Летун. Фламенко в небесах (СИ) - Воронков Александр Владимирович (книга регистрации txt, fb2) 📗
[8] Соответственно — красный, золотой и лиловый (пурпурный).
[9] Автор абсолютно согласен с обоими утверждениями. Сволочей хватало и на республиканской стороне — но эта генеральская троица была особо кровавой — но руководила умело.
[10] Лейтенант Кондрат Емельян Филаретович. В Испании летал пилотом на И-15, информация о том, недолго исполнял обязанности комэска есть — но не подтверждённая другими источниками. Так-то был грамотным лётчиком и мог. Наш главный герой, конечно, интересовался историей ВВС СССР, но всех советских лётчиков запомнить не реально. Вот и лейтенант Кондрат ему из книжек не запомнился.
[11] А. С. Пушкин
[12] «Рождественскими поздравлениями для мальчиков в Бургосе» назвал эту бомбёжку Бертран Бланшар Акоста. Автор смиренно кается в несанкционированном цитировании и нарушении авторских прав (Акоста умер 1 сентября 1954 г., до истечения семидесятилетнего срока остаётся ещё несколько месяцев). И рад бы уплатить его родственникам за цитирование — но не знаю, кому и где.
[13] По опубликованным в США данным, всего Ф. А. Лорд одержал 12 побед (1 — в группе). К сожалению, не уточняется, сколько было сбито в воздушных боях, а сколько уничтожено на земле. Но сам Лорд в статьях заявлял именно о 17-ти сбитых им немцев и русских.
Глава 9
IX
Испанская республика, Бильбао, Военный госпиталь Иралабарри, 25 декабря 1936 г.
В момент столкновения со стеной я, похоже, инстинктивно зажмурился. Иначе бы точно остался без глаз: толстые стёкла авиационных очков при ударе лопнули, изрезав всю верхнюю часть лица, включая веки. Открывать их сейчас, пока ранки не подзажили, некомфортно, но тем не менее — я вижу. Радость!
Вторая радость: мозги мне не вышибло, несмотря на приличное такое рассечение на лбы. Случилось сотрясение мозга, что доказывает: оный мозг в черепушке пока присутствует.
Спина ниже шеи болит во всю ширину. Но я проверил: шевелиться могу. Снова радость! Значит, позвоночник не повреждён. Нынче такое, кажется, не лечат, а существовать инвалидом-паралитиком… Вот совсем не хочется. Я ж молодой ещё, мне ещё жить и жить, воевать и воевать! Желательно, как минимум, до сентября сорок пятого года, чтоб «на Тихом океане свой закончили поход![1]». О, на песни потянуло — это радует. Если что, пойду в шарманщики, стану по дворам песни петь и гонорарии со слушателей в кепочку собирать. Это, похоже, юмор у меня. Чёрно-красный, как знамя анархистов…
А вот фиг! Не бывать мне шарманщиком — обе руки в гипсе, чем рукоятку крутить? А вот это уже не радостно: пилоту хваталки нужны целыми и сильными. Нынешними летадлами нажиманием кнопок не поуправляешь, не космические корабли, чай. До гагаринского полёта ещё целых пять пятилеток, четверть века до прорыва человека в космос…
Палата небольшая, на четыре койки. Ближайший из сопалатников спит, с головой укрывшись бордовым солдатским одеялом. Прямо поперёк — чёрный штамп типографской краской: «…ital militar iralabarri». Понятно, проштемпелевали, чтобы полезному в быту предмету ноги не приделали. Надо понимать, пропечатано название больнички. «Итал», вероятнее всего, «госпиталь» (ну не «Италия» же?). Милитар — ясно, что милитаристский, военный то бишь. С древнеримских времён во многих языках словечко прописалось, в том числе и в русском. Милитарили те древние римляне крепко: даже в нашей Грузии, в Крыму и на Кубани их гарнизоны стояли. Севернее, в Подмосковье не попёрлись, наверное, поопасались себе чего ценное в русские морозы поотмораживать: до штанов-то ватных не додумались[2], так и маршировали голоножками… Что за иралабарри такое — совершенно непонятно. Ибаррури — знаю. Долорес, одна из лидеров испанских коммунистов. Она, вроде бы, местная уроженка, из Страны Басков. Смелая женщина. У неё ещё сын в сорок втором погибнет под Сталинградом, Герой Советского Союза посмертно. А иралабарри — не знаю.
Напротив, через проход, двое соседей лёжа режутся в карты. У одного тоже загипсована правая рука, у второго одеяло немного сползло, видна забинтованная почти до шеи грудь. Между собой переговариваются непонятно. Впрочем, мы же в Бильбао, это Страна Басков, здесь эускара для большинства — родной язык. На испанский, который я потихоньку начинаю понимать, совсем не похоже. Но, надеюсь, эти парни понимают «державну мову»: всё же несколько столетий под властью королей Испании должны сказаться.
— Салуд, камарадос!
Донде эстой?
…Как выяснилось, испанский язык оба баска — Ароца и Джеро — вполне понимали, хотя я и не всегда улавливал смысл в их речи. Ну, я же ни разу не полиглот, так, по верхам нахватавшийся. Но кое-что понял.
Выяснилось, что «…ital» на штампе обозначает всё-таки госпиталь, Военный госпиталь Иралабарри. Оказалось, что Иралабарри — это такой район в Бильбао, ну, вроде московских Черёмушек, краснодарской Дубинки или ростовской Нахичевани. Вот в этом Иралабарри и построили военный госпиталь ещё в конце девятнадцатого века. Точнее — сперва был госпиталь, а уж потом вокруг него стали селиться горожане. Начальник здесь очень строгий, военный врач Хосе Мария де Ларроса. Строгий — но очень умелый. Вот и меня он самолично оперировал. Оказывается, лобешник мне всё-таки проломило, но не сильно, осколки кости внутрь мозга не проникли. Вот со вчерашнего вечера я здесь и нахожусь, быстро с аэродрома привезли и доктор хорошо умеет лечить, спасибо ему и слава Пресвятой Деве! Нет, что с моим товарищем, сиречь бортстрелком Хуаном Педросом, они не знают. Если тоже ранен — может быть, не так сильно, как я? Может быть, оставили в медицинском пункте, не стали везти в госпиталь? Ну, будем надеяться. Как в песне: «если раны — небольшой[3]».
Сообразив, что испанским я владею с пятого на десятое, сопалатники всё сильнее и сильнее принялись повышать голоса, видимо, надеясь за счёт громкости развить мои языковые способности. Увы, это так не работает. Зато мужикам удалось своими криками разбудить Лихо.
Укрытый солдатским одеялом сосед пробудился, ругнулся «холерой ясной», потом что-то сердито выговаривал Джеро и Ароце на смеси французского, испанского и эускара. Должно быть, пояснял, что басконский темперамент, конечно, дело хорошее, но надо же и совесть иметь, ибо нехорошо тревожить отдыхающих товарищей. Закончил же народным русским выражением
— И чтоб мне тихо было! Кому не ясно?
Ну что тут поделаешь! Везде наши! Ну, хоть понимающий здешнюю балачку рядом объявился…
— С добрым утром, земляк! Как спалось?
— Здравствуйте. Спасибо, плохо. С кем имею честь?
Дяденька лет сорока пяти, здоровый, широкоплечий, такого хорошо в кино про Илью Муромца снимать — если не на главную роль, то на Добрыню точно потянет. Руки мощные, если такой кулаком приложит — больничка обеспечена, а если вторым добавит — то сразу кладбище. Вот вроде бы в будущем народ и получше питается, но таких богатырей редко увидишь…
— Денис Русанов, лётчик. Испанцы переиначили в Денисио Русо.
— О, из Союза? И как у вас там сейчас? — Богатырь заинтересованно повернул корпус. Под распахнутой пижамной рубахой стала видна перебинтованная грудь.
— Нет, я из Америки. Ещё юношей старший братом увёз. Воюю в авиационном эскадроне «Янки».
Взгляд мужчины сразу посуровел:
— Беляк?
— Контра сейчас за Франко воюет. А я — за наших. Так что попрошу…
— Ну ладно, извини, если недоброе подумал. — Сосед протянул руку над проходом между койками:
— Ян Лихоцкий, для своих можно просто Лихо, я не обижаюсь…
До самого вечернего обхода мы убивали госпитальную скуку общением. В палате новый человек — это новая информация, начиная от анекдотов и заканчивая фронтовыми «сводками» из раздела «слыхал я от одного…», причём случается, что этот источник оказывается более правдивым и подробным, чем официальные средства массовой информации.
Оба баска оказались артиллеристами, мало того, земляками, пошедшими в армию из одного села. Вместе служили, вместе и попали под бомбёжку, вместе оказались в одном госпитале. Узнав, что я не просто бомбёр, но бомбёр, сумевший сбить франкистский самолёт, принялись бурно, но кратковременно восторгаться. Восторгаться долго им не позволило самочувствие.
