Сельва умеет ждать - Вершинин Лев Рэмович (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Староста потряс над головой кулаками и закрыл ладонями лицо, и в полной тишине над мертво молчащей толпой звенели злобные мухи.
– Вуэй-а, вуэй-а… – не выдержав, похоронно завыли старухи.
Око Подпирающего Высь медленно огляделся.
– Я вижу, вы устыдились, и это хорошо. Во искупление общей вины должны мы отныне посылать втрое больше пищи в склады Подпирающего Высь и вдвое больше юношей в войско его…
Стон прокатился по толпе, но никто не посмел возразить.
– Если же объявится здесь гнусный предатель – а он придет неизбежно! – пусть будет незамедлительно связан, и скручен, и предан в руки мои! Пусть ни друг, ни родич не усомнятся ни на миг, творя это благое дело! Клянетесь ли, что поступите так?
– Да-а-а… – единым духом выдохнула толпа.
Против обычаев равнины было такое. Своего наказывают свои, так велось испокон, и очень скверное дело – отдать своего чужим. Но никто не промолчал – ни друзья детских лет Ваяки, ни отдаленные родичи; да и что могли они возразить, если проклинал, и заклинал, и требовал клятвы не кто иной, как родной брат покойной матери бывшего Ливня-в-Лицо?
– А теперь сделаем так, как делали наши деды, как исстари просили они у Тха-Онгуа благодатного дождя, – высоким надтреснутым голосом заговорил второй старик, и длиннополая жреческая накидка, свисающая с его плеч, слегка всколыхнулась, а погремушка в правой руке издала треск. – Напоим мать нашу Кшаа сладкой кровью; пусть простит нас, и пусть небо прольет слезы свои на иссохшую землю. И да будет благословен великий и благой Подпирающий Высь, ибо, жалея нас, позволил он взять из загонов своих упитанного нуула!
Жрец, замолчав, поклонился старосте; Око Подпирающего Высь важно кивнул в ответ. Оба шагнули вперед и, став около большого валуна, круто нависавшего над мутной Кшаа, вымыли в воде руки. Затем негромко, не торопясь, прочли молитву, глядя поверх воды в сторону востока, туда, где располагались никем из жителей равнины никогда не виданные горы.
Люди напряженно молчали. Женщины, не мигая, ловили каждое движение старцев. Дети замерли на местах.
Уже семь лет, с тех самых пор, как по воле Могучих возникла Сияющая Нгандвани, все оолы, и все нуулы, и девять из десяти частей всех трех урожаев принадлежат не обитателям селений, но Подпирающему Высь, и суровые люди в одеждах, похожих на одеяние старосты, приезжая трижды в год, забирают положенное, оставляя пахарям то немногое, что предписано не забирать…
А плоть жертвенного нуула обычай велит съесть немедля после свершения обряда. Значит, сегодня каждому доведется отведать жареного мяса! Пусть понемногу – ведь нуул невелик, но все равно, взрослые вспомнят его вкус, а юные узнают его сладость. Воистину, и малая радость велика в годину большой беды…
Да будет славен щедрый Подпирающий Высь!
– Ведите жертву! – среди общего безмолвия громко и отчетливо произнес жрец. – Приступим!
Из толпы вывели… нет, скорее, вынесли на руках благородно-серого, совсем еще юного длинноухого нуула, испуганно и туповато косящего по сторонам темно-лиловыми выпуклыми глазами.
Обнажив небольшой, слегка изогнутый нож, жрец попробовал на ногте остроту лезвия и поднял клинок над головой.
– Да воздастся тебе за дар твой, о Подпирающий Высь, и да будет эта жертва услышана тобой, о великий и милостивый Творец, обитающий на вершинах гор, ты, Тха-Онгуа, наш создатель и покровитель, и пусть она будет принята тобой!
Он еще говорил, а юноши, охраняющие покой Ока Подпирающего Высь, уже уложили нуула на валун, головой к воде. Задние, трехпалые ноги его крепко держал младший жрец, на передние коленом встал сам староста.
– Услышь нас! – Теперь жрец почти пел. – И пусть дожди обильно и скоро прольются над нашими пашнями и садами, так же, как обильно и быстро потечет кровь нашей жертвы…
Короткое движение.
Хрип.
Горло нуула распахнулось, обнажив сокровенную плоть.
Все благоговейно и выжидательно смотрели, как взметнулись багряные брызги, как утихли алые фонтанчики, как медленно потекла темная кровь, крупными каплями падая в тусклую воду Кшаа…
– Жертва принята! – возгласил жрец.
Толпа всколыхнулась.
Зарезанного нуула подхватили и унесли, а люди, сбросив оцепенение, заулыбались, зашушукались; женщины понемногу смешивались с мужчинами, юноши принялись обливать девушек водой, набирая мутную влагу в пригоршни, и очень скоро среди собравшихся трудно было найти хотя бы одного, оставшегося пристойно сухим. Теперь нельзя было думать о плохом! Серый нуул принял смерть молча, не сопротивляясь и не крича, а значит – Тха-Онгуа не отверг дара людей и ныне пришло время веселья!
С выкриками, с прибаутками на середину реки, туда, где течение, несмотря на мелководье, было еще достаточно быстрым, вытащили маленький плот с соломенной куклой, обряженной в яркую домотканину, и подпалили с трех сторон. Кукла, промокшая насквозь, дымилась, никак не желая загораться, ее смешная, несоразмерно туловищу большая голова, увенчанная уродливой широкополой шляпой, подрагивала и тряслась – точь-в-точь так же, как у несчастного бродяжки Мокеке-Пустоглазого, и это было смешно!
Женщины затянули веселую песню, детвора, визжа, захлопала в ладоши, и даже взрослые пахари, кто – чуть смущенно, кто – бесшабашно, завопили, заулюлюкали, закричали вслед медленно отплывающему, то и дело цепляющемуся за острогранные камни плотику:
– Прочь, прочь! Уходи прочь! Пусть сгорит с тобой вместе проклятая сушь, пусть вода зальет тебя, как ливень заливает землю! Ай-ай-ала-лай!
Устав дрожать, люди смеялись и пели, забыв ненадолго о смутных страхах, навеянных речью старосты. Даже все усиливающийся зной не смущал их, нечто легкое, праздничное разлилось в воздухе…
Тха-Онгуа принял жертву!
Не о чем больше беспокоиться!!
Ай-ай-ала-лай!!! Тррай-трра-лалай!!!
Ай-ай-ала-ааа…
Тррай-трра-ла-лаа…
Тр-р-р-р-р!!!
Короткий сухой треск ворвался в веселый гомон и оборвал его, словно горошины грома раскатились по выжженной земле.
На валуне, где изнывала еще под лучами солнца липкая кровь жертвенного нуула, стоял, подбоченясь, хмурый молодой парень, одетый, как положено быть одетым тому, кто служит в войске Подпирающего Высь. Не обращая внимания ни на кого в отдельности, стоял он, с небрежной лихостью держа в левой руке громкую палку, и над круглым дуплом в торце ее медленно курился дымок.
Стихли шутки и смех. Люди замерли, встревоженными глазами глядя на разрушителя веселья. Спустя несколько мгновений лысоватый низкорослый старик, близоруко щурясь, выбрался из толпы.
– Я рад видеть тебя здесь, Вииллу, сын моего двоюродного брата. Мы, люди из Верхнего Кшарти, помним тебя и гордимся тобой. Слухи о твоей верной службе Подпирающему Высь доходят до наших равнин. Если тебя отпустили на побывку, это хорошо; то, что ты успел к празднику, это очень хорошо; но почему твое оружие говорит сегодня на берегу Кшаа?
– Молчи, – сухо перебил его Вииллу и, полуобернувшись, указал вдаль, туда, где стояли незаметно пришедшие люди. Много людей. Никак не менее пяти, а то и шести десятков. – Видишь? Это М'буула М'Матади. С ним – Инжинго Нгора, Истинно Верные, поклявшиеся исполнить волю Тха-Онгуа и прогнать с нашей земли тех, кто называет себя Могучими. Мы пришли в Кшантунгу!
Короткий сухой треск вторично вспорол знойный воздух.
– Склоните головы перед М'буулой М'Матади!
Спустя краткое время колонна пришедших двинулась к берегу. Впереди на большом грязно-белом ооле – высокий всадник. А у ноги его, на коротком поводке, подфыркивая и отплевываясь…
(– Ох-х! – всхлипнула толпа.)
…бежал Могучий…
(– Ай-яй! – взвизгнула толпа.)
…самый настоящий Могучий, светлоглазый, носатый и пепельноволосый!
А пока люди ошеломленно круглили глаза, не умея осознать увиденное, человек на ооле приблизился к ним почти вплотную, и люди Кшантунгу, узрев лицо всадника, изумились вдвойне.
