Сельва не любит чужих - Вершинин Лев Рэмович (читать книги без сокращений txt) 📗
Одобрительный кивок всколыхнул сивую бороду вуйка Тараса, и одновременно довольством и гордостью за подчиненного вспыхнули глаза сержанта Н'харо Убийцы Леопардов.
– Возьми на память, победитель, – звучно произнес Паха, вытягивая из-за пояса кинжал и подавая его воину дгаа, – и помни, что среди унсов у тебя есть друг!
Скулы М'куто чуть дрогнули. И прочие люди дгаа удивленно округлили рты. Впервые за все времена прозвучали такие слова под высокой Высью. Была вражда, и было перемирие, и ныне есть мир. Но дружба?!
Тонкие пальцы Следопыта отстегнули от пояса деревянный футляр с торчащими рукоятками пья'мг'ттаев.
– Прими от побежденного тобой, бородатый друг, – с усилием подбирая слова, сказал М'куто, протягивая оружие унсу, – и помни, что среди людей дгаа у тебя есть брат!
И лишь теперь смешавшаяся воедино толпа унсов и горцев заголосила, заревела, завопила, на все лады поздравляя победителей…
Переждав первый шквал радостного воя, встал старый Тарас, и рука его дрожала, когда привязывал он ремешками ножны карабельки к привычному ей месту на поясе.
– Если клинок один, а победителей двое, – начал он раздумчиво, и толпа враз утихла, ожидая, – то следует, наверное, сломать надвое клинок. Но разумно ли поступать так?
– Не-ет! – откликнулась толпа.
И унсы, и горцы умели чтить доброе оружие.
– Пускай же каждый назовет то, чего желает душа его, и пусть получит немедля. Верно ли, братие?
– Любо-о! – прокатился отклик. – Лю-у-бо!
– Ну что ж, – отечески улыбнулся вуйк Мамалыг горному парубку, оробевшему под прицелом сотен взглядов, – коли так, скажи ты первым, чего желаешь! Клянусь Незнающим, все, чего ни пожелаешь, будет твоим!
Глаза М'куто сделались квадратными. Дмитрий, поймав всполошенный взгляд бойца, подмигнул: давай, мол, давай, не стесняйся. Заслужил!
Серея от волнения, Следопыт подбирал слова, и пухлые губы его, недавнего двали, вздрагивали.
– Если наши братья, люди двинньг'г'гья, так бесконечно щедры, то я, М'куто вваНгунгу Т-Клаха, хотел бы получить в подарок настоящий дгьюнгели…
Он, кажется, сам испугался смелости своего желания и поспешно добавил:
– Но можно маленькую!
По левую руку от Дмитрия зашептались, зашушукались люди дгаа. Они ждали чего-то подобного, но не такой откровенности. Ох и не промах же этот М'куто, ох и ловкач! Верно говорят, из тех парней, что своего не упустят! И недаром же прабабка его прославилась тем, что в годину голода умудрилась снести яйцо, каковым и прокормила семью. Так, во всяком случае, сказывают люди, а люди понапрасну лгать не станут…
Дгьюнгели! Хой, хэйо! Кто же из людей дгаа, особенно обладающих иолдом, отказался бы иметь в доме дгьюнгели, пускай даже и маленькую?! Всякий мечтает о дгьюнгели, но никому не дано иметь его, хотя рассказывают старики, что могучий Дъамбъ'я г'ге Нхузи, сливший племена в единый народ, под конец жизни обладал сразу двумя…
Так ли это, не так? Никто не знает в точности.
Но всем известно иное: у людей, именуемых ныне двиньг'г'гья, а ранее – мохнорылыми, дгьюнгели водится, причем в количестве изрядном…
Ну что ж, М'куто-счастливчик, лови миг удачи!
– Дгьюнгели? – недоуменно сдвинул брови старый Тарас, красноречиво пожимая плечами. – Но что это, сынку?
М'куто замялся. Удивительно! Как можно, дожив до седых волос и правя родом, не понимать столь очевидных вещей? Видно, недаром говорится, что нет на Тверди людей, умнее народа дгаа…
– Дгьюнгели… – руки Следопыта приподнялись и заколыхались, изображая нечто, похожее на озерную рябь. – Дгьюнгели, почтенный старец, это…
Рябь постепенно перерастала в тайфун.
– Это… это…
– Это дгфью, только похожая на тыкву, – сжалившись над несчастным урюком, подсказал Н'харо, в свою очередь изображая жестами нечто, напоминающее лист бумиана.
– И с кихьюни сбоку, – уточнил Мгамба.
После чего толкования пролились благодатным дождем.
В течение десяти минут Тарасу стало в точности известно, что не каждый ггуангу способен изменить кинт'аффи десятого кргуури, но, в принципе, дм'ль' 'туби тоже не очень соответствует настоящему ктфи, хотя, с другой стороны, можно согласиться с тем, что… тут разъяснения плавно перешли в пляску, каждое па и каждый жест которой был исполнен глубочайшего, предками завещанного смысла, и пляска эта была столь грозна и красива, что вуйк Мамалыг не мог не проникнуться ее мрачной прелестью…
О, если бы все это хоть сколько-то приблизило его к пониманию того, что такое дгьюнгели!
Когда выдохшиеся вконец танцоры успокоились, он торжественно огладил бороду и спросил:
– Уверены ли горные братья, что нужное им имеется в поселке унсов?
Разноголосый хор отозвался утвердительно.
– Добре! – вуйк плавно повел рукой из стороны в сторону. – Пусть, если так, метатель ножей М'куто сам пойдет и возьмет желаемое!
Давно пора было сказать это! Едва лишь прозвучало дозволение, ноздри Следопыта дрогнули и он, принюхиваясь, помчался в дальний конец подворья, к покосившемуся сараю. Нырнул в темный рот полураспахнутой двери. Сгинул. А спустя несколько ударов сердца Великое Мамалыгино огласил звонкий, исступленный, ликующий крик, способный извергнуться только из уст человека дгаа, заполучившего дгьюнгели!
Когда же М'куто возник на пороге и легкой походкой пошагал к столу, бережно неся вожделенное, лица урюков и даже самого сержанта омрачила легчайшая дымка зависти, а унсы удивленно забормотали. Странно! Непонятно! С какой это стати горный воин так радуется обычному казнащо?!
Впрочем, каждому свое.
– Благодарю тебя, почтенный старец, – рухнув на колени перед вуйком, прошептал М'куто. – Отныне я верный сын твой и, если ты потребуешь, а нгуаби позволит, с радостью отдам за тебя жизнь…
Тяжелой ладонью потрепал старый Мамалыга черный хохолок на затылке Следопыта, намотал на палец и дернул, без лишних слов приказывая встать. И обернулся к другому победителю, почти не сомневаясь, какой будет просьба.
Для того чтобы получить самое желанное, не было Пахе нужды рвать жилы, заваливая оола. Оно, самое-самое, и так было уже у него в руках…
Так подумал старый Тарас. Но, как ни странно, ошибся.
Речь парубка была вовсе не об Оксане.
– Ты среди вуйков старшой, отче, – глядя исподлобья, сказал молодой Збырь. – Как ты скажешь, так и будет. Позволь же мне ныне уйти из рода Збырей!
Бородачи приумолкли, прислушиваясь.
Тарас приподнял бровь.
– В какой же род хочешь уйти, сыне?
Он по-прежнему полагал, что дело в Оксане, и ждал ответа, уже прикидывая, какую виру придется платить Збырям за увод столь доброго парубка.
И вновь не угадал.
– А ни в какой, – еще больше наоолился Паха. – Сам желаю быть Предком!
Унсы зароптали.
Такое дозволялось обычаями, но не случалось, почитай, никогда. По доброй воле уйти из рода, отказаться от заступы его и поддержки и ни к какому иному роду не примкнуть – слыханное ли дело? Единожды лишь и было такое в краю унсов, три поколения назад, когда от Чумаков отделились Ищенки, но их-то было трое братьев, а Паха, как ни кинь, один, ровно перст…
– Так дозволишь ли? – настаивал Паха. – Иль нет?
– Ежели обещано, то как не дозволить? – развел руками Тарас. – А хорошо ль подумал?
– Да уж подумал, – буркнул Паха, супясь.
– А вдруг пропадешь?
– А вот не пропаду! – запальчиво выкрикнул парубок, мотнув головою в направлении поверженного буки.
– Что ж, так тому и быть…
Вуйк Мамалыг воздел длани над склонившимся Пахою и резко развел их в стороны, как бы обрывая нити, связывающие молодого унса с родом Збырей.
Хмыкнул в бороду.
– Как пожелал, так и сделался. Со старейшими рода сам все улажу. У тебя ж от сего дня нет Предков, и сам ты единственный Пращур потомству своему. Женку присмотрел ли?
– Эге ж…
Оттопыренные уши парубка заалели, и ясно сделалось Тарасу, что не так уж он ошибался.
– Добре. О том позже. А как род назвать хочешь?
