Летун. Фламенко в небесах (СИ) - Воронков Александр Владимирович (книга регистрации txt, fb2) 📗
А раз ко мне обращаются «товарищ», значит — я у своих? У своих! Похоже, ещё повоюем. Будем жить!
[1] На самом деле — были, но крайне мало: пилоты-инструкторы и авиамеханики, собиравшие проданные мятежникам самолёты.
[2] Януш Пшимановский, «Четыре танкиста и собака». Увы, но среди родившихся и выросших после уничтожения СССР этот роман0020итали крайне мало. Хорошо, если смотрели многосерийный фильм, но тоже — далеко не поголовно, в отличие от поколения 1970-х-1980-гг.
Глава 27
XXVII
Испания, Валенсия, штаб Fuerzas Aéreas de la República Española, 8 октября 1937 г.
— Нет, камарадо Русо! Это невозможно! По заключению врачебно-летной комиссии ты не допускаешься к управлению самолётом не менее, чем в течении полугода! И даже тогда камарадос медикос должны тебя будут проверить!
Вот же зараза усатая! И ведь формально этот команданте прав: грохнулся я в крайний раз крепко, как жив остался — сам не понимаю. Спасибо парням из немецкого интернационального батальона имени Тельмана, заметившим, как я падаю на землю с разодранном пулями куполом парашюта, отыскали в траве и доставили в госпиталь Сорок пятой Интернациональной дивизии. Раненых там были сотни — за день до того интребригадовцы вышли из кровопролитного сражения под Брунете. Но мне местечко нашлось, равно как хватило лекарского умения и заботы республиканских медиков.
А когда я уже мог вставать и по стеночке, по стеночке осторожно перемещаться с костылём в госпитальную латрину[1], где, неожиданно для себя как-то встретил старого знакомца, бывшего махновского контрразведчика Степана Пивторачоботка. Порадовались встрече от души, но тискать друг дружку или ещё как физически выказывать приязнь не стали: Степан при наступлении на Виллафранка-дель-Кастильо поймал снарядный осколок, вскользь распанахавший ему брюшину и выломавший два нижних ребра, я тоже после не совсем удачного парашютирования имел динамическую контузию туловища и переломы ноги и обеих рук. Но нагутарились мы за следующие недели вволю, мешая мой русский с его суржиком. Ну а что такого? По сути-то один народ и один язык, все всё понимают.
А потом он уехал. После полугода боёв и походов, после госпитальных мучений, Питорачоботка выглядел немногим лучше ожившего покойника. Он поделился своим желанием уволиться из рядов Интербригад[2] и вернуться во Францию, где Марийка в одиночку маялась с доставшейся в наследства от деда с бабкой ферме. Ну что ж, не могу осуждать. Это я — что в прошлой своей, вернее, будущей, жизни остался одиночкой, что в теле Дениса Русанова являюсь сиротой. А Степан — он не сам по себе. Ему ещё нужно дочку окончательно на ноги поставить, а по-хорошему — и внуков от неё дождаться. «Плохо человеку, когда он один»[3]… А учитывая приближающуюся в сороковом году гитлеровскую оккупацию Франции без крепкого отцовского плеча юной девушке, выросшей в Америке будет ещё опаснее. Так что уехал Степан — и пусть его!
А я вот уезжать не хочу. Во-первых, некуда, поскольку ни в Советском Союзе, ни в Америке не имею ни своего угла, ни родни, да и отнесутся ко мне по-нехорошему. В СССР — потому что «беляк-эмигрант», в США — потому что «красный», раз воевал за Республику. Во-вторых — не навоевался. Вернее сказать — не налетался! Лётчик, утративший Небо и по странной прихоти Судьбы или богов вновь взлетевший, пусть и провалившись на многие десятилетия назад — и что, опять потерять возможность летать? Не желаю!
В начале августа ко мне в госпиталь приехали парни из Первой Интернациональной эскадрильи. Приехали попрощаться. Емельяна Кондрата, нынче уже старшего лейтенанта, отзывали в Союз по программе ротации советских военных специалистов, а Тинкер с Пеком возвращались в США по собственному желанию. Выходит, налетались: на боевом счету Фрэнка сейчас уже девять сбитых самолётов врага[4], у Пека — полдюжины[5]. А каждый сбитый Испанская Республика оплачивает щедро: по тысяче американских долларов, плюс ежемесячное жалование иностранного пилота — полторы. Парни возвращаются на родину если и не богачами, то весьма обеспеченными людьми. У меня — четырнадцать уничтоженных стервятников, но подтверждённых, за которые прошла оплата — только одиннадцать. Плюс последний «мессер», сбитый тараном. Но при таране развалился и мой «курносый», да и я сам надолго выведен из строя, так что премию могут и зажать — финансисты — они такие финансисты… Гобсеки Шейлоковичи, не сказать матом… Впрочем, если считать по меркам сорок первого года, «геройскую норму» я уже перекрыл с некоторым запасом[6].
Простились с ребятами по-хорошему. Кто знает, как жизнь повернётся? Может, ещё и свидимся когда… «В шесть часов вечера после войны»[7].
В сентябре меня, как выздоравливающего и почти ходячего вместе с ещё тремя десятками раненых, увезли в глубокий (по испанским меркам) тыл, разместив в главном госпитале Интербригад в Альбасете, что странно: наша Первая эскадрилья хоть и называлась — да и была в реальности — «Интернациональной», командованию собственно Интербригад не подчинялась. Впрочем, не мне высказывать претензии. Лечили и кормили здесь лучше, чем в прифронтовой зоне, хотя пайки были далеки от положенного по лётным нормативам. Ну так я пока и не летал, так что всё справедливо. И здесь-то меня и нашли.
Оказалось, что двадцать шестого июля я протаранил не просто «Мессершмит» какого-то, пусть и умелого, немца: им оказался командир истребительной группы J/88 Харро Хардер. Тот, спустившись на парашюте, умудрился не попасть в руки разозлённых крестьян, а сдался регулярным войскам Республики, те, малость попортив физиономию, в итоге всё-таки передали его «куда следует», а уж там его сумели разговорить: пел, как Берлинский народных хор[8]!
Ну а поскольку «стране нужны герои» — меня и отыскали. В госпитале. И уж наградили, так наградили! Помимо Ордена республики с головой некой девицы в античном шлеме, мне был торжественно вручён автоматический пистолет «Астра-903», здорово смахивающий на знаменитый по фильмам о русской Гражданской войне длинноствольный «маузер»[9]. Только на моей «Астре» умельцы выгравировали и даже позолотили герб республиканской Испании и надпись «premio a la valentía excepcional»[10], да и с перезарядкой дела обстояли лучше, чем на немецком прототипе: в комплекте к пистолету прилагались два съёмных магазина на двадцать патронов каждый.
Тем не менее, как говорила моя знакомая — ветеран войны, «ордена здоровья не заменят». И медикам из врачебно-лётной комиссии совершенно безразлично, чем там кого наградили: у них свои задачи и они из выполняют. Вот и мне выдали «чёрную метку» в виде белого листочка справки: «к полётам не годен, к строевой службе ограниченно годен в военное время». Радует одно, что срок бумажки — полгода, а за это время есть надежда малость подлечиться. Ну, или добьют окончательно: вокруг война, под бомбёжку и в тылу попасть можно, да и пистолерос «Пятой колонны» вовсю стреляют в спину республиканским офицерам и активистам профсоюзов и левых партий[11].
— Согласно инструкции, камарадо Русо, поскольку после двадцать шестого июля сего года ты находился вне своего авиационного подразделения и не производил авиационные боевые вылеты, вы не имеете права на получение повышенного ежемесячного жалования по категории «люкс», однако за тобой сохраняется право на недополученные премиальные суммы за сбитые самолёты, а также на ежемесячное жалование военнослужащего авиации наземной службы. Приказом от первого июля, кстати, тебе присвоено звание альферес, потрудитесь получить выписку в двадцать четвёртой комнате и приведите в порядок знаки различия! А то ходите, как рядовой-необученный, вы же офицер!
Вот же ж зараза! И ведь формально «тащмайор» прав: раз не летаю и не сбиваю, то «боевые» мне вроде как и не за что платить: мало ли, что в контракте написано. В нём про ранения ничего не сказано, пропустил я этот момент, когда в Нью-Йорке бумагу подписывал. На будущее внимательнее надо быть. А, что я себе-то вру! Всё равно бы в Испанию поехал, за возможность летать! Силы, перебросившие меня в нынешнее молодое тело и без того подарили почти девять месяцев полнокровной жизни — недостойно ныть и жаловаться на судьбу. «Мамлея» мне присвоили явно задним числом, прежде-то воевал вообще не имея воинского звания в испанской армии — рядовой первого класса, американский резервист — это вообще не в тему. А теперь по бумагам я — младший офицер, послать всех нафиг, развернуться и уйти уже не получится. Нет, можно, конечно, но последствия будут… неприятные.
