Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Лютику теперь выдают дневной рацион, а под раковиной в ванной стоит ящик с песком. Когда Прим поправляет мне постель, кот вспрыгивает на подушку, соперничая со мной за ее внимание. Прим берет его на руки, но продолжает смотреть на меня.
– Китнисс, я знаю, как ты переживаешь из-за Пита. Но не забывай – Сноу обрабатывал его много недель, а здесь он только несколько дней. Возможно, прежний Пит, который тебя любит, все еще есть где-то внутри и хочет вырваться к тебе. Не отчаивайся раньше времени.
Я любуюсь своей маленькой сестренкой. Она унаследовала все лучшие качества, какими только может похвастать наша семья: исцеляющие руки матери, рассудительность отца, мой боевой дух. Но в ней есть и что-то еще, что-то свое. Способность разглядеть в хаосе жизни, в мельтешении случайных деталей самое важное и существенное. Может быть, она права? И Пит снова ко мне вернется?
– Мне пора в госпиталь, – говорит Прим, усаживая Лютика на кровать рядом со мной. – А вы составите друг другу компанию, ладно?
Лютик соскакивает с кровати и бежит за Прим, громко жалуясь, когда дверь закрывается перед его носом. Компания мы друг для друга, прямо скажем, паршивая. Примерно через полминуты я понимаю, что не могу дольше находиться в этой подземной камере, и оставляю Лютика одного. Заблудившись несколько раз, в конце концов добираюсь до отдела спецобороны. Каждый встречный пялится на мою посиневшую шею, так что мне становится не по себе, и я натягиваю воротник почти до самых ушей.
В одной из лабораторий нахожу Бити и Гейла – должно быть, его тоже выписали сегодня утром. Оба склонились над чертежом и целиком поглощены какими-то вычислениями. На столе, полу, стульях разложены варианты того же чертежа. Другие чертежи приколоты к стенам и заполняют экраны нескольких мониторов. В схематичных линиях одного из них я узнаю ловушку Гейла.
– Что это? – спрашиваю я сиплым голосом.
– А, Китнисс, ты нас застукала, – радостно говорит Бити.
– А что? Это какой-то секрет?
Я знала, что Гейл постоянно торчит внизу у Бити, но думала, они возятся с луками и всяким оружием.
– Вообще-то нет. Просто я чувствую себя виноватым, что так надолго украл у тебя Гейла.
По правде говоря, беспокоиться об отсутствии Гейла мне было особенно некогда, учитывая, что большую часть времени я находилась в прострации и лежала в госпитале. Да и наши отношения оставляют желать лучшего. Однако Бити об этом знать незачем. Пусть думает, что он передо мной в долгу.
– Надеюсь, вы провели время с пользой.
– Идем. Сама увидишь. – Бити подзывает меня к монитору.
Вот оно что. Они используют принципы, лежащие в основе ловушек Гейла, чтобы создать оружие против людей. Главным образом мины. Дело тут не столько в технических хитростях, сколько в психологии. Устроить ловушку на пути к жизненно-важным ресурсам. Воде, пище. Напугать жертву, чтобы она сама побежала навстречу своей гибели. Поставить под угрозу молодняк, чтобы привлечь истинную добычу – родителей. Заманить в якобы безопасное место, где на самом деле ждет смерть. Постепенно Гейл с Бити отошли от чисто охотничьих приемов и сосредотачивались на человеческих побуждениях. Таких, как сострадание. Взрывается мина. Люди спешат на помощь раненым. И тут срабатывает вторая, более мощная, убивая всех вокруг.
– По-моему, вы переходите все границы, – говорю я. – Получается, нет никаких правил? Никаких запретов, чего ни в коем случае нельзя делать с другими людьми?
Оба смотрят на меня – Бити с сомнением, Гейл враждебно.
– Правила есть. Мы с Бити следуем тем, которые использовал президент Сноу, когда промывал мозги Питу, – говорит Гейл.
Жестоко, но в точку. Я молча иду к двери. Чувствую, что если останусь тут еще на минуту, то просто взорвусь от ярости. Я еще не успеваю покинуть отдел спецобороны, когда в коридоре меня перехватывает Хеймитч.
– Скорее. Нас ждут в госпитале.
– Зачем?
– Появилась идея насчет Пита. Пустить к нему самого безобидного человека из Двенадцатого, кого Пит точно не испугается. С кем у него есть общие детские воспоминания, никак не связанные с тобой. Сейчас они ищут таких людей.
Задачка не из легких. Все друзья детства Пита скорее всего жили в центре, а оттуда мало кто уцелел. Но едва мы входим в палату, где собираются врачи, лечащие Пита, как я вижу ее – Делли Картрайт. Сидит и болтает с Плутархом.
– Китнисс! – кричит она, одаривая меня такой улыбкой, будто я ее самая лучшая подруга. Она всем так улыбается.
– Привет, Делли.
Ее младший брат, я слышала, выжил. А вот родителям, у которых был обувной магазин в центре, не повезло. В унылой грязно-серой одежде, принятой в Тринадцатом, и с простой косой вместо локонов Делли выглядит старше своих лет. Кажется, она немного похудела. Делли была одной из немногих детей в Двенадцатом дистрикте, которые могли похвастать парой фунтов лишнего веса. Местная диета, стресс, потеря родителей сыграли свою роль.
– Как дела? – спрашиваю я.
– О, столько всего переменилось. – Ее глаза наполняются слезами. – Но люди здесь очень добрые, правда?
Делли действительно так думает. Она искренне любит людей. Не только горстку друзей и знакомых, а всех вообще.
– Они стараются, чтобы мы чувствовали себя не хуже, чем дома, – говорю я. Полагаю, это про них можно сказать, не погрешив против истины. – Тебя выбрали для встречи с Питом?
– Вроде бы да. Бедный Пит. И ты тоже. Я никогда не сумею понять Капитолий.
– Наверное, лучше его не понимать.
– Делли очень давно знакома с Питом, – говорит Плутарх.
– Да. – Лицо Делли светлеет. – Мы вместе играли в детстве. Я говорила всем, что он мой брат.
– Что думаешь ты? – спрашивает меня Хеймитч. – Делли может как-то напомнить Питу о тебе?
– Ну, мы все учились в одном классе. Но почти не пересекались друг с другом, – говорю я.
– Китнисс была самой потрясающей девчонкой. Я даже не мечтала, что она обратит на меня внимание, – говорит Делли. – Она охотилась, ходила в Котел и все такое. Все ею восхищались.
Мы с Хеймитчем оба вглядываемся в лицо Делли. Это что, шутка? По ее словам выходит, у меня почти не было друзей, потому что я всех отпугивала своей исключительностью. Неправда. У меня не было друзей, потому что я не умею дружить. Просто Делли смотрит на меня сквозь розовые очки.
– Делли всегда думает о людях лучше, чем они есть, – говорю я. – Вряд ли у Пита могут быть связаны с ней какие-то плохие воспоминания. Нет, постойте. В Капитолии. Когда я солгала, что не знаю безгласую девушку. Пит выручил меня. Сказал, будто она похожа на Делли.
– Да, помню, – подтверждает Хеймитч. – Хотя не знаю… Это ведь было неправдой. И Делли там близко не было. Не думаю, что такая ерунда может перечеркнуть детские воспоминания.
– Особенно если они связаны с таким приятным человеком, как Делли, – говорит Плутарх. – Надо рискнуть.
Плутарх, Хеймитч и я идем в комнату рядом с палатой Пита. Там уже толпится десяток экспертов, вооруженных ручками и блокнотами. Стекло, прозрачное только с одной стороны, и микрофоны позволяют нам незаметно наблюдать за Питом. Он пристегнут к кровати. Не вырывается, однако его руки постоянно нервно двигаются. Выражение лица более осмысленное, чем когда он пытался задушить меня, но оно чужое.
При виде открывающейся двери его глаза расширяются, будто от ужаса, затем взгляд становится растерянным. Делли идет вначале робко, затем, приблизившись к Питу, улыбается совершенно непринужденно.
– Пит, это я, Делли. Помнишь меня?
– Делли? – Кажется, атмосфера немного разрядилась. – Делли. Ты?
– Да! – с облегчением произносит она. – Как ты себя чувствуешь?
– Ужасно. Где мы? Что произошло?
– Самый ответственный момент, – волнуется Хеймитч.
– Я приказал ей ни словом не упоминать ни о Китнисс, ни о Капитолии, – говорит Плутарх. – Посмотрим, какая будет реакция на воспоминания о доме.
– Ну… мы в Тринадцатом дистрикте. Теперь живем здесь, – говорит Делли.
