Как приручить Обскура (СИ) - Фальк Макс (бесплатные версии книг .txt) 📗
Человек выпрямился, заметил Криденса, удивлённо поднял бесцветные брови. У него было неприятное лицо и глаза разного цвета.
— Что вы… что вы с ним сделали?.. — прошептал Криденс.
— Ну, здравствуй, мой славный, — ответил тот и широко улыбнулся. — Не ждал тебя тут найти.
Свобода без поводка (Геллерт Гриндевальд)
Двухэтажный каменный дом с белыми окнами и мощной дубовой дверью, потемневший от времени, вызывал… разочарование. Как же так, Перси? Где же изящество, где строгость и чёткость линий? Что это за пошлые цветы на зелёной лужайке, как ты мог здесь поселиться?
Геллерт стоял у границы защитного поля, которое окутывало территорию возле дома, вглядывался в окна, но видел только светлые занавеси. Здесь всё дышало деревенским покоем и тишиной. От невысокой изгороди, через которую можно было перешагнуть, к дому тянулась вымощенная камнем дорожка. Геллерт бы не удивился, если бы из-за дома сейчас показался какой-нибудь гусь и потопал ощипывать крокусы. Хотя, учитывая присутствие здесь Скамандера, скорее стоило предполагать появление взрывопотама.
Тишина и покой. Клумбам, обложенным круглыми камнями, явственно не хватало могильных плит. Они вызывали смертельную усталую скуку. Будто так и звали: приляг, отдохни, закрой глаза. Всё безнадёжно. Всё бессмысленно. Всё проиграно. Наверное, однажды утром Перси выйдет из дома, ляжет среди цветов, и земля проглотит его, только чавкнет. Был Персиваль — и больше нет.
Да что там — его уже нет.
Тот Персиваль Грейвз, который был до самой последней грязной мыслишки знаком Геллерту, не поселился бы здесь. Тот Персиваль был бунтарём. Он был упрямым, заносчивым, самовлюблённым гадом. Тот Персиваль не мог жить здесь, в этом пасторальном, ярко раскрашенном мирке. И всё же, как у него получалось создавать такою правдоподобную иллюзию гармонии, пряча в душе мерзкий, зловонный гнойник?
В его доме в Нью-Йорке — изысканная роскошь старой могущественной династии — благополучие ещё можно было объяснить влиянием семьи, накопленным за поколения. Но здесь это объяснение нельзя было принимать в расчёт.
Жить в доме Грейвза возле Центрального парка было одно удовольствие. Его домашние эльфы из-под Империо даже пикнуть не могли. Геллерт с ностальгией вспоминал то время, когда он был Персивалем Грейвзом. Теперь от настоящего Грейвза, похоже, осталась лишь тень, живущая в старом и мрачном доме. Странно, что он не разбил перед домом огородик с травками — отличительный признак деревенского колдуна, к которому приходят с насморком или с просьбой излечить какую-нибудь корову.
Стать Персивалем Грейвзом оказалось нетрудно, а быть им было даже приятно. Коллеги благоговели перед ним. Грейвз был прав, конечно — его репутация оказалась такой непрошибаемой, что промахи Геллерту прощались, стоило лишь улыбнуться и состряпать правдоподобное объяснение. И ни одна живая душа не заподозрила, что с мистером Грейвзом что-то не так. Потому что ни одна живая душа не знала Грейвза так близко, как его узнал Геллерт. Он держал на расстоянии всех, у него даже не было постоянной пассии. Там, на сверкающей вершине, где он творил историю и держал в одной руке — пряник, в другой — хлыст, будто державу и скипетр, усмиряя своих шпионов, авроров и конкурентов, там было слишком шумно и тесно для дружеских бесед. Нет, конечно, как и на любой вершине, там всё держалось на связях, но что они, его коллеги, его соперники, знали о Персивале Грейвзе?
Они знали, что он любит чёрный чай с бергамотом, с прохладцей относится к прерафаэлитам, всерьёз увлечён Кандинским и Климтом, они знали, что ему нравится джаз, астрономия и шахматы. Они знали его политические взгляды, привычку работать допоздна, склонность влезать в дела коллег и брать ответственность на себя. Но что они знали о нём, как о человеке?..
Ничего. Они не знали, что он никогда не спал с женщиной, что он встречается в казино с не-магами, что он мечтает о сыне, что он сентиментальный распутник под всей своей великолепной чёрно-белой бронёй, что он перечитывает на досуге Гомера и делает в книгах пометки карандашом, что в его спальне нет ни одного окна, что он любит запах свежих цветов и его привлекают полные губы.
Приятели его круга не знали Грейвза, потому что всегда были слишком заняты — политикой, порядком, мироустройством. Коллеги, стоящие ниже, не знали его, потому что он никого не подпускал. Он как будто всю свою жизнь занимался тем, что готовился к появлению Геллерта Гриндевальда.
В его великолепном доме всегда было так спокойно, будто ось мира проходила не через полюса Земли, а через этот высокий многоэтажный особняк у Центрального парка. Геллерт жил там, читал его книги, спал на его простынях, разбирал его рабочие записи, приобретал, почти забываясь, его привычки. Иногда там догоняло неприятное ощущение, что этому дому сильно не достаёт его настоящего хозяина. Грейвз был там везде, в каждой детали — и одновременно его там не было. Иногда это почти вызывало недоумение.
Он казался таким мощным, несокрушимым, практически вечным. И вот… это. Сельский дом. Рутина. Крокусы. Геллерт ощущал разочарование так сильно, что его даже подташнивало. Он всё же надеялся, что Грейвз не сломался окончательно. Он же так боролся! Продержался четыре месяца — а некоторые не выдерживали и четырёх дней. Даже когда он был в отчаянии, он скалил зубы, язвил и вёл себя так, будто не он тут пленник. Даже, принуждённый рассказывать о своих грешках, он не терял лица.
Геллерт был немного напуган, когда первый продолжительный допрос ничего не дал. Никаких тайн. Никаких страстей. Даже какие-то старые трагедии были уже полузабыты, и ковыряться в них было скучно. Грейвз не менялся в лице, рассказывая о том, что платил проституткам — он как будто не считал это чем-нибудь выдающимся или постыдным. Будто это было рядовое явление для человека его круга. Да, это была славная подробность для шантажа — но это была совсем не та тайна, которую Геллерт искал.
Нужная нашлась случайно. И как будто на сверкающей полированым серебром броне вспучилось уродливое грязное пятно. Мальчик. Порочная страсть. Эльдорадо стыда, отчаяния и мрака. Грейвз корчился, стоило только произнести имя — «Криденс». Он краснел, как полевой мак, прятал глаза, у него сразу менялся голос. Он говорил, говорил, говорил, у него были десятки подробных фантазий, настоящее порнографическое ателье в голове. Иногда даже просто слушать его было мерзко, но в то же время это было по-своему захватывающим.
А теперь Грейвз сломался. Этот дом подтверждал: Грейвза больше нет. Он разбился, упав с вершины, он больше не встанет. Он калека. Глядя на окна, откуда слышалась негромкая музыка, Геллерт испытывал странное желание зайти в дом, встряхнуть Грейвза за плечи и сказать: «Что ты раскис?.. Вставай! Сделай что-нибудь!..»
Интересно, какой он сейчас? Тогда он держался до последнего — а теперь? У него потухли глаза? Побледнел рот? Прибавилось седины? А может, он опустился, перестал бриться, следить за собой? Геллерт медлил у края барьера. Длил надежду, что его соперник окажется прежним Грейвзом. Поставил же кто-то на дом это великолепное защитное заклинание, выплетенное так тщательно, что им хотелось любоваться, как кружевом. Никто в округе так не умел. Даже Альбус. Это не его рука.
Защита на земле была куда слабее. Не кружево, а небрежно связанные узлы, из которых во все стороны торчали нитки. Чтобы расплести их, нужно просто найти нужную и потянуть. Любому, кто не увлекался древней и тёмной магией, это было бы не под силу. Но Геллерт был одним из тех немногих магов, кто был влюблён в магию, кто старался узнать как можно больше о великих волшебниках тех времён, когда магглы ещё даже не изобрели письменность. По сравнению с теми тайнами, что открывались ему в древних папирусных свитках, защитные заклинания Грейвза были просто нелепы.
Шутки ради можно было бы обратить их против создателя, но Геллерт не стал возиться. Он развеял сторожевые чары, подошёл ближе к дому. Кружево мерцало, будто живая хрупкая тень скользила по стенам. Здесь требовалось время. Защитное заклинание не пропустило бы внутрь никого, кто желал бы зла обитателям дома — умно, тонко, надёжно. Грейвз наверняка заметит, если оно вдруг исчезнет — насторожится. Но если внести в узор небольшие поправки, можно сделать самого себя исключением. Поправки и толкования, мелкий шрифт на последней странице — самая опасная вещь в мире.
