Как приручить Обскура (СИ) - Фальк Макс (бесплатные версии книг .txt) 📗
Криденс, повернув голову, смотрел ему прямо в глаза. Будто ждал, что Грейвз скажет что-то ещё. Тот молчал, блуждал пальцами по его груди — широкой, ровной, с плоскими овальными сосками. Тело Криденса было сильным и плотным, под кожей прорезались очертания мышц. Неестественная худоба, такая, что рёбра торчали под туго натянутой кожей, как жабры, постепенно исчезала. Криденс набирал здоровый вес и, кажется, всё ещё пытался вытянуться в длину. Редкие тёмные волоски пробивались в центре груди. Грейвз дотянулся, поцеловал в них.
Криденс вдруг порывисто дёрнулся навстречу, уронил его на спину, навалился сверху. Обхватил руками, уткнулся лицом ему в грудь. Там, где он прижимался, становилось горячо и мокро. Он плакал молча, не вздрагивая и не всхлипывая, только сутулил плечи и прерывисто дышал ртом. И держал, как клещами. Сильный.
Грейвз ничего не говорил, просто гладил его по волосам, пропускал их сквозь пальцы — густые, гладкие. Вспоминал, каким Криденс был в самые первые дни — как он шарахался от своей тени, ходил, опустив голову, поглядывал исподтишка, когда думал, что его не замечают. Бледный, худосочный и истощённый. Вечно голодный, вечно мёрзнущий.
В его угловой комнате, несмотря на каминную трубу в стене, было холодно. То ли окно было плохо законопачено, то ли камин следовало топить жарче — тогда Грейвз не знал. А Криденс не посмел ни сказать об этом, ни попросить ещё одеяло. Когда на утро следующего дня после приезда в Гленгори Грейвз взял Криденса за руку, чтобы притянуть к себе и обнять, он встретил руку холодную, как лёд. Он приказал Финли утеплить комнату и выдать Криденсу ещё одеял, штуки три, пусть заворачивается хоть целыми днями. Криденс и заворачивался: спал прямо под четырьмя одеялами, а иногда кутался в них, как в плед.
Потом перестал.
Согрелся.
— Не бойся, — тихо сказал Грейвз. — Он чудовище, но я видел и пострашнее. Помнишь, я рассказывал про вендиго?..
Криденс закивал, тихо шмыгая носом.
— Я ведь буду там не один, — продолжал Грейвз спокойным и ласковым тоном. — Там будешь ты. Там будет Тесей. Там будет мистер Эйвери. Я знаю, что ты его не любишь, но он хороший союзник. Видишь — нас много.
— Почему вы не делали этого раньше? — шепотом спросил Криденс, пальцем вытирая нос. — Я бы хотел быть с вами много-много раз… Я давно хотел…
— Много-много раз у нас будет позже, — ответил Грейвз и чуть-чуть улыбнулся, когда Криденс приподнял голову. — И брось свою манеру говорить, как ребёнок.
Криденс съежился, посмотрел на него обиженно и недоверчиво. С каждым мгновением обиды становилось всё меньше, а любопытства и смущения — всё больше. Шмыгнув последний раз красным от слёз носом, Криденс нерешительно улыбнулся в ответ.
— Я не говорю, как ребёнок, — с нотками капризного упрямства сказал он. — Я говорю… правду.
— Ты говоришь, как стеснительный и несмышлёный мальчишка, — ласково поддразнил Грейвз. — А я хочу, чтобы мой любовник мог поддержать беседу посложнее.
— Как мистер Эйвери? — вспыхнул Криденс. Обида на его лице была слишком выразительна для того, чтобы быть настоящей.
— Да, — недипломатично согласился Грейвз. — Как мистер Эйвери. И как мистер Дамблдор. И как оба мистера Скамандера, и как я сам.
— Я могу поддержать сложную беседу! — с детским хамством заявил Криденс. Глаза у него засверкали, он вскинулся. Заносчиво шмыгнул носом.
Грейвз разжал руки, позволяя ему отстраниться, сдержал восхищённый смешок. Криденс в гневе был неподражаемо хорош. Гнев у него, впрочем, быстро сменился смущением. Кажется, он только сейчас по-настоящему осознал, что Грейвз был обнажён.
Грейвз, улыбаясь, откровенно наслаждался его замешательством. Закрываться или целомудренно заворачиваться во что-нибудь он не собирался, тем более что под рукой у него для этой цели был или угол ковра — или диванная подушка. Выглядеть голым идиотом, который прикрывается, чем попало, Грейвз не собирался.
Криденс, дорвавшись до возможности разглядеть его, теперь жадно, практически алчно шарил взглядом по его телу, будто не верил, что эта роскошь ему доступна. Грейвз улыбался, не мешая тёплой ладони скользить по груди и по животу. Криденс взволнованно дышал, его взгляд беспорядочно бегал от груди к плечам и шее, от них к паху, коленям, цеплялся за руки и пальцы, поднимался к лицу, будто Криденс проверял, не передумал ли Грейвз, не сердится ли он, что его так бесцеремонно, бессовестно разглядывают.
Во взгляде Криденса сквозило какое-то детское изумление, будто он вообще раньше не представлял, что Грейвз может существовать в плоти и крови, что белая рубашка, чёрные брюки и чёрный жилет не являются частью его сущности, не растут прямо из кожи.
Грейвз чувствовал себя польщённым этим голодным взглядом. Он больше не чувствовал, что что-то не так. Не хотел отделять его от себя даже тонкой тканью рубашки.
— Я не делал этого раньше, — сказал он, отвечая на заданный вопрос, и медленно водя пальцами по спине Криденса, — потому что мы оба были к этому не готовы.
— Я всегда был готов, — заявил Криденс и густо покраснел.
— Нет, — Грейвз улыбнулся в ответ и легонько, шутливо тронул его пальцем за нос. — Ты оказался готов, когда потерял всякий стыд и чуть не порвал на мне рубашку.
— А вы?..
Криденс демонстрировал лицом всё многообразие оттенков густого румянца. У него был красный нос, красный лоб, красные уши и даже красный подбородок.
— А я оказался готов, когда меня это совершенно не обеспокоило, — сказал Грейвз и глянул на часы на каминной полке. Половина второго. Улыбка стаяла с губ сама собой. — Нам пора, — тихо сказал он.
От столика в глубине ресторана, где они с Криденсом заняли место, отлично просматривался весь зал. Господин посол всегда резервировал стол у окна, и Грейвз сел так, чтобы оттуда его было хорошо видно.
Лихтенберг и Эйвери появились без пяти минут два. Грейвз встретился с ними взглядами, и Талиесин счёл необходимым подвести своего спутника поближе, чтобы представить приятелям-американцам: мистеру Грейвзу и мистеру Уэйнрайту.
Германский посол Тиль Лихтенберг был таким явственно породистым потомком викингов, что по нему, казалось, можно было бы проследить весь путь суровых северных воинов сквозь века.
Лёд и сталь, — подумал Грейвз, пожимая твёрдую сильную руку. Лёд — светящиеся голубые глаза на грубом, красивом прямоугольном лице. Сталь — прямая спина, прямой взгляд и математически скупые жесты. Улыбка на таком лице казалась неестественной. Рядом с Талиесином он выглядел, как большая белая акула рядом с колибри: проглотит и не заметит.
Впрочем, Грейвз знал, что колибри — это притворство. Талиесин прикидывался маленькой безобидной птичкой, а на деле вполне мог оказаться жизнерадостным крокодилом. Вот и посмотрим тогда, кто кого.
Если мистер Лихтенберг и был рад познакомиться с Грейвзом, он этого никак не выдал. Его вежливость была прохладной и незаинтересованной. Это только укрепило Грейвза в подозрении, что на самом деле господин Лихтенберг крайне заинтересован: слишком уж хорошо он это скрывал. Отбросив ложную скромность, Грейвз мог с уверенностью сказать, что занимал в прошлом слишком высокий пост и был слишком нелюбим в Германии, чтобы её посланник был так показательно равнодушен к его персоне.
Интересно, что привело его в ряды сторонников Гриндевальда?.. Идеология?.. Желание открыть магический мир не-магам?.. Грейвз чувствовал острое сожаление, что нельзя объединить столики и завязать разговор на эту волнующую тему. Он проводил господина посла взглядом, и когда тот занял свой столик у окна, поймал на себе несколько коротких изучающих взглядов. Да, мистер Лихтенберг явно был заинтригован. Расчёт был верным. Теперь он наверняка заведёт разговор с Талиесином, а потом доложит всё Гриндевальду… Может быть, у них с Криденсом осталось время до вечера. Или до завтра. Совсем немного, но оно ещё есть.
Криденс выглядел хмуро. Грейвз успокаивающе улыбнулся ему и взял у официанта меню. Заказал бутылку розового вина, отбивную с шалфеем и сливками и мятное печенье на десерт. Криденс выбирал долго. Сдерживая немного нервное хихиканье, расспрашивал, что означали смешные французские слова: киш лорен, рататуй, фрикассе. Хождения по таким местам наконец стали для него привычными, и он больше не пытался найти что-нибудь попроще и подешевле, а выбирал, полагаясь исключительно на свой вкус. Вкус у него был с налётом экзотики: он любил острое, кисло-сладкое, пряное и, как оказалось, обожал маринады.
