Сельва не любит чужих - Вершинин Лев Рэмович (читать книги без сокращений txt) 📗
Он избегает открытой войны с унсами, во всяком случае – до поры до времени. Вместо этого он прижимает поселки лесных дгаа. Ставит гарнизоны. А скоро, надо думать, начнет и брать заложников. А затем пополнять свои отряды воинами, привыкшими воевать в предгорьях.
Это опасно. Жаль, что не все старейшины высокогорного края сообразительны…
Прислушавшись, нгуаби поморщился.
– Зачем торопиться? – тонким голоском говорил пожилой старейшина Бимбью, горного селения, по четверть года утопающего в снегах. – Мы, народ дгаа, живем спокойно. Это вы, отказавшиеся от единства, страдаете. Кто поручится, что это не гнев Тха-Онгуа обрушился на вас?
Словно подтверждая сказанное, протяжно застонал в полумраке бубен дгаанги.
– Я был сегодня в деревне, говорил с людьми, – внятно и размеренно заговорил Мкиету, старейшина Дгахойемаро. – Я не пропустил мимо ушей ничего. Люди Дгахойемаро говорят: это не наша война, мы должны отойти от нее. Нгандва с равнины не обижают нас. И побратимов наших, мохнорылых, перестали беспокоить. Так что же общего у нас с войной? Пусть те, кто отказался быть вместе со всеми дгаа, сами решают свои дела с людьми равнины. Нам, горным, нет до этого дела…
В отличие от вождей Межземья, озлобленных и готовых воевать, старейшины предгорных селений, не говоря уж о поселках высокогорья, рассуждали взвешенно и немного отстраненно. Понятное дело: ведь не в их края вползала с равнины беда, волоча за собою дымный след. И Дмитрию, блестяще сдавшему экзамен по тактике разрастания локальных конфликтов, было все тяжелее сохранять на лице предписанную обычаем маску благожелательного бесстрастия.
Он ждал своей очереди говорить.
А когда Гдламини величаво кивнула ему, встал с табурета спокойный. Речь сложилась, и он не опасался сбиться. Напротив, заговорил медленно и твердо, невольно подражая манере выступавших ранее.
– Не думаю я, почтенные отцы, что правы многие, говорившие: равнинные нгандва унялись. Змея не перестает быть змеей, сменив шкуру, и клыки ее остаются ядовитыми. Люди с равнины не умеют воевать в горах. Они пришли, чтобы вынудить дгаа встать под свои знамена. Вспомните: что они сделали в Тгумумбагши? Грабили, насиловали, убивали. Что сделали они с нашими охотниками? Убили. Да, они перестали обижать мохнорылых. Но надолго ли? Не поддавайтесь обману, отцы. Готовьтесь к битвам сейчас, чтобы змея не ужалила завтра. Дорог каждый день, пока дожди еще мешают равнинным…
– Жажда битвы слепит тебе глаза, тхаонги, – тотчас откликнулся Мкиету. – Ты говоришь о том, что будет, но грядущее ведомо одному лишь Тха-Онгуа. А сейчас равнинные перестали творить зло, каждый подтвердит это. Они не нападают на людей дгаа. И побратимов наших не трогают. Нам нечего опасаться людей нгандва. Пусть делают в Межземье, что хотят. Это не наша беда.
Мкиету еще покряхтывал, опускаясь на циновку, а могучий старец из Тгангкхулоа уже вскочил. На сей раз в голосе его не было спокойствия.
– Глаза у всех нас темные, собратья, а мысли разные, – в горле у него сипело и булькало. – Это потому, что мы по-разному узнали равнинных. Кто близок к рубежам, говорит одно, кто обитает в отдалении от границ – полагает иначе. Но всем известно: сельва не любит чужих. Сельва уважает только силу. Если не дать чужакам отпора, они растопчут наши законы и надругаются над обычаями. А показав свой нрав, люди дгаа смогут требовать почетного мира. Нгуаби прав: что бы ни было, готовиться следует к худшему. Оолу рога не помеха.
Тишина сломалась, сменившись многоголосым говором.
Забыв о приличиях, старейшины спорили, стараясь перекричать друг дружку. Одни предлагали выжидать, не дразнить равнинных. Другие соглашались создать в поселках отряды, способные выступить в любой момент, но не желали начинать первыми. В общем шуме тонули голоса немногих, уже сейчас готовых послать под руку нгуаби вооруженных двали.
С каждым мигом все яснее становилось: осторожные одолевают. Как бы ни старалась вождь, что бы ни говорил нгуаби, Великий Совет решит выжидать.
Так, наверное, и сталось бы, не появись Мгамба.
Ефрейтор вошел осторожно, стараясь быть незаметным. На цыпочках приблизился к Гдламини. Склонился к уху вождя.
Гомон заметно стих.
Дгаамвами встала, и ни блики костра, ни полумрак не смогли скрыть бледности, выбелившей смуглые щеки.
– Уважаемый Совет, – слова давались ей с трудом. – Люди нгандва пришли в Дгахойемаро.
Кто-то, неразличимый в полумраке, изумленно охнул. Старейшины зашевелились, недоверчиво переглядываясь.
Чужаки в поселке! Но почему же тогда не было слышно предупреждающего визга страж-стрел?
Непостижимо…
– Они явились с востока, – голос Гдламини дрожал, а рука, стиснувшая пальцы Дмитрия, оказалась холодной и неприятно влажной. – Они вышли из топей Умкуту Мдла Мг'Мхаарра.
Вот теперь тишина стала вязкой, как смола мангара.
– Хой! – приглушенно воскликнул Мкиету, отмахиваясь от неведомого зла растопыренными пальцами. Десятки старейшин, людей суровых и неробких, видавших всякие виды, не сговариваясь, последовали его примеру, и в тревожном шепотке растекся стонущий шелест барабанчика дгаанги.
Умкуту Мдла…
Черные Трясины.
Никто и никогда еще не приходил оттуда в край дгаа!
Прокляты эти места.
В давние-давние дни, бродя по совсем еще юной Тверди, узрел светлый Тха-Онгуа нечто такое, чего и не мыслил создать. Не имела тварь ни облика, ни вида, но являла собой ужас и страх. Источала она ядовитую слизь и грозилась отравить Твердь и загадить Высь.
И понял Тха-Онгуа: сотворено существо предвечной Мглою, дабы не цвел пышным цветом Мир, задуманный творцом. А поняв, грозно повелел твари сгинуть. Но не подчинилась гнусная приказу, а напала на творца, кичась и бахвалясь.
И заступил путь отродью Мглы сильнорукий Тха-Онгуа, и бился с лишенной облика гадиной две вечности и еще половину вечности, но одолеть не сумел. Тогда, побежденный, побежал прочь. Злобное же создание, прозванное им Мг'Мхаарра, Неизбежность Смерти, преследовало бегущего по пятам, однако не могло настичь, как ни тщилось. И кипело оно злобою на быстроногого, не дающегося в пасть. И ярилось оно на себя самоё, не умеющее догнать. От той лютой злости и лопнуло – как раз там, где лежат ныне восточные рубежи священного края дгаа, куда нет дороги злу.
Лопнув же, растеклось оно черной слизью, и легла в тех местах непроходимая топь, прозванная Умкуту Мдла, Черная Трясина. Никто не обитает в стонущих дрягвах, кроме шестиногих тту'мхаарр, сгустков гноя, истекшего из чрева Неизбежности Смерти. На многоногих клешнястых червей в мужскую голень толщиной похожи они и бродят среди бочагов стаями. Лишь лучшие из лучших воинов дгаа рискуют охотиться на них, и каждый третий из таких смельчаков навеки остается в зыбучих топях. Зато удачники щеголяют в поясах из жесткой кожи тту'мхаарр, и никакая девушка дгаа не откажется подарить сладость запретного герою, живым вернувшемуся с просторов Умкуту Мдла…
Но разве много героев на свете?
Обычному же человеку не под силу пройти те места.
Чужому – тем более.
Вот почему со дней Красного Ветра не приходило в голову людям дгаа ставить порубежную стражу на востоке!
– Равнинных всего трое, отцы, – ощутив ответное пожатие, Гдламини собралась, и голос ее отвердел. – Они безоружны. Просят принять их для важных переговоров. Каково мнение Высокого Совета?
– Совет выслушает их, – тотчас откликнулся Мкиету.
Это было против обычая, говорить прежде вождя, и глаза Гдлами гневно сощурились, но старейшины уже кивали в знак согласия, и поздно было осаживать наглеца.
Дгаамвами выпрямилась.
– Быть по сему. Мгамба, введи гостей!
Десятки взглядом впились в дверной проем. Когда там возникла коренастая фигура в знакомом мундирчике, похожем на пижамку, Дмитрий напрягся, до боли сжав кулаки.
Вошедший неторопливо прошел в глубь мьюнд'донга и остановился в центре круга, образованного старейшинами. Десятка два жестяных блях, украшающих форму, слегка колыхались, и отсветы костра плясали на них, сбрасывая во мрак искры.
