Глаголь над Балтикой (СИ) - Колобов Андрей Николаевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Но самое главное было не в этом. В конце-концов граф действовал по закону, и секунданты это подтвердят, никто и никогда не бросит обвинения ему в глаза, ну, может будут шептаться по углам, так ведь это не доставит особых затруднений штабс-ротмистру. Плевать он хотел на чужое мнение.
Настоящая загвоздка для него в том, что одержав такую победу, граф не имел никакой надежды вновь возвысить себя в глазах госпожи Абзановой. Благосклонности дамы можно добиться, поразив ее воображение, совершив что-то неординарное, а какое будет впечатление от хладнокровного убийства?
При этом граф уверен в своем превосходстве - и правильно уверен, так что с того, если он немного подождет, опустив клинок, пока неумеха-моряк не соизволит, наконец, обнажить свой? Конечного результата это все равно не изменит.
Так, или примерно так должен был думать граф - по мнению Николая.
- йtes-vous prЙts? - повторно спросил ротмистр. Ответа не последовало. Граф продолжал стоять, опустив клинок острием в землю, Николай также не менял своей позы.
Петр Васильевич в недоумении пожал плечами, и тогда князь Еникеев хлопнул в ладоши.
Свистнула сталь.
ГЛАВА 10
Николай, в рубашке и брюках валялся на кровати, забросив обе ноги на деревянную спинку. Постельное белье собрали еще вчера, а вот с выдачей чистого что-то не заладилось, так что ночевать пришлось на голом, не первой свежести соломенном матрасе. Что до валика с песком, который заменял здесь подушку, оставалось только обернуть его собственным пиджаком, поскольку никакой иной наволочки найти было нельзя.
Впрочем, эти неудобства не слишком беспокоили Николая. Он лежал на спине, заложив обе руки за голову и отрешившись от всего тварного мира. Взор его с легкостью пронзал плохо оструганные доски, из которых был составлен не слишком высокий потолок, и блуждал в неведомых здесь эмпиреях. Лицо Николая являло сосредоточенность, коей восхитился бы сам Махасаматман Будда, случись он поблизости. Без долгих духовных практик, медитаций и мантр расставался мичман с иллюзией мира, растворялся в путях Нирваны и погружался в такие глубины созерцания, что любой буддийский монах возрыдал бы от зависти. Ни колючий матрас, ни жесткий подголовный валик не были тому преградой, и только сильнейший зуд в лодыжках не давал мичману окончательно заплутать в надзвездных путях мироздания.
Прошлым вечером и ночью комарье совсем озверело, двинув в бой бесчисленные, алчущие крови легионы. Летучие эти твари шли понизу, предпочитая кусаться за щиколотки, и было любопытно - неужто им хватало разумения атаковать там, куда не сразу дотянется рука? Такая избирательность неприятна сама по себе, но корень зла заключался в ином: вместо обычного жала, положенного всякому уважающему себя комару, эти словно были вооружены миниатюрными дайкатанами, от которых никакое белье не служило защитой. Так что старый барак одного из многочисленных храмов Киото превратился в поле брани, где регулярно-звонкие шлепки по телу перемежались эпитетами, оставляющими чувство законной гордости за богатство родного русского языка.
Теперь вчерашние укусы чесались немилосердно, но Николай почти не обращал на это внимания. Он пережил трагедию Цусимы и плена, чему в немалой степени способствовал веселый темперамент его нового друга Алексея Павловича. Да и здоровье шло на лад, японские медики оказались толковы и компетентны. Но третьего дня Николай получил письмо о разорванной помолвке, что вернуло юного мичмана в пучины черной меланхолии, из которых он только что выбрался....
Кроме него в бараке никого не было, когда из-за порога раздались голоса
- А где Ваш юный друг, князь? Неужто опять уснул с открытыми глазами?
- Бросьте, Арсений. Каждый имеет право немного похандрить.
- Немного - быть может, но Ваш протеже предается грусти с утра до вечера. Что у него случилось? Эх, не та нынче молодежь пошла, нету в ней огня и душевной стойкости ...
- Ну, Арсений, это Вы совсем зря. Вы просто не видели юношу в деле, а я, смею заметить, видел. "Душевно нестойкий" был контужен, ранен в голову и руку, ослаб до такой степени, что его штормило, как утлую лодчонку одиннадцатибалльным ураганом. А он удрал от коновалов и пошел воевать. Наводил орудие в полуобмороке, но как наводил! Залепил атакующему нас миноносцу прямо под рубку, что тот был вынужден отступить несолоно хлебавши, и больше уже к нам не совался.
- Да ладно, Алексей Павлович, я ж шутя, Вы знаете
Потрепанная жизнью циновка, по замыслу хозяев изображающая дверь изогнулась, пропуская князя
- Мичман Маштаков, а ну-ка подъем! Все самое интересное проспишь. Турнир, между прочим, через пять минут, так что если ты немедленно не соберешься, то я на него опоздаю.
Алексей Павлович обладал удивительным даром с легкостью извлекать мичмана из любых пучин его размышлений, игнорировать князя было невозможно, так что Николай против воли слабо улыбнулся:
- Это одна из самых странных угроз, которые я когда-либо слышал.
- Странная? То есть ты готов обречь своего лучшего друга, боевого товарища и мудрого наставника на проигрыш в состязании, потому как невыход на бой мне зачтется за поражение? А заклад? Бутылка худшего в моей жизни, но лучшего коньяка, который только можно было достать в этой каре Господней, под названием Киото - ее тебе тоже не жаль?! - закатил глаза в притворном ужасе князь, после чего принял донельзя официальный вид:
- Ну что же, вот тебе тогда другая угроза - если ты немедленно не соизволишь принять вертикальное положение и не отправишься в сад, завтра днем, мой юный друг, придется тебе фехтовать со мной сорок минут без ограничения.
Николай деланно застонал:
- Ладно, господин лейтенант, сэр, твоя взяла. Иду.
В саду было уже все готово. Десятка четыре зрителей расположились на принесенных сюда циновках вокруг ристалища - небольшого круга, где поправлял сейчас защитные одежды казачий есаул.
Если у веселого и остроумного князя и можно было найти какой-то недостаток, то имя ему было - фехтование. В госпитале Сасебо, стоило только князю вспомнить о своем коньке, как он немедленно хмурился и начинал многословно жаловаться на жестокую злодейку-судьбу. Мало того, что весь поход второй эскадры он был лишен своего любимого развлечения, так еще угодил в лазарет - а и после выхода из оного, князю все равно не светило, потому как в плену ни опытного фехтовальщика-партнера, ни снаряжения найти будет нельзя. В общем, если что-то и могло раздражать Николая в лейтенанте Еникееве - так это неуемное стремление страдать и жаловаться всякий раз, когда тот поминал сабли. И хотя это случалось не так уж часто, но все же изрядно надоело мичману. В конце-концов, еще в госпитале Николай обещал князю, что если тот сможет раздобыть клинки и защиту, то он сам станет ему партнером - князь слегка просветлел лицом, но узнав, что мичман ограничился стандартным обучением фехтованию в Морском корпусе, а потом лишь изредка заглядывал в фехтовальный зал, снова приуныл.
А потому совсем неудивительно, что за подарок в лице офицеров-кавалеристов князь Еникеев громогласно возглашал хвалу Господу с утра до вечера и с вечера до утра с самого их прибытия. Совершенно неясно было, какие превратности судьбы загнали плененных в Манчжурии господ офицеров на Хонсю, но факт остается фактом - когда, две недели тому назад, Алексей Павлович, Николай и другие флотские офицеры были, по завершении их лечения, переправлены из госпиталя Сасебо в Киото, на пороге храма их встретила небольшая группа "старожилов", которые, впрочем, и сами прибыли недавно.
Волею судеб первое препятствие на дороге страсти лейтенанта было преодолено, князь нашел себе отличных партнеров по занятиям. Оставалось раздобыть снаряжение, но с этим возникла немалая проблема. Японцы не старались зверствовать чрезмерно, офицерам разрешено было покидать пределы храма и совершать прогулки днем, а также заходить в местные заведения, но на фехтовальные принадлежности их терпимость не распространялась. Японцы не делали особой разницы между настоящим клинком и деревянным, который тут называли "боккэн" поскольку и деревянным мечом вполне можно было убить человека. Комендант объяснил это князю, и рассказал, что один из величайших японских фехтовальщиков, Миямото Мусаси, нередко выходил на поединок, вооруженный боккэном против настоящей катаны, и все же многие его соперники расстались с жизнью. Тем не менее, князю каким-то образом удалось убедить коменданта, что ему, как потомственному дворянину, невыносимо без меча, пусть даже и деревянного, и тот в конце-концов пошел ему навстречу, разрешив приобрести защиту и "боккэны".
