Дисбат - Чадович Николай Трофимович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Подожди, – Мартынов придержал его за локоть. – Ты со скамейками-то поосторожней. Проверяй, не липнет ли краска. Следователь, который место происшествия в парке осматривал, тоже лопухом оказался. Новенький мундир перепачкал.
Действительно, на куртке Синякова явственно выделялись пятна зеленой масляной краски. И как он их раньше не заметил!
– Это я так неудачно в скверике присел. Возле собора, – излишне торопливо объяснил Синяков.
– Бывает… Хотя там, кажется, все скамейки желтые… А может, я и ошибаюсь. Ну, будь здоров!
– И тебе того же…
С курткой, конечно, промашка вышла! Тут уж ничего не скажешь. Да и на брюках кое-где краска видна. Интересно, Мартынов действительно заподозрил что-то или просто дурачится по своему обыкновению?
Ясно одно – для Синякова дорожка сюда впредь закрыта. Ничем ему эта падла легавая не пособит, а вот навредить может запросто. Надо же, старые обиды вспомнил! Таких злопамятных стороной обходить надо. Пусть молится на своего Воеводу! Нет, ну это просто феномен какой-то! Столько всего наговорил, а не одного толкового довода в пользу кумира не привел. Все на уровне церковных псалмов – верую в тебя, господи! Средневековье какое-то. Если себя полковники так ведут, что же тогда про всяких бабок говорить.
Надо будет, конечно, этим Воеводой поинтересоваться. Почему к нему люди льнут? Чем он их к себе привлекает? Демагогией, пустыми посулами или чем-то иным? Про какую это магию говорила щука? Если, конечно, все происходило не в пьяном сне… Величие человека зависит от силы его духов-покровителей. Так, кажется… А наша способность привлекать этих духов называется магией. Великими магами были Тимур и Сталин. Наверное, и Александр Македонский, Наполеон, Гитлер… Не исключено, что к той же категории людей принадлежит и Воевода. Пусть он сам и не осознает этого… Но почему эти маги, как правило, творят только зло? Не потому ли, что их духи-покровители обитают в нижнем мире, мире страдания и смерти? А где же тогда светлые духи верхнего мира? Которые одеты в одежды из облаков, а не в шкуры, содранные с покойников… Надо будет при случае расспросить об этом своего собственного духа-покровителя. Если, конечно, еще встретимся…
Дождавшись троллейбуса, здесь, на окраине, ходившего чуть ли не с часовыми промежутками, Синяков отправился в центр. Сейчас его интересовал рынок, знаменитая «Таракановка». Милиция тут, правда, встречалась чаще, чем в любом другом месте города, но ей и своих дел хватало – одни гоняли валютчиков, другие бабок, торговавших из-под полы всяким беспошлинным товаром, третьи улаживали конфликты, то и дело возникавшие в разных концах огромного торжища.
Потолкавшись немного в местной пивной, среди завсегдатаев называвшейся «Стойло», Синяков сменял свою куртку на пиджак из кожзаменителя, а солдатские ботинки на еще вполне приличные бежевые туфли. Правда, каждая бартерная операция потребовала дополнительных расходов в виде бутылки водки. От всех других предложений, градом сыпавшихся на него, Синяков отказался. Огнестрельное оружие стоило слишком дорого, в зимней одежде он не нуждался, а местные девочки, опухшие от пьянства и оплеух, не шли ни в какое сравнение с контингентом, базировавшимся в скверике возле собора.
Теперь от милиции можно было и не шарахаться. Синяков до того обнаглел, что даже поинтересовался у одного лейтенанта местом нахождения дисбата. Тот ничего определенного ответить не смог, однако документы у Синякова все же проверил. Ничего не знали про дисбат и армейские офицеры, и таксисты, и коллеги Стрекопытова – сборщики стеклотары.
Лишь одна бабка, случайно услышавшая, как Синяков обращается с подобным вопросом к лоточнику, смогла дать более или менее дельный совет:
– Не знаю, как сейчас, но раньше эта холера на улице Минькова располагалась, за гвоздильным заводом. У меня там племяш год сидел.
Дабы отвязаться от словоохотливой бабки, уже начавшей было повествование о злочастной судьбе своего племяша, схлопотавшего срок за утерю на учениях автомата, Синяков немедленно отправился в указанном направлении.
Это тоже была окраина, хотя и другая, промышленная. В воздухе носилась копоть и цементная пыль. Прохожие здесь встречались крайне редко, зато непрерывно курсировали тяжелые грузовики.
Улица Минькова оказалась унылой и длинной, словно жизнь убежденного трезвенника. Ее дважды пересекали железнодорожные пути, и сама она дважды ныряла под путепроводы окружной дороги. Странно, что вот именно такую улицу назвали именем детского писателя, а не какого-нибудь легендарного наркома тяжелой промышленности или знатного сталевара.
Между прочим, произведения Минькова Синякову были хорошо знакомы. Их изучали в школе по программе то ли пятого, то ли шестого класса. Особой популярностью пользовалась повесть о пионерах-мичуринцах, сумевших вывести новую породу кур, каждая из которых размером превосходила слона.
Эти замечательные куры не только обеспечивали родной колхоз собственной продукцией – яйцами, пером и куриным пометом, – но и прекрасно зарекомендовали себя во время военного лихолетья. Стоило только отряду карателей приблизиться к партизанской деревне, как куры расклевали оккупантов, будто те были червяками-выползками. А петух в очном поединке даже одолел фашистский танк.
Правда, поговаривали, что на самом деле Миньков не так прост, как об этом можно было судить из его опусов. Когда в Москве нужно было поставить на место одного зарвавшегося писателя-космополита, возомнившего себя чуть ли не новым Л. Н. Толстым, дело это поручили не кому-нибудь, а провинциалу Минькову.
После блестящей обличительной речи, произнесенной им на пленуме Союза писателей, чахоточный космополит долго не протянул, а его шедевры увидели свет только спустя лет двадцать, уже после того, как к праотцам отошел и сам Миньков, к тому времени ставший живым классиком, лауреатом, депутатом и академиком.
Вот такие мысли приходили на ум Синякову, когда он брел по улице Минькова, то и дело переходя с одной ее стороны на другую. Жилые дома, магазины, учебные заведения, учреждения культуры и всякие там гражданские базы-склады он пропускал, зато старался проникнуть во все запертые ворота, особенно если их окружал бетонный забор, обмотанный поверху колючей проволокой.
Несколько раз охранники уже обкладывали его матом и грозились вызвать милицию, но все это были вольнонаемные охранники, Синякова совершенно не интересовавшие.
Ничего похожего на войсковую часть на его пути не попалось. Даже взобравшись по пожарной лестнице на крышу какого-то заброшенного ангара, Синяков не заметил поблизости сторожевых вышек – непременного атрибута всех мест лишения свободы. Неужели базарная бабка пошутила?
Так Синяков дошел до самого конца улицы. Город закончился. Последними его бастионами были конечная остановка автобуса с кирпичной диспетчерской будкой, скромный универсам, не имевший даже собственного названия, и уже почти опустевший базарчик, над которым надзирал один-единственный милиционер.
Дальше возвышалась железнодорожная насыпь, а далее простиралась бесплодная пустошь, стараниями местных предприятий и организаций превращенная в свалку.
Синяков зашел в универсам, своим ассортиментом живо напомнивший ему времена юности, когда в дефиците была даже ливерная колбаса, попил бочкового пива (после прогулки по улице имени Минькова во рту стоял привкус сажи и солярки) и потолкался среди покупателей на базарчике.
Возле книжного лотка, за которым скучала конопатая, кое-как причесанная девчонка, одетая как на пляже – только в маечку и шорты, – Синяков задержался.
– Книги писателя Грошева есть? – поинтересовался он.
– Не-а, – девчонка покачала головой. – А про что он пишет?
– Да я и сам не знаю… Местный он. Мы дружили когда-то.
– Местными авторами не торгуем, – девчонка зевнула, прикрыв рот ладошкой. – Спросом не пользуются…
– А про магию что-нибудь имеется? – Синяков вспомнил совет шамана ознакомиться с литературой соответствующего содержания.
