Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
– Стойте! – кричу я. – Не стреляйте! – Слова, усиленные громкоговорителями, эхом разносятся над площадью и за ее пределами. – Не стреляйте!
Я приближаюсь к парню, наклоняюсь, чтобы помочь, и тут он поднимается на колени и направляет ружье мне в голову. Я инстинктивно отступаю на несколько шагов и поднимаю лук над головой, показывая, что не хочу причинить ему вреда. Теперь, когда он обеими руками держит ружье, я вижу рваную рану на его щеке. От него пахнет гарью. В глазах – ужас и боль.
– Замри, – шепчет мне в ухо Хеймитч.
Я следую его приказу, и внезапно осознаю, что эту сцену сейчас видит весь Второй дистрикт, а может, и весь Панем. Сойка-пересмешница во власти человека, которому нечего терять.
– Ты считаешь, что имеешь право жить? – с трудом разбираю я его слова. – Отвечай!
Весь остальной мир отступает на задний план. Есть только я и этот несчастный с безумными глазами, требующий ответа. Конечно, найдется тысяча причин и доказательств моего права на жизнь. Однако с моих губ срываются только два коротких слова:
– Не знаю.
Сейчас он спустит курок. Однако парень явно сбит с толку. Такого ответа он не ожидал. Я сама не ожидала от себя такого. Благородный порыв, погнавший меня через площадь, сменяется отчаянием, когда я осознаю, что сказанное мной – абсолютная правда.
– Не знаю. В этом вся проблема, верно? – Я опускаю лук. – Мы взорвали вашу гору. Вы сожгли дотла мой дистрикт. У нас есть все причины убивать друг друга. Давай же. Доставь удовольствие хозяевам. Я устала убивать для Капитолия его рабов.
Я бросаю лук на землю и отталкиваю его носком ботинка. Лук скользит по мостовой и останавливается у колен парня.
– Я не раб.
– Зато я – раб, – говорю я. – Поэтому я убила Катона… а он убил Цепа… а Цеп – Мирту… а она пыталась убить меня. Одно тянет за собой другое, а кто в итоге побеждает? Не мы. Не дистрикты. Всегда Капитолий. Я устала быть пешкой в его Играх.
Пит. Он понимал все это еще до того, как мы ступили на арену. Надеюсь, он видит меня сейчас и вспомнит ту ночь на крыше Тренировочного центра. Может быть, он простит меня, когда я умру.
– Продолжай говорить, – настаивает Хеймитч. – Расскажи про обвал.
– Когда я увидела, как рушится гора, то подумала – все повторяется. Они снова заставили меня убивать вас – жителей дистриктов. Почему? Между Двенадцатым и Вторым никогда не было вражды, кроме той, что навязал нам Капитолий.
Парень растерянно хлопает глазами.
Я опускаюсь перед ним на колени, мой голос звучит глухо и взволнованно.
– А почему вы сражаетесь с повстанцами? С Лайм, которая была вашим победителем? С людьми, которые были вашими соседями, может быть, даже родственниками?
– Не знаю, – отвечает парень. Ружье все еще направлено на меня.
Я встаю и медленно поворачиваюсь, обращаясь к повстанцам на крышах.
– А вы, там наверху? Я родом из шахтерского города. С каких пор шахтеры обрекают на смерть других шахтеров, а потом добивают тех, кто сумел выбраться из-под обломков?
– Кто враг? – шепчет Хеймитч.
– Эти люди, – я показываю на израненные тела на площади, – не враги вам. – Разворачиваюсь в сторону вокзала. – Повстанцы – не враги вам! У всех один враг – Капитолий! Сейчас у нас есть шанс положить конец его власти, но это можно сделать только всем вместе!
Камеры снимают меня крупным планом, когда я протягиваю руки к парню, к раненым, к людям во всем Панеме.
– Жители дистриктов, я призываю вас к единению! Вместе мы победим!
Мои слова повисают в воздухе. Я смотрю на экран в надежде увидеть, как некая волна примирения пробегает между всеми нами.
Вместо этого я вижу, как в меня стреляют.
16
«Всегда».
Я слышу голос Пита, одно это тихое слово, и иду его искать. В этом мире, окрашенном в фиалковые тона, нет четких линий и острых углов, но вдоволь укромных мест, где можно спрятаться. Я шагаю сквозь пушистые облака, бреду по едва различимым тропинкам. Запах корицы и укропа. Чувствую на щеке ладонь Пита, пытаюсь удержать ее, но она ускользает из моих пальцев, как туман.
Постепенно вокруг прорисовываются стены стерильной палаты, и я вспоминаю…
Мама дает мне чай с успокоительным сиропом. Я ушибла пятку, когда спрыгивала с ветки над электрическим забором, чтобы попасть обратно в Двенадцатый. Пит укладывает меня в кровать, и я прошу его остаться со мной. Он что-то шепчет, но я уже не слышу. Однако какая-то часть моего мозга уловила одно-единственное слово и теперь в наркотическом сне, будто в насмешку, выпустила снова.
«Всегда».
Морфлинг притупляет все чувства, поэтому вместо укола боли я ощущаю лишь пустоту. Сухие колючки там, где раньше цвели цветы. К сожалению, в моей крови недостаточно наркотика, чтобы заглушить боль в левом боку. Куда попала пуля. Я ощупываю толстую повязку, обхватывающую мои ребра, и думаю, почему я еще здесь.
Курок спустил не он. Не тот парень, стоявший на коленях посреди площади. Кто-то другой. Я не почувствовала, как в меня вошла пуля. Ощущения больше напоминали удар кувалдой. Дальше ничего не помню, только выстрелы.
Я пытаюсь сесть на кровати, но у меня получается только застонать.
Белая занавеска, отделяющая мою кровать от соседней, отодвигается, и надо мной появляется лицо Джоанны Мэйсон. Первая моя реакция – испуг, потому что она напала на меня на арене. Приходится напомнить себе, что она спасала мне жизнь. Таков был план мятежников. Правда, это еще не значит, что она меня не презирает. Может, это было притворством, для Капитолия?
– Я жива, – говорю я сипло.
– Да ну.
Джоанна плюхается на мою кровать, и мою грудь пронзает боль. Увидев мою гримасу, Джоанна только улыбается. Что ж, видимо, объятий и поцелуев не будет.
– Все еще побаливает?
Ловким движением она вытаскивает иглу от капельницы с морфлингом из моей вены и вставляет в катетер на своей руке.
– Мне урезали дозу. Боятся, как бы я не стала вроде тех чудиков из Шестого. Вот приходится одалживаться у тебя. Ты ведь не против?
Против? Как я могу быть против, зная, что Сноу едва не замучил ее до смерти? У меня нет права быть против, и ей это известно.
Джоанна с довольным видом переводит дух, когда морфлинг попадает ей в кровь.
– Пожалуй, они там, в Шестом, были не так уж глупы. Ширнутся и ну себя разрисовывать. Чем не жизнь? По крайней мере, они были счастливее, чем остальные.
За те недели, что меня не было в Тринадцатом, Джоанна набрала немного веса. На бритой голове появился мягкий пушок, и шрамы уже не так заметны. Но видно, ей еще приходится туго, раз она подключается к моей капельнице.
– Ко мне каждый день приходит этот их доктор по мозгам. Типа помогает мне прийти в себя. Как будто тип, всю жизнь проторчавший в этой кроличьей норе, может меня починить. Полный идиот. Все твердит, что я в полной безопасности. Двадцать раз на дню.
Я улыбаюсь. Действительно, глупо говорить такое, особенно тому, кто победил в Играх. Словно кто-то может быть в безопасности, где бы то ни было.
– Как ты, Сойка? Чувствовала себя когда-нибудь в полной безопасности?
– Еще бы! Пока меня не подстрелили.
– Да брось. Пуля тебя даже не коснулась. Скажи спасибо Цинне.
Я вспоминаю про защитную броню в моем костюме. Но почему тогда так больно?
– Сломаны ребра?
– Тоже нет. Сильный ушиб – это есть. От удара у тебя порвалась селезенка. Пришлось удалить. – Джоанна небрежно взмахивает рукой. – Не переживай, без нее можно обойтись. Была б нужна, тебе б пришили чужую, верно? Спасать твою жизнь – главная задача всех и каждого!
– Поэтому ты меня ненавидишь? – спрашиваю я. – Ты мне завидуешь?
– Отчасти. Но зависть не главное. Просто я тебя не перевариваю. Эта слащавая любовь, речи в защиту слабых и обездоленных. И самое противное – ты ведь даже не притворяешься, все на полном серьезе. Можешь считать это личным оскорблением.
– Это тебе надо было стать Пересмешницей. Ты уж за словом в карман не полезешь.
