Глаголь над Балтикой (СИ) - Колобов Андрей Николаевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Полагая неизбежной схватку на пистолетах, Николай не задумывался особо о ее результатах. Согласно все тому же кодексу, дуэлировать полагалось на незнакомом и не пристрелянном оружии, с которым даже мастер пулевой стрельбы легко мог дать маху. И это давало шанс даже неважному стрелку: если ты не совсем уж лопух, то по большому счету все решат удача и Бог.
Иное дело - хладная сталь, тут все зависело от искусства боя, но вот его-то Николаю явно не хватало. Капитан второго ранга кое-что смыслил в саблях, но... не против такого врага.
Впрочем, что толку плакать по убежавшему молоку? Разве можно укорять себя в том, что недостаточно времени уделял сабельному бою? Ведь Николай никогда не стремился стать великим фехтовальщиком, это не было его призванием и профессией, а всего лишь развлечением и хобби. Нельзя подстелить соломку во всяком месте, где можно упасть. Да и законы подлости никто не отменял - будь даже Николай великим мастером клинка, кто мог бы гарантировать что его не вызовет на дуэль первоклассный стрелок? И все его фехтовальное искусство оказалось бы тогда бесполезным. Упрекать себя в неготовности к поединку было просто глупо: так сложились обстоятельства и нужно было принять это, как данность.
Разъездной катер доставил кавторанга на линкор и Николай вернулся в свою каюту. Скинул туфли и китель. Ужинать не хотелось, да и поздновато уже, а вот немного выпить, на сон грядущий, пожалуй, было можно. И куда там Кузяков, стервец, запропастился?
- Здесь я Вашскородь.
Николай удивленно взглянул на вытянувшегося в струнку вестового. Неужели он произнес свою мысль вслух? Однако, нервишки-то пошаливают...
- Вот что, голубчик, расстарайся-ка мне пару пивка похолоднее, да побыстрее - завалюсь я сегодня баиньки пораньше.
К тому моменту, как добывший пива Кузяков постучался в дверь каюты кавторанга, Николай успел переодеться, открыть иллюминатор, а теперь неспешно и обстоятельно завершал процесс наполнения трубки любимым своим британским табаком. Сопроводив первую затяжку добрым глотком "Шиттовского", Николай откинулся на спинку мягчайшего кресла... Такой роскоши как мягкое кресло, кстати, в его каюте на "Павле" не водилось.
И вдруг то, что французы называют "dИjЮ vu" накрыло кавторанга с головой.
Как и тогда, Николай был влюблен. Как и тогда, Николай получил назначение на новейший корабль, чем был несказанно горд. Как и тогда, его ожидала встреча с врагом, куда более умелым, чем он сам, и хотя на сей раз оружием станут не пушки, а сабли, но уклониться от боя невозможно, а шансы на победу призрачны.
И еще кое-что роднило чувства того давнишнего мичмана, уходящего в поход к далеким японским берегам и умудренного опытом кавторанга, прихлебывающего сейчас белопенное пиво и созерцающего закат сквозь сизый дымок "кэпстена". Во-первых, ощущение того, что смерть, великая нищенка, опять бродит где-то рядом, а во-вторых...тот мичман так и не смог почувствовать броненосец, на котором шел в бой, своим домом. Могло быть так, что в грядущем сражении броненосец пойдет ко дну, и мичман погибнет вместе с ним. Или что мичман будет убит, а броненосец уцелеет, или же мичман останется жить, а броненосец погибнет. В любом из этих случаев кораблю и человеку предстояло расставание.
Сейчас дредноуту ничего не грозило, но шансов сохранить за собой должность и эту каюту у Николая почти не было - даже если он не погибнет, а будет тяжело ранен на дуэли, дредноут не будет ждать его выздоровления. В мире неспокойно, линкор должно срочно ввести в строй, так что на "Севастополь" будет направлен другой старший артиллерист. Почему-то мысли о том, что Николаю почти наверняка предстоит покинуть прекрасный боевой корабль, царапали душу даже сильнее, чем возможная гибель на дуэли.
А впрочем... маленький шанс сохранить текущее статус-кво у него все же есть. Николай не стал говорить об этом князю - засмеял бы, или счел кавторанга сумасшедшим. Но все же, но все же... Уже когда Николай засыпал, укрывшись легким одеялом, в голову пришла мысль, что, пожалуй, шансов у него будет все же поболее, чем у русской эскадры в Цусиме.
Или нет?
ГЛАВА 6
Руки и спина казались совершенно ватными, и наоборот - в ноги и затылок словно кто-то щедро плеснул свинца. Усталость, неразлучная спутница, искательно глянула в глаза, обняла за ноющие плечи и тихо шепнула: "Зачем ты здесь? Вспомни, какая мягкая кушетка в твоей каюте, приляг, расслабься, ни о чем не думай..."
Все это вздор. Даже утром, даже если хорошо спал, что случалось с ним не слишком часто, все равно приходилось вставать совершенно утомленным и разбитым. Усталость давно стала неизбывной, и преодолевать ее удавалось только за счет кипучей, бившей через край энергии, коей некогда отличался адмирал. Только вот ее источник давно иссяк. Энергичный и сильный лидер исчез, словно растворившись в водах Атлантики и Индийского океана - изо дня в день, по капле. Но эскадра нуждалась в стальной воле, ведущей ее на восток, и если таковой в наличии не имелось, ее следовало хотя бы изобразить. Только где было взять на это силы?
Адмирал находил их в ярости. Часто испытывая приступы бешеной злобы, он не изливал свой гнев на подчиненных ему офицеров, но и не противился ему, используя злую силу на преодоление охватившей его апатии. Гнев толкал его вперед, заставляя, как и встарь, обращать внимание на каждую мелочь, позволяя мучить экипажи вверенных ему кораблей нескончаемыми учениями и работами. Чтобы темное пламя ярости, полыхавшее в нем, не слабело, он скормил ему по кусочкам собственную душу, специально растравляя в себе обиды и боль. Он знал, куда ведет этот путь и понимал, что в самом лучшем случае, даже если ему суждено уцелеть, он останется лишь выгоревшей дотла оболочкой некогда сильного и любившего жизнь человека. Но что ему с того? В глазах своего окружения он оставался энергичным, уверенным в себе воином и командиром, за которым стоит идти в огонь и воду. Только это и имело значение.
Адмирал не срывался на собственных подчиненных. Но эмоции, в коих черпал он силы, никак нельзя было скрыть от людей, с которыми он находился бок о бок месяцами. Он видел, как избегают его офицеры, читал в их глазах не только верность и повиновение, но и страх. Только что было делать? Уж лучше пусть боятся, чем видят на мостике безвольную амебу в адмиральских эполетах. На нем был долг, который он не мог исполнить, но адмирал бессилен изменить что-либо, а в том, что так вышло, была и его вина.
Злость привычно толкнулась в виски. Будь прокляты эти умники из-под адмиралтейского шпица, снарядившие и отправившие в бой эскадру, не имевшую надежды одержать верх над неприятелем! Будь прокляты те, кто настоял на скорейшем выходе кораблей, не дав им, как следует, совместной подготовки и артиллерийских учений! "На помощь первой тихоокеанской идете, выручать наших в Артуре", говорили они и в этом как-будто был какой-то смысл - объединившись, эскадры смогли бы пересчитать шпангоуты броненосцам микадо. Да что там, он и сам так думал. Но куда было гнать, после того как корабли первой тихоокеанской задохнулись в ловушке Порт-Артура?! Вместо того, чтобы отозвать обратно вторую тихоокеанскую эскадру, которую вел адмирал, ее "усилили" третьей "эскадрой", под командованием Небогатова - старинный броненосец "Николай I", ровесник эпохи броненосных таранов, и три броненосца береговой обороны учебно-артиллерийского отряда - каждый размером меньше крейсера и с вполовину расстрелянными орудиями.
Но и тут оставалась еще надежда на то, что корабли второй эскадры бросят якорь где-нибудь в Камрани, дождутся и встретят бронепаноптикум Небогатова, и... останутся на месте. Готовая к походу и бою эскадра, об истинной боевой ценности которой японцы не догадываются, могла бы стать грозным аргументом дипломатических баталий, а под угрозой генерального сражения, которое могло склонить чашу весов на сторону Российской империи, не грех было заключить с микадо приемлемый мир.
