недостатку жизненного опыта принимали за лопнувший воздушный шарик.

Место по-прежнему называлось Гимназией. И весь район, что простирался вокруг, тоже был Гимназией. И те люди, что оставляли здесь бутылки, окурки и прочее, они так же звались Гимназией или гимназистами.