Трилогия об Игоре Корсакове - Николаев Андрей (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
— Если вы такой ясновидящий, то знаете, куда ехать.
В трубке послышался глухой смешок. Затем, после недолгого молчания снова возник низкий голос.
— Знаю. Через пятнадцать минут выходите на Гоголевский бульвар.
— Не опаздывайте, уважаемый Александр Сергеевич, — решил съехидничать Корсаков, — а то меня здесь люди ждут.
— Будьте спокойны, не опоздаю. А вы, Игорь Алексеевич, не забудьте захватить картины. Мы дадим за них хорошую цену, — магистр отключился.
— Хорошую цену… — пробормотал Корсаков, вспоминая, как торговался с Жучилой, призвав на помощь заезжего провинциала, — да я с вас за эти картины семь шкур сдеру и не хрюкну.
Он вернулся в комнату, прошел к кровати и присел на корточки возле картин. Краски в темноте казались выцветшими, а фигуры на полотнах размытыми, призрачными. Он осторожно снял полотна с рам и скатал в рулон. Шум за столом то нарастал, подобно волне, то стихал, когда гости в очередной раз приникали к стаканам. Игорь вернулся к двери и критически оглядел пирующих.
На него уже не обращали внимания — праздник дошел до того момента, когда каждому уже неважно, где виновник торжества, кто и что говорит, лишь бы не мешали ему. Сема требовал, чтобы Сашка-акварель написал портрет безвинно убиенного коммунистами Николая Второго, а в качестве модели взял царский золотой десятирублевик, дядя Сережа пел про трамвай номер девять, в котором «ктой-то помер», двое бомжей уже спали в объедках. Пиршество напомнило Корсакову картины старинных голландских мастеров — такие же разгоряченные лица, бутылки вина среди объедков. Мятущийся свет только усиливал впечатление это впечатление. Не хватало только собак, жадно глодающих кости на полу.
— Сплошное средневековье, — пробормотал Корсаков, поймал взгляд Анюты и поманил ее к себе.
Она незаметно покинула гостей.
— Девочка, мне надо уйти. Всего на час, не больше, — поспешил добавить Корсаков, видя, что Анюта уже готова броситься ему на шею, — обещаю, в этот раз только на час.
— Я с тобой.
— Пойми, не могу я тебя взять на эту встречу.
— Если не возьмешь, я все равно прокрадусь за тобой и буду рядом, — видно было, что на сегодня Анюта сдаваться не намерена. Глаза ее были серьезны, губы сжаты так, что превратились в побелевшие полоски.
Корсаков было разозлился, но вдруг ему стало смешно — столько детского упрямства было в ее лице.
— Ты прямо так пойдешь? В этом платье?
— Мне переодеться две минуты, — Анюта вернулась в комнату и через мгновение вышла, неся в руках свою одежду, куртку и шляпу Корсакова.
Корсаков проверил, на месте ли карты надел «стетсон» и, забросив куртку на плечо, стал наблюдать за девушкой. Она завела руку за спину, вжикнула молния и Анюта, проделав несколько сложных движений бедрами, освободилась от пышного платья. На ней остались только белые трусики, которые больше открывали, чем прятали. Игорь невольно залюбовался ее фигурой. Анюта быстро натянула майку, влезла в джинсы, сунула ноги в кроссовки и, подхватив в руку джинсовую куртку, выпрямилась, раскинув руки.
— Ап! — воскликнула она, как артист цирка, закончивший смертельный номер, — я готова. Время засекал?
— Вот отдадим карты и поедем к тебе, — сказал Корсаков, перед глазами которого все еще стояла полуобнаженная фигура девушки, — бросим гостей к черту — им уже все равно и поедем к тебе. И залезем вместе в джакузи, а потом пойдем и ляжем на ковер, а потом…
Анюта бросилась ему на шею.
— А что потом, я придумаю сама.
Глава 13
Спускаясь по лестнице Корсаков чутко прислушивался, опасаясь нарваться на конкурентов магистра, но в особняке, похоже, уж никого не было. Правда под лестницу он заглядывать не стал.
Оказывается, уже наступил вечер: в окнах зажгли свет, небо потемнело и казалось багровым от отсветов рекламы. С Арбата доносилась музыка, он был залит огнями и казалось, что там солнечный день еще продолжается.
Корсаков подумал, что показываться на Арбате не стоит— к вечеру милиции там, естественно, прибавилось. Он взял Анюту под руку и они дворами, не торопясь, направились к Гоголевскому бульвару.
За последние несколько дней он настолько привык прятаться или убегать, что не мог поверить в то, что наконец сможет пожить спокойно, не шарахаясь от каждой тени, не вглядываясь в лица прохожих, со страхом ожидая окрика или нападения.
Анюта была шла рядом притихшая, молчаливая. Вот еще одна проблема. Небольшая, приятная, очаровательная проблема, которую тоже предстоит решить. Александр Александрович спокойной жизни не даст — не таким он представляет будущее дочери, во всяком случае не с полузабытым художником, злоупотребляющим алкоголем и живущим в выселенных домах. Интересно, воспримет Александр Александрович нормальный мужской разговор, или начнет орать, топать ногами и натравливать охрану? Отнимет у дочери квартиру, машину? Да и черт с ним, уедем к Пашке, поживем там. Буду ходить на этюды, писать пейзажи.
— Поедешь со мной в деревню? — спросил Корсаков, заглядывая девушке в лицо.
— Поеду, — не раздумывая ответила она, — далеко? В Сибирь, на Дальний Восток? Как жены декабристов? Поеду.
— В Сибирь… — задумчиво повторил Корсаков. Ему словно послышался звон кандалов, скрип снега под полозьями тюремного возка. — Зачем так далеко. В Подмосковье, к моему другу. Он тебе понравится. Он вырезает из коряг страшилищ и реставрирует старинный княжеский особняк. С ним живет чудесная женщина и осенью они поженятся. Мы будем жарить шашлык и бродить в старом парке, где еще сохранились вековые липы. Кстати, двести лет назад это было родовое имение князей Белозерских. Я покажу тебе могилу нашей пра-пра-прабабки и расскажу удивительно романтическую историю, связанную с этим поместьем.
— Про любовь?
— И про любовь, — кивнул Игорь.
Они вышли к Малому Афанасьевскому переулку. Из ресторана «Арбатские ворота» неслась разухабистая музыка, в летнем кафе под зонтиками коротали вечер завсегдатаи и туристы. Корсаков узнал нескольких знакомых и отвернулся, ускоряя шаг — увидев Игоря, те могли, по широте душевной, заорать на всю улицу, приглашая к столику, а откажешься — разорутся еще больше от обиды.
Тучи рассеялись и в небе робко зажигались первые звезды.
Дождавшись, пока в сплошном потоке автомобилей будет просвет, они перебежали проезжую часть Гоголевского бульвара. На пятачке возле памятника Николаю Васильевичу обжимались парочки, тут же выпивали и закусывали, тут же, в кустиках, справляли малую нужду. Гоголь взирал на это с философским выражением на бронзовом лице — за то время, что обитал здесь, Николай Васильевич навидался всякого.
Корсаков приметил чуть ниже памятника пустую скамейку. Они присели на нее. Анюта положила голову ему на плечо.
— Нам долго ждать? — сонно спросила она.
— Надеюсь что нет.
— А потом поедем ко мне. Я машину возле «Праги» оставила.
— А если милиция остановит? Ты же выпила.
— Сань-Сань отмажет, — равнодушно сказала Анюта.
— А без папочки ты жить сможешь? — раздражаясь, спросил Корсаков.
— С тобой смогу. Поцелуй меня, мне грустно.
— Почему?
— Не знаю. Вот мы вместе, а мне грустно. Как будто перед долгой разлукой. Поцелуй скорей, а то заплачу.
— Шантаж… — пробормотал Корсаков, склоняясь к ее лицу.
Он осторожно поцеловал ее, ощущая теплые губы и вдруг заметил, что ресницы у нее мокрые, а по щекам текут слезы. Он обнял ее за плечи, прижал к себе и стал баюкать, как ребенка.
Над зданием Министерства Обороны, возвышающимся напротив через площадь, вставала огромная желтая луна. Воздух стал влажным, запах травы и земли перебил бензиновую вонь. Анюта совсем затихла и дышала ровно, спокойно. Корсаков заглянул ей в лицо. Кажется, она спала.
— Какая разлука, девочка моя, — прошептал он, — мы теперь всегда будем вместе и…
— …в горе и в радости, пока смерть не разлучит нас, — раздался рядом спокойный низкий голос. — Добрый вечер, Игорь Алексеевич.
