Реверс - Лукьяненко Сергей Васильевич (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
— Стоп, — скомандовал Патрик. — Привал пять минут. Давай сюда свой саквояж.
Одежда Теодора была бесцеремонно отброшена. Костюм и ботинки Макса Патрик аккуратно положил на камень.
— Это пригодится. Что тут еще? А, вода! Держи.
Алюминиевая фляга была теплой на ощупь и, судя по весу, почти полной. Макс нетерпеливо свинтил колпачок и принялся глотать воду. Он выпил бы полфляги, если бы Патрик не прикрикнул на него, приказным тоном потребовав не увлекаться.
— От реки мы ушли, вода теперь нескоро будет. Ну что мне с тобой делать, Пит, а? Все позабыл… Ладно, бывало хуже… Так, а это что?
Из саквояжа появились два продолговатых металлических предмета — Макс опознал в них вместилища патронов для карабина Теодора. За ними последовали три консервные банки и немного сухарей в надорванном бумажном пакете. На самом дне обнаружились два плотно сложенных рюкзачка из тонкой, очень прочной на вид ткани.
— Ты глянь, какой предусмотрительный! Саквояж он в Гомеостате носил так, ради маскировки, а для Центрума приготовил рюкзаки — тебе и себе. Ты не знал?
— Нет.
— А еще говоришь, что тебя не похитили! — Патрик смачно сплюнул. — Вот и доказательство: твой Федор не дал бы тебе вернуться в Гомеостат. Не для того шел.
Костюм и ботинки Макса Патрик затолкал в один из рюкзачков, туда же отправил провизию и флягу. Вместилища патронов взял себе. От души пнул ногой пустой саквояж.
— Пошли.
— Постой… — Как ни неприятен был Патрик, Макс решился на вопрос. — Зачем меня похищать? Кто я?
— Мой друг. Мы друзей в беде не бросаем.
— Друг — и только?
— А что, этого мало? — окрысился Патрик. — Все, кончили болтать. Пошли.
— Куда?
— Есть на территории Оннели одно местечко. Тебе понравится. Надевай рюкзак!
Последнюю фразу он просто проорал. Макс вздрогнул и подчинился.
В конце концов, выведать нужную информацию можно и попозже.
Оказалось, что двигаться с рюкзачком на спине гораздо приятнее, чем с саквояжем в руке. Груз почти не ощущался — хотя, конечно, он несколько уменьшился.
Чтобы не слишком обрадоваться, Макс подумал, что теперь наверняка будет потеть спина.
Двинулись прежним порядком: впереди Патрик с карабином Теодора на плече и своей винтовкой в руках, за ним в трех шагах Макс. Наткнувшись на подобие тропинки, пошли быстрее. К тому же начался пологий спуск.
И вдруг Патрик остановился как вкопанный.
— Охотник… — пробормотал он. — С собакой.
Достав откуда-то небольшой бинокль, он с полминуты не отрывал его от глаз.
— Вроде местный… Заметил нас. Сюда идет. Ты только помалкивай, говорить буду я…
Макс и так молчал. Он не знал, что делать. Трудно решать даже за одного себя, не зная слишком многого.
Патрик снова двинулся вперед — вроде неспешно, как на прогулке, но Максу были видны его плечи, охваченные лямками рюкзачка. Порой плечи красноречивее лиц.
Две точки впереди превратились в человека и собаку. Без сомнения, охотник шел навстречу, поднимаясь на плечо горы по той же самой тропинке.
В мире Макса охотники были редкостью, но все же встречались. Собаки тоже.
Когда незнакомец подошел ближе, Макс смог рассмотреть и его самого, и его собаку. Охотник был долговязым, с узкой костью, мужчиной лет тридцати или немного больше, одетым в явно домотканую прелую рубаху, такие же штаны и короткие стоптанные сапоги. Вместо шляпы он обвязал голову зеленой тряпкой. Из-под нее свисали длинные, очень черные прямые волосы. Лицо — тоже узкое, коричневое от загара. Заметив чужаков, он не остановился и лишь взялся за ремень своей двустволки, однако с плеча ее не снял.
А пес был ублюдком с признаками сеттера, овчарки и еще, наверное, доброй дюжины собачьих пород.
Не дойдя шагов двадцати, охотник приветственно поднял руку:
— Мир вам! Сидеть, Лакки! — и Макс с удивлением осознал, что понимает сказанное. Не мгновенно, как бывает, когда слышишь речь на родном языке, но все-таки быстро.
— Мир тебе, — ответил Патрик.
Пес сдержанно гавкнул.
— Молчать, Лакки!
Макса позабавила кличка пса. Это слово содержалось в рукописном словаре и имело значение «шапка». Если в этом мире единственной и окончательной смерти действительно не бывает возрождений из мертвых, то от пса не скрывали, на что он сгодится после кончины. Но псу было наплевать.
— Вы пограничники? — спросил, приблизившись, черноволосый.
— Нет, мы не пограничники, — степенно ответил Патрик. — Мы честные торговцы. Мине иссо рехе куппасими.
Он произносил слова нарочито медленно, врастяжку, да и черноволосый отнюдь не тараторил. По-видимому, сыпать слова горохом здесь было не принято. А может быть, местные жители отличались некоторой заторможенностью восприятия.
Черноволосый кивнул. Тощие рюкзаки встречной парочки, плохо вяжущиеся с образом торговцев, не заставили его выказать удивление. Наверное, на своем веку он повидал всяких торговцев.
— Мой хлеб — твой хлеб, — сказал он.
— Мой хлеб — твой хлеб, — согласился Патрик.
Кажется, это был ритуал. Черноволосый еще раз кивнул, снял с плеча ружье (Патрик заметно напрягся), положил его на камни и сел на плоский валун. Снял с другого плеча сильно потертый кожаный вещмешок, выудил из него короткую трубку, набил ее табаком из расшитого кисета и со вкусом раскурил. У его ног устроился пес и, вывалив язык, часто задышал.
Присел и Патрик. Для Макса валуна поблизости не нашлось, и он сел просто на корточки.
— Из Аламеи? — небрежно осведомился окутанный дымом черноволосый.
— Точно, — сказал Патрик.
— В Тупсу идете?
— В Тупсу.
Черноволосый помолчал, словно усвоение этой информации потребовало от него недюжинной работы ума. Затем вынул изо рта трубку и сказал:
— Позавчера туда черные воины заглядывали. Взяли дань, как всегда, никого не обидели и у всех спрашивали, не видел ли кто пограничников.
— Мы торговцы, — повторил Патрик.
— А я разве что говорю? — Черноволосый затянулся и выпустил дым из носа. — Я только говорю, что на той неделе черные поймали одного пограничника… ужас, что с ним сделали. Одежда на нем была… похожая на вашу.
— Спасибо, — сказал, помолчав, Патрик. — Мы не пограничники, но мы учтем.
— Да не за что… Слив хотите?
— Что? — не понял Патрик.
— Слив, говорю, хотите? Сливы. Плоды такие. Не вода, а жажду все-таки утоляют.
Из вещмешка появился бумажный кулек. Две сливы черноволосый протянул Патрику (тот помедлил секунду и взял), две кинул в ладони Максу, две оставил себе, а остальное аккуратно убрал в мешок. Заметно было, что он не привык транжирить свое достояние, в чем бы оно ни заключалось. Макс не удивился: в его мире, который Патрик называл Гомеостатом, прижимистость селян вошла в поговорку. Наверное, селяне везде одинаковы. А этот охотник наверняка был деревенским жителем.
Но сливы были хороши — большие, сизого цвета, твердые и сочные, с приятной кислинкой. Макс с удовольствием расправился с угощением. Степенно съел свои сливы и черноволосый.
А Патрику вторая слива не понадобилась. Он захрипел, схватил себя за лацканы куртки и кулем повалился с камня.
Даже не дернулся.
Собака втянула язык в пасть и неуверенно гавкнула.
— Спокойно, Лакки, спокойно, — проговорил черноволосый, поглаживая пса.
Только горожанин, проживший всю жизнь в умеренных широтах, может воображать, что все на свете пустыни похожи друг на друга. При слове «пустыня» ему мерещатся раскаленные барханы, караванные тропы бедуинов, миражи и редкие-редкие оазисы с десятком чахлых пальм, из чистого упрямства выросших вблизи источника мутной солоноватой воды. Возможно, еще вспомнится шустрая лисичка-фенек, бегающая ночью по барханам в поисках аппетитного скорпиона.
Теоретически горожанин знает, что бывают каменистые, глинистые и даже соляные пустыни, что пустынями нередко именуются обледенелые полярные ландшафты, — но это его не интересует. Если горожанин образован и склонен к буквоедству, он согласится признать пустыней центральные районы Антарктиды с их ничтожным годовым количеством осадков — и тут же выкинет этот вздор из головы. Пустыня там, где жарко и где песок до горизонта.
