Секретный фронт (СИ) - Шалыгин Вячеслав Владимирович (читаем книги бесплатно .txt) 📗
«В тишине… такой, как сейчас. Нет, сейчас она другая. Там, дома, в снежном плену было так тихо, что слышались удары сердца. А здесь тишина нанизана, как на шампур, на какой-то протяжный острый звук. Что-то пищит непонятно где, словно испорченная радиоточка. И вовсе не тепло и не уютно. Наоборот, холодно и неудобно. Почему? Отчего? Почему снег лежит не на крыше дома, а прямо на мне? Что с левой рукой, почему она не держит книгу? Почему она вообще не ощущается?»
Филин попытался шевельнуться, но что у него получилось, знал наверное только бог. Только ведь его, как известно, для комсомольцев не существует. Или наоборот, для него нет такой категории людей – не суть важно. Сам Никита не понял, шевельнулся он или нет. Он вообще не был уверен, что способен шевелиться. Да что там! Он даже не был уверен, что всё ещё жив.
«Мыслю, следовательно существую, - припомнилась строчка из одной заумной книги в старорежимном оформлении. – Хорошо, если так. Но ведь шевелиться это другая задача. Какие ещё есть зацепки? Дышу? Тоже хорошо. В целом. А если не в целом… тяжело даже дышать, ёлы-палы! Как будто мешок с мукой сверху лежит. Надо собраться, приподняться, скинуть тяжесть. Руки-ноги, где вы?»
Руки отозвались, помогли, только это были не руки Никиты, а чьи-то ещё. Они быстро сдвинули в сторону слой тяжелого снега – или это была земля, Филин пока не понимал, ухватили крепко, до боли, и без всякого почтения или хотя бы осторожности вытянули из неведомого капкана.
Почувствовав свободу, Никита сделал вдох, втянул с воздухом земляные частицы и закашлялся.
- В рубашке родился капитан, - послышалось словно из какой-то железной трубы: со звонким многократным эхом. – Гимнастерка сгорела совсем, гляди. А на нем ни пузыря, ни ссадины. Опупеть какой счастливчик.
- Пупов не хватит за всех радоваться. Тут в одной воронке трое и все живы. Этот, правда, живее других, натюрлих.
- Чтоб у тебя язык отсох.
- А чего? Я могу и по-союзнически. Хочешь? О кей, ит из гуд.
- Ну и чего тут союзнического? Опять «гут» фашистский.
- Темнота! Не «гут», а «гуд». По-английски.
- Хрен редьки не слаще. Ты английский шпион, что ли? Враг народа?
- Пошёл ты! Гоу, май френд, в жопу! Это по-американски. Жаргон пролетариата Североамериканских Соединенных Штатов, так тебе понятно?
- Так бы сразу и сказал, а то орешь на всю деревню.
- Соображать надо!
- Надо же, какой грамотный! Чего ж ты не военврач?
- А ты чего?
- Я-то из крестьян, мне только в зоотехники, а тебе, городскому, самое то в медицину было бы. А ты фрицевскими «гут-капут-натюрлихами» башку забиваешь. Самому не противно, нет?
Филину надоело слушать никчемную перепалку санитаров… или кем там были его спасители… и он снова попытался шевельнуться, а заодно открыть глаза.
Они открылись, руки их протерли, по-детски, кулаками, но Филину показалось, что всё это сделал кто-то другой. Никита вспомнил как бабушка извлекла однажды острую щепку ему из глаза – языком, а он после этого долго ещё тер глаз, хотя больше ничего не мешало и не кололо. Остановиться и опустить руки не было сил. Хотелось тереть и тереть.
- Давай, капитан, умойся.
На лицо полилась вода и Филин только в этот момент понял, что не видел ничего, хотя глаза были открыты. Умывание не только помогло восстановить зрение, но ещё и взбодрило. Почти сразу вернулись ощущения и… чёрт! Лучше бы они не возвращались! Тело пронзила острая боль – от пяток, до макушки. Никита имел две нашивки за ранения и ему были знакомы эти ощущения. Только теперь казалось, что прострелено или сломано всё, каждая косточка!
- Кто?! – Неожиданно для себя прохрипел Филин.
- Я кто? – Один из санитаров усмехнулся. – Дед Пихто. А это моя бабка с автоматом.
- Отставить… шуточки… - язык шевелился медленно и трудно, будто бы во рту было полно просроченной вязкой сгущенки. – Кто… выжил… ещё?
- Ты молчи, капитан, - посоветовал второй санитар. – Вредно говорить. Контузия у тебя.
Филин попытался сфокусировать взгляд на бойцах. Получилось так себе. Во-первых, было не фонтан с освещением. Царили сумерки, не понять только вечерние или утренние. Во-вторых, перед глазами плавала какая-то муть. Увидел капитан лишь два человекоподобных мутных пятна зеленоватого оттенка.
- Воды…
Санитары подались вперед, затем назад и Никита почувствовал, что подаётся куда-то вместе с ними. Судя по внутренним ощущениям, его усадили.
Филин приготовился к новой болевой вспышке, но ничего такого не накатило. Тело оставалось непослушным, но боль исчезла, словно её и не было вовсе. Немного ломило в затылке, но это не в счёт.
Снова полилась вода. Чужая и в то же время (по факту) своя рука перехватила струйку и плеснула в глаза, а затем размазала воду по лицу. Ощущение холодной воды на лице сменилось новым – из внутренних уголков глаз по скулам потекло что-то теплое.
«Слезы или кровь?»
Филин опустил взгляд на руки. Крови не было.
«Значит, слезы. Хорошо. Точно живой. И не раненый, если верить бойцам. А что контузия… ерунда. Голова не болит, не кружится, тошноты нет… оглушило просто».
- Проморгался? – Один из санитаров склонился и внимательно посмотрел Никите в глаза. – Зрачки одинаковые, глаза не прыгают… слышь, Петрович. Нет у него контузии.
- Слышь, профессор, не тебе решать. Тащим его в санбат, там разберутся. Носилки раскладывай.
- Погоди ты… - первый санитар сунул Филину под нос флакон с чем-то едко пахнущим.
Никита невольно содрогнулся и отпрянул, но зелье подействовало. У капитана получилось резко и наконец-то глубоко вдохнуть, а в глазах прояснилось до вполне приличной четкости и прозрачности. И сумерки вроде бы немного отступили. Значит, всё-таки приближалось утро.
Филин увидел двух бойцов с белыми повязками на рукавах, увидел выжженную, местами ещё тлеющую землю, перевернутый искореженный «Виллис» и два обугленных трупа. Ещё три или четыре мертвых немца в поле зрения были не настолько обгоревшими, но все, как один без голов и конечностей. На одном из них, как на кочке сидел второй санитар.
А ещё Никита увидел лежащих на носилках Бадмаева и Васнецова. Подполковника как раз собирались уносить ещё два санитара. Взяли носилки они так, чтобы нести вперед головой, это обнадеживало.
- Бадмаич… - прохрипел Филин. – Слышишь меня? Живой?
- Дырка… нету, - тихо, но внятно ответил старшина. – Мало-мало… башка ударил.
- Молчите оба! – Приказал первый санитар.
- Наши где? – Филин поерзал, усаживаясь поудобнее.
Удивительно, только с каждой секундой он чувствовал себя всё лучше. Ему больше не требовалась помощь в виде понюшки нашатыря или умывания затхлой водой из солдатской фляжки. Противный звон в ушах становился всё тише, перед глазами больше не было мутной пелены, а тело вернулось хозяину почти целиком. Разве что левая рука всё ещё была слабовата и дрожала.
- Во, даёт, - проронил первый санитар, обращаясь ко второму. – Говорю же, нет у него контузии. Повезло в полный рост.
- Я задал вопрос, рядовой, - Филин добавил голосу строгости.
- Впереди, - санитар кивком указал в западном направлении. – Километра на три продвинулись. Там старая железная дорога и полустанок какой-то. Аккурат до него одним махом. А сейчас, наверное, ещё дальше ушли.
- Слышал, Бадмаич?
- Поезд смотреть надо важно. Эти чотгор-шулмас [5] и поезд вместе, - старшина обмяк, но не так, чтобы совсем, а просто выдохся.
- Это верно, - Филин оперся о плечо первого санитара и поднялся на ноги. – Тоже думаю, что как-то связаны эти неубиваемые фрицы с тем поездом.
Голова слегка кружилась, но стоял капитан достаточно твердо. Постояв пару секунд, Никита наклонился, выудил из-под слоя смешанной с пеплом земли почти не обгоревший ватник, затем нашел автомат – тоже вроде бы ничего, целый, оделся и забросил оружие на плечо, как мотыгу. Ощущение оружия придало бодрости и Филин внутренне «взвился», как те соколы из песни, орлом.
