Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Потом звонит Хеймитч и говорит, что Питу нисколько не лучше. Единственный лучик надежды приходит от моей сестры.
– У Прим идея, – рассказывает Хеймитч. – «Охмор» наоборот. Вызвать у Пита какое-нибудь воспоминание о тебе и в это время вколоть ему успокоительное, например морфлинг. Мы попробовали пока только с одним воспоминанием. Показали Питу видеозапись, где вы с ним в пещере и ты рассказываешь, как добыла козу для Прим.
– Есть улучшения?
– Ну, если полное ошеломление лучше неконтролируемого страха, то да, – говорит Хеймитч. – Хотя я в этом не уверен. Он молчал нескольких часов. Будто впал в ступор. А когда очнулся, единственное, о чем спросил, – где теперь коза.
– Само собой.
– Как дела у вас? – спрашивает Хеймитч.
– Никаких сдвигов.
– Мы пришлем вам спецгруппу, чтобы разобраться с горой. Бити и еще несколько человек. Ну, знаешь, всяких технарей-умников.
Я не удивляюсь, увидев среди технарей Гейла. Так и думала, что Бити возьмет его с собой. Не то чтобы Гейл шибко разбирается в технических премудростях, зато по части всяких хитростей ему равных нет. Глядишь, и заманит гору в одну из своих ловушек.
Гейл с самого начала предлагал полететь со мной во Второй, но я не хотела отрывать его от работы с Бити. Сказала, что в Тринадцатом он нужнее. Не стала добавлять, что в его присутствии мне будет еще труднее вспоминать о Пите.
Мы встречаемся вечером того же дня, когда прилетает спецгруппа. Я сижу на бревне у околицы деревни, в которой сейчас живу, и ощипываю гуся. Еще десяток птиц лежит у моих ног. Тут пролетает много стай, и охотиться легко. Гейл молча садится рядом и начинает мне помогать. Мы почти заканчиваем, когда он спрашивает:
– А нам хоть что-нибудь достанется?
– Угу. Большая часть идет на кухню, а парочку надо отдать тем, у кого буду ночевать. В качестве благодарности.
– Неужто им недостаточно чести, что ты спишь в их доме?
– Увы, нет. Прошел слух, будто Пересмешницы опасны для здоровья.
Мы ненадолго замолкаем. Потом Гейл говорит:
– Вчера я видел Пита. Через стекло.
– И что?
– Мне пришла в голову эгоистическая мысль.
– Что тебе больше не придется к нему ревновать?
Я чересчур резко дергаю рукой, и вокруг разлетается облачко перьев.
– Нет. Наоборот. – Гейл выбирает перья из моих волос. – Я подумал… что теперь у меня нет шансов. Никакие мои страдания не сравнятся с его. – Гейл крутит перышко между большим и указательным пальцами. – Если он не поправится, мне ничего не светит. Ты никогда не сможешь отпустить его. Со мной ты всегда будешь чувствовать себя виноватой.
– Когда целовала Пита, я тоже чувствовала себя виноватой, – признаюсь я. – Из-за тебя.
Гейл смотрит мне прямо в глаза.
– Если это правда, я, возможно, сумел бы смириться со всем остальным.
– Это правда. Как и то, что ты сказал о Пите.
Гейл испускает вздох отчаяния. Однако, когда мы относим птиц на кухню и уходим в лес за хворостом, я снова оказываюсь в его объятиях. Губы Гейла нежно касаются синяков на моей шее, подбираясь все ближе к моим губам. И тогда во мне что-то происходит. Мои чувства к Питу остаются прежними, но я внутренне смиряюсь с тем, что он больше никогда ко мне не вернется. Или я к нему не вернусь. Я останусь во Втором, пока мы его не завоюем, потом пойду в Капитолий и убью Сноу, а после… не все ли равно. Пит будет ненавидеть меня до самой смерти. Я закрываю глаза и целую Гейла, будто желая наверстать все те поцелуи, в которых ему отказывала. Потому что ничто больше не имеет значения, и потому что я так отчаянно одинока.
Прикосновение Гейла, жар и вкус его губ напоминают мне, что по крайней мере мое тело живо, и это приятное чувство. Я освобождаюсь от всех мыслей и в счастливом забытьи позволяю ощущениям завладеть моим телом. Когда Гейл слегка отстраняется, прижимаюсь к нему, но чувствую у себя под подбородком его руку.
– Китнисс.
Раскрыв глаза, не сразу понимаю, где я. Это не наш лес, не наши горы, не наша тропинка. Рука машинально тянется к шраму на левом виске – будто виновато давнее сотрясение.
– Поцелуй меня, – просит Гейл.
Я стою в растерянности, не двигаясь; он наклоняется ко мне и касается моих губ своими. Потом внимательно смотрит мне в лицо.
– Что с тобой творится?
– Не знаю, – шепчу я в ответ.
– Тогда это все равно что целовать пьяную. Так не считается, – говорит он, неловко смеясь. Поднимает вязанку хвороста и сует мне в руки. Это приводит меня в чувство.
– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я, в основном чтобы скрыть смущение. – Ты целовался с пьяными девушками?
Думаю, в Двенадцатом Гейл мог напропалую целоваться с девушками. Во всяком случае, желающих было предостаточно. Раньше я никогда об этом не задумывалась.
Он качает головой.
– Нет. Но могу себе представить.
– Так ты никогда раньше не целовался? – допытываюсь я.
– Этого я не говорил. Когда мы познакомились, тебе было только двенадцать. И вдобавок ты меня жутко доставала. У меня была другая жизнь, помимо охоты с тобой, – говорит Гейл, собирая ветки.
Теперь мне становится действительно любопытно.
– С кем ты целовался? И где?
– Всех не упомнишь. В школьном дворе, за кучей шлака, да мало ли где.
Я закатываю глаза.
– И когда же я удостоилась твоего особого внимания? Когда меня увезли в Капитолий?
– Нет. Примерно за полгода до этого. Сразу после Нового года. Мы были в Котле, ели похлебку у Сальной Сэй. Дарий стал тебя поддразнивать. Не продашь ли ты ему за поцелуй кролика. И я понял… что мне это не нравится.
Я помню тот день. Жуткий холод, к четырем часам уже стемнело. Мы охотились, однако снегопад заставил нас вернуться в город. В Котле полно народу, все хотят погреться. Суп на костях дикой собаки, которую мы подстрелили неделей раньше, вышел не ахти, но все-таки был горячий, а мне жутко хотелось поесть и согреться. Я сижу по-турецки на прилавке Сэй. Дарий, прислонясь к столбу, щекочет мне щеку концом моей же косички, и я время от времени бью его по руке. Он объясняет мне, почему его поцелуй стоит целого кролика, а то и двух. Ведь всем известно, что рыжие мужчины самые страстные. Мы с Сальной Сэй смеемся над его дурашливой настойчивостью, а он показывает мне женщин в Котле, которые якобы заплатили куда больше, чтобы насладиться его губами.
– Видишь? Вон та в зеленом шарфе? Иди спроси ее, если тебе нужны доказательства.
Кажется, это было тысячу лет назад, в другой вселенной.
– Дарий просто шутил, – говорю я.
– Скорее всего. Хотя если бы и не шутил, ты догадалась бы об этом последней. Взять хотя бы Пита. Или меня. Или даже Финника. Я уже боялся, что он положил на тебя глаз, но, к счастью, привезли Энни.
– Ты плохо знаешь Финника, если так думал.
Гейл пожимает плечами.
– Я знаю, что он был в отчаянии. Отчаявшиеся люди часто совершают безрассудные поступки.
Камешек в мой огород?
На следующий день с самого утра технари устраивают совещание. Меня тоже пригласили, хотя не знаю, чем я могу помочь. Обхожу стол стороной и усаживаюсь на широкий подоконник. Из окна открывается вид на гору.
Командующая Вторым дистриктом, женщина средних лет по имени Лайм, устраивает нам виртуальную экскурсию по Орешку, показывая внутреннее пространство и фортификационные сооружения, подробно рассказывает о неудачных попытках взять гору штурмом.
Я уже несколько раз сталкивалась с Лайм и всякий раз не могла отделаться от чувства, что где-то уже ее видела. Внешность у нее довольно запоминающаяся – шесть футов рост, развитые мускулы… Но тут на экране появляется Лайм во главе отряда, пробирающегося к главному входу Орешка, и все становится на свои места – Лайм еще одна победительница. Трибут Второго дистрикта, участвовавшая в Голодных играх два десятилетия назад. Когда мы готовились к Квартальной бойне, Эффи среди прочего присылала нам видеозапись с ней. Наверняка Лайм показывали и в обзорах Игр, но, по-видимому, она старалась не выделяться. Почему-то сразу вспоминаются рассказы Хеймитча и Финника, и возникает мысль: а что сделал Капитолий с ней?
